Нужный (СИ) - Руслан Ряфатевич Агишев

Дело даже дошло до объявления награды за любые сведения о похищенной девочке. Только итог всех этих титанических усилий, к сожалению, был мизерным.

— И ничего… Как же так? Как же так произошло?

Посаженные в кутузку или просто схваченные на улице с испугу каялись во всевозможных проступках и преступлениях. По рассказам удалось раскрыть больше двух десятков убийств, под сотню ограблений и краж, найти троих пропавших без вести. Только про ту, ради кого все и было затеяно, так и не удалось ничего узнать. Елизавета Мирская, девица четырнадцати неполных лет, словно в воду канула. Ни следов, ни известий не было.

Мирский обхватил голову ладонями, крепко сжал и жалобно застонал. Раскачиваясь из стороны в сторону, его фигура выражала бесконечное отчаяние. Казалось, для него все было кончено.

— Э-э-э… Михаил Павлович? — на пороге гостиной появился пожилой мужчина благообразного вида с медицинским лорнетом в руке. Господин Пельце, доктор из императорского госпиталя, только-только вышел из комнаты супруги Мирского, у которой на фоне пропажи дочери случился очередной приступ. — Михаил… э-э-э Павлович? Вы меня слышите?

Видно было, что ему очень неловко. Ведь, никто не хочет, чтобы его видели в минуты слабости. Видя, что на него не обращают внимания, доктор кашлянул чуть громче. Затем подошел ближе.

— Господин Мирский? Михаил Пав…

В этот момент Мирский вскинул голову. На его лице застыла жуткая маска, в которой смешались и боль, и бешенство, и отчаяние, и надежда.

— Простите, Михаил Павлович, — доктор Пельце виновато качнул головой. Мол, извините, что помешал. — Я дал вашей супруге сердечные капли, чтобы она успокоилась. Кажется, удалось, и она задремала. Хорошо, если ей удастся немного поспать.

Мирский кивнул.

— Что скажете, Отто Францевич? Она уже третьи сутки почти не спит, постоянно плачет и ничего не ест. Я боюсь самого страшного, — мужчина едва не скрежетал зубами. — Может быть есть какое-то лекарство? Скажите, я все достану.

Пельце вновь покачал головой. Тяжело вздохнул и развел руками. К сожалению, нет такого волшебного средства, чтобы излечить такое.

— Это нервическое, Михаил Павлович. Средства медицины против такого пока бессильны, — поморщился он. — Анастасии Александровне сейчас потребен полный покой. Я оставлю вам сердечные капли с экстрактом ромашки. Они, конечно, не панацея, но хотя бы что-то…

Немного помявшись, доктор откланялся. Хозяин дома при этом даже не встал его провожать. С потерянным видом просто проводил его глазами.

— Сердечные капли…

Мужчина держал этот стеклянный флакон с обычным ромашковым раствором и с растерянным видом поворачивал его из стороны в стороны. В какой-то момент даже могло показаться, что он готов его бросить.

— Капли…

Наконец, положил флакон на столик, что стоял рядом, и встал с кресла. Не мог больше сидеть на месте. Изнутри его сжигала жажда деятельности. Он должен срочно что-то сделать, но что?

Не в силах больше ждать, Мирский резко развернулся к двери и… вздрогнул. Прямо на пороге стояла его супруга в таком виде, что остро сжималось сердце. В ночной рубашке, с распущенными волосами и мертвенно бледной кожей она напоминала жуткое существо из потустороннего мира.

— … Э… Дорогая, — вылитая покойница, мелькнуло у мужчины в голове. — Почему ты встала с постели? Доктор же прописал тебе по…

Но договорить ему не дали. Сверкнув глазами, супруга приложила палец к губам.

— Ты… — ее голос звучал еле-еле, но ему он показался подобен грому. Едва не колокольным звоном в голове отражался. — Ты…

Анастасия приближалась к нему крошечными шажками. Отчего казалось, что она парила над паркетом.

— Ты…

Ее голос звучал обвиняюще. Пронзал, словно ножом самое сердце.

— Ты ловишь всякое отребье, а родную дочь не можешь найти… Ничтожество. Ты просто ничтожество.

Произнеся это, женщина неслышно развернулась и скрылась за дверью. Он же сгорбился, опустив плечи и голову.

— Ни… что… же… ство, — медленно едва не по слогам произнес Мирский, наполняя каждый звук жуткой, нечеловеческой болью. — И она права. Я ничтожество.

При всей своей власти он так и не смог ничего сделать. Совсем ничего. Словно сам отдал свою кровиночку уличному отребью. Это было полное крушение всего того, что он так долго выстраивал. И все это оказалось пустым местом, нулем.

— Ничтожество.

И так стало тяжело, что застонал. Слева в боку закололо, не давая не вздохнуть, ни выдохнуть.

— Ничто…

Мирский шаркающим шагом подошел к комоду из красного дерева и открыл средний ящик. Здесь в большой лакировочной шкатулке хранилось последнее средство.

— Ни…

Откинулась крышка шкатулки и его взгляду предстал револьвер, утопающий в черной бархатной подкладке. Тут же рядом лежали пять золотистых бочонков-патрон.

Откинул барабан и чуть дрожащими руками начал его заряжать. Первый патрон вставил в камору, второй патрон, третий, четвертый. А пятый не смог удержать — он выпал из пальцев и со стуком покатился по паркету. Проводив безразличным взглядом катившийся патрон, Мирский отвернулся. И оставшихся будет с лихвой.

— Прости меня, доченька, — взгляд затуманился от слез. — Прости… Но я так не могу…

Медленно поднес револьвер к виску.

— Прости…

И спустил курок. От раздавшегося щелчка дернул головой.

Выстрела не последовало. В барабане оказалась именно та камора, на которую не хватило патрона.

Мужчина удивленно посмотрел на револьвер, словно это он во всем виноват. Затем положил его в шкатулку.

— Нет.

Мирский покачал головой, с отвращением смотря на свое отражение в зеркале напротив.

— Есть еще средство.

Да, он, могущественный глава Отдельного корпуса жандармов, перед которым трепетали даже одаренные аристократы из императорской свиты, попросит помощи у них.

* * *

Черный экипаж, одиноко катившийся по узкой улочке, остановился у одного из переулков, уходившихся куда-то вдаль. Кучер, коренастый мужик в теплом кафтане и огромной бородищей, перегнулся к пассажиру:

— Все, господин-хороший, приехали. Дальше не поеду, хучь два рупя, хучь три положь, — голосом пропойцы пробухтел он. — Дальше шпана уж больно балует. Всю выручку за седня отымут, коли сунусь. Надо, господин-хороший, сам тудысь шагай. А коли пожить исчо охота, то сидай на место и обратно поедем.

Он махнул рукой в темный конец улочки, где ни один фонарь не горел. Зрелище, и впрямь, не из самых приятных. Идти туда по своей охоте никак не хотелось. Но что делать, если нужно было.

— Держи, — Мирский, а пассажиром, что оказался ночью в самом глухом районе города, был именно он. Выглядел он месту под стать: на ногах высокие черные сапоги, длинный темный плащ и шляпа с широкими полями, в кармане револьвер для случая. — Езжай, не жди меня.

Кучер кивнул. Мол, хозяин — барин. Как говориться, если тебе жизнь не дорога, то твое дело. Шикнул на свою