Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон - Ирвинг Стоун

— Джордж, ты знал, что мистер Джэксон подрался в Нашвилле с Сэмюэлем Джэксоном?

— Да, мисс Рейчэл, мы все знали. Мисс Джейн сказала, чтобы мы не упоминали об этом.

Пара пожилых супругов опустила очи долу. Рейчэл пошла в свой дом, волоча ноги. Эта ссора, которую так тщательно скрывали от нее, могла лишь дать толчок новой вспышке сплетен. Кто такой этот Сэмюэл Джэксон, новый житель Нашвилла? Возможно, есть и миссис Джэксон, новый член Культурного клуба, которая приехала из Кентукки, предварительно прочитав протокол, фиксирующий, что Рейчэл Робардс было объявлено присяжными: «Виновна»? Какой злобной окажется новая вспышка, если Эндрю вновь прибегнул к насилию, защищая ее, — Эндрю, воскликнувший однажды, что протокол всегда будет портить им жизнь!

Задумчиво выглядывая в боковое окно, она узнала черную кобылу, которую несколько лет назад Роберт Хейс подарил своей дочери. Восемнадцатилетняя Рейчэл вошла в дом, положила свой капот на стул перед камином. Поездка вызвала румянец на ее щеках, но и ее зеленые глаза, так похожие на материнские, были красными. Рейчэл налила молока в медный чайник, добавила в него немного шоколада и кленового сиропа. Девушка раскачивала кружку с горячим шоколадом в руках, уставившись на огонь и выбирая момент, чтобы начать беседу. Рейчэл сидела по другую сторону обеденного стола, смотрела на огонь через пушистые светлые волосы племянницы, размышляя о том, как хотелось бы ей иметь дочь.

Вдруг племянница расплакалась, как ребенок, закрывая лицо руками. Рейчэл обошла быстро вокруг стола и встала перед девушкой.

— В чем дело, Рейчэл? — ласково спросила она.

— Джордж Блейкмор и те хулиганы, с которыми он шляется, — Шадрач Най, Бенджамин Роулинг… говорят ужасные вещи. — Девушка подняла голову, в ее глазах застыл испуг. — Я знаю, что ты поможешь мне и дядя Эндрю заставит их замолчать…

— Мы обязательно поможем тебе, дорогая.

— Джордж Блейкмор прошлым вечером в таверне, где было много людей, сказал: «Племянница стоит тети».

Рейчэл вздрогнула.

— Ой, тетушка Рейчэл, они так много плохого говорили о тебе. А теперь распространяют гадости обо мне. Я знаю, что люблю красивую одежду и трачу слишком много папиных денег…

— Дорогая, это чисто семейное дело и не должно интересовать других. — Она приподняла голову девушки, а когда их глаза встретились, твердо сказала: — Ну, рассказывай, в чем тебя обвиняют.

— Что у меня есть ребенок!

Выпалив эти слова, племянница отвернула голову и снова разрыдалась.

— Что у тебя?.. — Рейчэл была настолько ошеломлена, что не сразу поняла смысл сказанного. Потом прошептала: — Ой, моя дорогая, — и обняла девушку, почувствовав, что ей нехорошо, как было давным-давно, когда Эндрю принес домой известие, что они не были супругами по закону.

— Кто мог распустить такой злобный слух?

— Не знаю. Фургонщик, перевозивший собственность Джоэля Чилдрипа в Форкс-Кэмп, встретился с парнем Хадсонов и сказал ему, будто слышал, что у Рейчэл Хейс чудесный сынишка. Джордж Блейкмор сказал Бойду: «Ты слышал новость? У мисс Рейчэл есть ребенок. Дэвис рассказал мне, что видел ее с ребенком на руках, она кормила его грудью».

— Ой, Рейчэл, здесь какая-то страшная ошибка. Поезжай домой, дорогая. Твой дядя и я займемся этим.

Эндрю уже слышал этот слух.

— Эндрю, кто мог сочинить такой бред? Ты знаешь?

— Да, я выяснил. Жена Сэмюэля Джэксона.

— Сэмюэля Джэксона? С кем ты подрался?..

— Да.

— И это было причиной вашей ссоры?

— Да. Я написал ему записку, чтобы он заткнул рот своей жене, иначе я буду считать его ответственным. Он отказался.

— Ой, дорогой, я подумала, что это относительно нас. Так же думала Джейн. Она старалась защитить меня.

— Первое, что я сделаю завтра утром, так это поеду в Нашвилл и заставлю всех до единого подписать свидетельства, что они лгуны. Где мои пистолеты?

Он так и сделал, привезя домой Рейчэл шесть подписанных заявлений, которые она убрала в сейф. Болтовня тотчас прекратилась, никому не захотелось повторить судьбу Чарлза Дикинсона. То, что не смог сделать Эндрю для них самих, он быстро совершил для молодой Рейчэл Хейс.

Никогда прежде она не видела его таким вспыльчивым и подавленным. Она знала, что неприятностей у него больше, чем нужно, поскольку они были, как говорится, на виду и слишком широко известны, чтобы их можно было утаить. Эндрю был вынужден продать в убыток скаковую дорожку. Он и Джакс закрыли свою лавку, и их настойчивые напоминания клиентам, что полагается выплачивать долги, не помогли вернуть сколько-нибудь ощутимую часть тех двадцати тысяч долларов, которые составили общую сумму кредитов. Не нашлось желающих купить лавку, таверну и верфь для строительства лодок. Джакс вручил Эндрю векселя на половину долга, а сам вернулся к топографической работе, чтобы заработать средства на существование. Бухгалтерские подсчеты Рейчэл показывали, что бессмысленно заниматься сельским хозяйством в Эрмитаже, разве только для собственного пропитания, ибо перекупщики отбирали весь доход, не оставляя ничего в обмен на тяжкий труд, о котором напоминали распухшие ноги, боль в пояснице и на славу удавшийся урожай.

Хотя Аарон Берр был оправдан судом Ричмонда, большинство жителей долины Кумберленда считали, что он не совершил измены лишь по той причине, что его заговор был вовремя раскрыт. Эндрю вменялось в вину то, что он защищал Берра и осуждал обвинителей. Запись добровольцев в его милицию полностью прекратилась, а интерес к смотрам пропал: в дни тренировок собиралось так мало солдат, что не было смысла производить смотр. Когда в стране развернулись президентские выборы, Эндрю провел в сельской местности кампанию в пользу Джеймса Монро, стараясь добиться поражения государственного секретаря Медисона, которого Джефферсон прочил своим преемником. И хотя усилия Эндрю не прибавили голосов мистеру Монро, они во всяком случае усилили неприязнь к нему правительства в Вашингтон-Сити.

И вот после семнадцати лет совместной жизни между Рейчэл и Эндрю установились странные взаимоотношения. Эндрю занимался повседневными делами молча и уныло, даже присутствие малыша Энди не выводило его из плохого настроения. Он смотрел набычась, когда она пыталась шутить, а когда она однажды робко предложила ему сыграть дуэтом, он отмахнулся от нее резким движением руки. Он редко беседовал с ней. Она тихо проводила время, мало говорила, выжидая возможность обсудить открыто их общие проблемы. Прошло немало времени, пока она догадалась, в чем причина такой меланхолии: он потерял интерес ко всему, и, следовательно, ему нечего было делать. Когда она предприняла отчаянную попытку и убедила его заняться выездкой одной из их двухлеток, в последний момент ему послышался какой-то шум в конюшне, он выскочил на стартовую линию и задержал скачки под угрозой пистолетов. Он начал выезжать в город, проводить полдень в нашвиллском постоялом дворе, и в Эрмитаж доходили слухи, что он слишком много пьет, с покрасневшим лицом стучит кулаком по столу.

Ей всегда казалось, что самым несчастным периодом было то время, когда Эндрю отсутствовал, но нынешний был даже хуже. Несмотря на то, что она страдала от одиночества, у нее сохранялась уверенность, что он выполняет важную работу, что они создают будущее и что ее муж любит ее. Но где тот могучий, уходящий ввысь мост, который позволит им встретиться и соединить руки, когда они находятся вместе в одном доме, разделенные непреодолимым рвом отчуждения?

Интуитивно она понимала, что разговор с человеком, который считает себя несчастным, опасен, он может перерасти в спор или злую отповедь, и потом это будет трудно забыть. И все же существовало нечто даже более опасное, чем вероятность спровоцировать Эндрю, — возможность нанесения им самим себе непоправимого ущерба. Она знала, что он не задира от природы; любит людей, сохраняет верность друзьям, желая быть любимым. Но обстоятельства складывались таким образом, будто кто-то хотел помешать его спокойствию, разрушить присущее ему чувство справедливости. Было ли это следствием их образа жизни? Будет ли так всегда? Или же у людей свой жизненный цикл, как у земли? Под зимним снегом она оцепеневшая и безжизненная, но хорошая земля при наступлении надлежащего времени года даст всходы.

В своих бедах она нашла понимание и поддержку у брата Северна. Его хижина, расположенная за родником Эрмитажа, напоминала ей поселение Поплар-Гроув. Участок был небольшим, но уютным. К хижине примыкала пристройка, подобная той, что у Мэри, жены Джонни, служила молельней, достаточно просторная для кровати, в которой спали четверо детей. Люлька новорожденного находилась в главной комнате. Странным казалось то, что Рейчэл никогда не ощущала близости с Северном. Из-за слабого здоровья он стал робким и держался в стороне от остальной семьи Донельсон. Он был словно незнакомец для Рейчэл, не напоминая ни родителей, ни братьев, ни сестер. Теперь же, когда между ними установились доверительные отношения, она узнала, что Северн, просыпаясь, читал в течение часа Библию и то же самое делал перед сном. «Возможно, именно это было источником его спокойствия, — думала она, — тот, кто вырос, соприкасаясь со смертью, должен чувствовать близость к Богу». Когда Рейчэл слушала речь Северна, пропитанную уважением к Богу, она поняла, что из одиннадцати детей Донельсонов он один воспринял религиозный характер отца, и это представлялось ей удивительным вдвойне, ведь Северн не унаследовал ни глаз, ни подбородка отца, ни его страсти к деревенской глуши, а лишь одну его черту — благочестивость. В своем нынешнем состоянии Рейчэл не могла принять холодный скептицизм Джейн, и она сблизилась с братом, характер которого отвечал ее настроению.