Инамората - Джозеф Ганьеми

— Что я должна делать? — спросила Мина с дрожью в голосе.

— Расслабьтесь. Дышите глубже. В этом нет ничего сложного.

Она послушно выполнила мои распоряжения, ее грудь поднималась и опадала под шелковым платьем. Я отчетливо сознавал, что обманом заманил Мину в ловушку; мы приближались к черте, за которой не будет пути к отступлению. Я не собирался расспрашивать об Уолтере; я хотел загипнотизировать ее с одной-единственной целью: чтобы выследить его, выведать наконец, в каком уголке подсознания Мины скрывается этот Чеширский кот, и изгнать его оттуда. Я решил подвергнуть Мину гипнозу в эгоистических целях.

— Хорошо, Мина, — начал я, — смотрите пристально на это пламя. Видите, на самом деле оно многоцветное. Оранжевое… желтое… даже немного синеватое, если присмотреться хорошенько. Вы видите синий оттенок, Мина?

Она слегка кивнула, не сводя глаз со свечи. Зрачки ее расширились и заняли почти всю радужную оболочку глаз.

— А теперь, — продолжал я, — приглядитесь еще лучше, Мина. Видите ли вы крошечное пространство вокруг фитиля? Почти как ушко иголки или замочная скважина… Вы видите замочную скважину?

Она снова кивнула, но ее реакция стала замедленной.

— Там, с другой стороны, есть комната, Мина. Вам очень хочется узнать, что в ней. Не надо стесняться этого любопытства. Почему бы вам не заглянуть в эту замочную скважину?.. Вы видите, что там?

На этот раз она кивнула уже сонно. Веки ее наполовину опустились, а дыхание превратилось в мерную череду вдохов и выдохов, словно ночью. Мое же сердце билось учащенно. Никогда прежде мне не удавалось так быстро ввести кого-либо в состояние транса. Я с трудом сдерживал ликование. Стараясь говорить по-прежнему ровно, я погружал Мину все глубже и глубже в состояние гипноза.

— А теперь я хочу, чтобы вы представили себя совсем маленькой, Мина. Пригнитесь, чтобы пролезть в эту замочную скважину. Это совсем несложно. Вы достаточно уменьшились? Хорошо. Тогда проходите сквозь скважину в ту, другую комнату. Не бойтесь. Вы по-прежнему будете слышать мой голос и сможете вернуться назад. Но пока об этом думать рано, ведь вам так хорошо в той комнате, так удобно и безопасно, и ничто вас больше не тревожит. Вы можете отдыхать сколько угодно, здесь так тихо и спокойно. Мина, вы заслужили хороший отдых…

— М-м-м. — Низкий стон вырвался из ее груди. И она погрузилась в сон.

«А теперь, Мина, — подумал я, — давайте посмотрим, кто там рядом с вами».

— Уолтер?

Тишина. Лишь тихое дыхание Мины.

— Не хочешь поговорить со мной, Уолтер?

Нет ответа. Лишь часы на руке тикают, отбивая секунды. Я подождал, следя за тем, как пламя свечи отражается в полузакрытых глазах Мины. Ее дыхание вдруг запнулось, словно она услышала какой-то шум вдалеке. Мина прислушалась. Или это был уже кто-то другой?

— Скажи мне, как помочь ей, Уолтер, — спросил я осторожно. — Я все сделаю для Мины. Ты понимаешь? Все, что угодно. — Голосом, едва сдерживающим волнение, я признался в том, что не осмеливался сказать раньше: — Я люблю твою сестру.

Мне потребовалось все мое мужество, чтобы произнести эти слова, но когда я произнес их, то был вознагражден… ничем. Сидевшая передо мной женщина по-прежнему вглядывалась в клаустрофобическое пространство гостиничного номера. Сраженный неудачей, я закрыл глаза и опустил голову на колено Мины, собираясь с силами, чтобы вывести ее из транса.

Я услышал шуршание шелка, почувствовал, как зашевелилось колено. Вздрогнув, я открыл глаза и увидел, что Мина невидящим взором смотрит на пламя свечи, ноги ее открыты, так что мне видны шелковые чулки, которые заканчиваются бледно-розовыми валиками высоко на ее белых икрах. Мой взгляд поднялся еще выше, и я обнаружил, что на ней нет нижнего белья.

— Мина?

Свеча задрожала у меня в руке, с фитиля слетело облачко дыма. Мина продолжала смотреть на то место, где было пламя, но теперь отсутствующее выражение в ее взгляде сменилось чем-то иным… словно в нем обозначилось еще чье-то присутствие.

— Уолтер? — спросил я тихо с дрожью в голосе.

В полумраке я едва мог различить сладострастную улыбку, игравшую на ее губах. Мина наклонилась и, схватив меня за рубашку, привлекла к себе. Губы ее были сухими и холодными, но язык, который она предлагала мне, казался мягким и теплым. Целуя ее, я почувствовал смолистый и сладковатый вкус хорошего бургундского вина, которое она пила за обедом, а также восковой привкус губной помады и аромат ее сигарет «Честерфилд». Мина притянула меня к себе и откинулась на подушки, туда, где лежали наши пальто и перчатки, ее пальцы гладили мою голову, плечи, короткие волосы на шее. Ее руки оказались удивительно сильными, это была сила лунатика. Тела наши переплелись, словно в акробатическом этюде, мы поспешно срывали с себя одежду. Я освободил ее от злосчастного корсета, стягивавшего грудь, а она стащила с меня брюки. Столь домашние приготовления опровергают иллюзию, распространенную во французских романах, тем паче в более фривольных описаниях сексуальных сцен, утверждающих, что страсть — это порыв, который, стоит ему вспыхнуть, уже не остановить. Мне бы хотелось сказать, что страсть неудержимо влекла нас в объятия друг друга, но не могу этого сделать, не покривив душой: достаточно вспомнить, как я предусмотрительно положил на тумбочку у кровати мои очки, чтобы они случайно не разбились.

Без очков я видел Мину, сидевшую на мне верхом, словно в тумане. Пока мы занимались любовью, я так и не смог разобрать, были ли отметины на ее груди следами шрамов или обыкновенными родинками. Лицо Мины я тоже видел нечетко — это была маска, отрешенная или безразличная к моему телу, распростертому под ней. Впрочем, теперь, когда я более искушен в подобных занятиях, мне кажется, что ее лицо просто приобрело то погруженное в себя выражение, какое появляется у женщин при приближении оргазма.

Потом мы упали на покрывало и заснули, убаюканные доносившимися с улицы приглушенными звуками, напоминавшими шум моря.

Проснувшись, я осторожно, чтобы не потревожить Мину, потянулся и взял с тумбочки очки. Во сне лицо Мины снова стало таким, каким я его знал, — простым и добрым. Я опустил голову на подушку и привлек ее к себе, прекрасно сознавая, что вскоре нам предстоит подняться и приготовиться к расплате за содеянное. Я лежал, прислушиваясь к ее легкому дыханию, спокойным вдохам и выдохам, и видел, как бьется пульс у нее на шее.

— Извини, — пробормотала она в темноте.

— Ты не спишь?

— Я вообще не спала, — сказала Мина, зевая и потягиваясь под покрывалом. — Мне жаль, что ничего не вышло.

— Не вышло?

— С гипнозом, — сказала она. — Я не была в трансе. Я слышала все, что ты говорил.

— Что же ты слышала?

— Что ты влюбился в меня, — проговорила она с грустью.

У меня перехватило горло.

— Я не верю.

Она обернулась ко мне и сказала:

— Мне так хотелось, чтобы у тебя все получилось, дорогой. Чтобы ты поверил мне… Но теперь, полагаю, ничего не изменилось.

По ее щеке скатилась слеза и оставила мокрый след на наволочке. Она вытерла глаза краем простыни и, подняв вверх руки, вновь обнажила отметины на груди, которые прежде привлекли мое внимание. На этот раз я разглядел, что это такое.

— Откуда у тебя шрамы? — спросил я, проводя пальцем по крестообразному пятнышку под ее правой грудью.

— Не надо. — Дрожь пробежала по ее телу. — Щекотно.

— Скажи мне.

— Я не помню.

Она откатилась от меня, потянув за собой простыню, потом села на край кровати спиной ко мне и стала натягивать чулки.

— Может, это Уолтер швырнул в меня бутылкой. Он иногда бывает очень груб. Ты ведь знаешь, какими бывают младшие братья.

— Вообще-то нет.

— Тогда поверь мне на слово.

— Боюсь, я не готов. Лучше скажи мне правду.

Мина громко вздохнула и опустила плечи.

— Право, милый, трудно ожидать, что кто-то помнит историю каждого шрама и ушиба, которым уже лет сто.

— И все же.

Она свернула чулок, сделав его похожим на пончик, и принялась натягивать на ногу. Быстрыми нервными движениями поправила шов.

— Если не веришь ни одному моему слову, так сам придумай причину.

— Ладно, — согласился я. — Я думаю, что тут не обошлось без Кроули.

Ее спина напряглась, и она замерла, не успев натянуть второй чулок. Я прополз на коленях по кровати и оказался у нее за спиной, протянул руку и дотронулся до четырехдюймового шрама у нее под пупком и маленького круглого следа от ожога на груди.

— Это он сделал сигаретой, верно? — проговорил я тихо ей на ухо.

Мина закрыла глаза, словно силясь побороть приступ отвращения. Я прижался губами к пятну у нее на шее, там, где у нее росли нежные волосы, легкие, словно пух, и прошептал:

— Маклафлин постарается избавить тебя от твоего брата, Мина. Сегодня вечером. Что станет с Кроули, когда он прочтет в «Сайентифик американ», что Уолтер — это выдумка? Что станет с ним, когда он убедится, что никто не обращает больше на него внимания? Черт побери, я не позволю ему!