Твари, в воде живущие (сборник) - Виктор Точинов

Элис долго молчала, и Кеннеди искоса взглянул на нее — не уснула ли? Потом напарница ответила:

— На коже лица, вокруг носа и рта, — прижизненная гиперемия…

— Элис… — укоризненно протянул Кеннеди. Он терпеть не мог, когда его напарница демонстрировала медицинскую эрудицию. Она это знала, и старалась воздерживаться от мудреных терминов — но в нынешнем ее полусонном состоянии самоконтроль, похоже, ослаб.

— Проще говоря — покраснение, раздражение кожи. Конечно, у Хэммета могла быть легкая форма аллергии на резину маски и загубника, сейчас это уже не проверить… Но точно такая же картина будет наблюдаться, если к лицу прижать тряпку с ударной — достаточной для рауш-наркоза — дозой эфира или хлороформа.

— Так-так… А гидрокостюм и акваланг надели потом, на бессознательное тело…

— Едва ли… Ты ведь плавал с аквалангом? Вспомни, каково натягивать костюм «сухого» типа… А теперь представь, как получится провернуть эту операцию с лежащим бревном человеком. — И Элис старательно подавила зевок.

Кеннеди представил. Задача действительно представлялась нереальной.

— Но под водой пропитанная хлороформом тряпка бесполезна, — сказал он.

— Я подозреваю, что Хэммета застали врасплох — когда он готовился к погружению или только-только вышел из воды… Костюм уже — или еще — был на нем, а вот маска и акваланг… Знаешь, он, похоже, пользовался этим аквалангом многократно — на ремнях, крепящих баллоны, одни отверстия разношены больше других. Как раз под его размер. А теперь акваланг был закреплен иначе — верхний ремень на предыдущую дырочку, нижний на последующую. Словно ремни затягивала чужая рука…

— Да уж, трудно поверить, что Хэммет вдруг ни с того, ни с сего похудел в груди и раздался в бедрах…

Кеннеди помолчал, осмысливая новую информацию. Один вывод следовал со всей непреложностью, и он его озвучил:

— Ясно одно: от убийств первой степени Дэйв Корнелиус отвертелся…

Элис не ответила. Она спала.

Трэйк-Бич, 26 июля 2002 года, 19:57

До предъявления официального обвинения Корнелиуса поместили в камеру для задержанных, принадлежавшую муниципальной службе безопасности округа Трэйк — именно так официально именовалась вотчина Кайзерманна, неизвестно по какой прихоти Вайсгера-отца и подконтрольного ему муниципалитета.

Камеры — числом целых три — располагались в том же здании, что и офис шерифа, но в другом крыле с отдельным входом. Две из них пустовали — служба шерифа, увлеченная грандиозным расследованием, совсем перестала обращать внимание на обычных своих клиентов — пьяных, дебоширов и оскорбителей общественной нравственности. Последний из них вышел под залог два дня назад — преступление перебравшего пива студента состояло в том, что он на пари помочился среди бела дня с пожарной каланчи, украшавшей Трэйк-стрит, на фланирующих по тротуару курортников.

Миссис Беркович также вышла на свободу — по настоянию мистера Вешбоу. На относительную свободу — лисовидный сыщик почему-то был уверен, что она должна наведаться к тайнику с аквалангом и подлинным орудием убийства, и наблюдал за вдовой неусыпно.

Так что Дэйв Корнелиус сидел в гордом и молчаливом одиночестве в своей узкой, похожей на пенал, камере. Арестантское ложе, кстати, размещалось в торце пенала, упиралось концами в стены и было весьма коротким. Сон для рослого Корнелиуса превратился в весьма мучительное занятие… Иная обстановка в камере отсутствовала, за исключением раковины и ничем не отгороженного унитаза без крышки, грязного и расколотого, — лично принимавший участие в проектировании помещения Кайзерманн не был сторонником либерализма в отношении заключенных.

Охранял Дэйва один человек — Хэмфри Батлер. В принципе, это считалось достаточным. При любой нештатной ситуации подмога из другого крыла здания могла подоспеть за считанные минуты. Увы, сию систему шериф разработал лишь в расчете на студентов, мочащихся на головы прохожих. Некоторых физических и психических особенностей мистера Корнелиуса она, как выяснилось вскоре, явно не учитывала…

От приятных размышлений о грядущих выборах (почему бы, в самом деле, Нордуику не стать шерифом, а Хэмфри — его старшим помощником?) Батлера отвлекли звуки, донесшиеся из камеры Корнелиуса. Странные и неприятные звуки. Хэмфри показалось, что арестованного кто-то душит — что, по зрелому размышлению, было совершенно исключено.

«Воды-ы-ы!!!» — разобрал Хэмфри в этом хрипении. Первое слово, услышанное после ареста от узника, отнюдь не порадовало его стража.

— Может, еще кофе в постель, круассанов и Ширли Мейсон под бочок? Поищи себе другого дворецкого, — недружелюбно пробормотал Батлер, сохранивший самые мрачные воспоминания о купании в болотной топи по милости этого придурка. Впрочем, особо жесткосердным Хэмфри не был. Смерть от жажды Корнелиусу никак не грозила. Воды в кране хватало с избытком. Имелся и небьющийся стакан из толстой пластмассы.

Но хрипы продолжались. И постепенно к ним добавились иные звуки, не менее странные и неприятные.

Хэмфри поднялся из-за стола дежурного и отправился с инспекцией к месту заключения преступника. Выходящая в коридор стена камеры представляла собой одну сплошную решетку — и увиденное за ней потрясло Батлера. Арестованный корчился на полу. Голова его с регулярностью метронома — бам! бам! бам! — лупила в кафельную стену. Никаких слов в непрекращающемся хрипении разобрать было уже невозможно.

«Припадок!» — похолодел Хэмфри. Метнулся к решетчатой двери камеры — и остановился. Инструкция строжайше запрещала отпирать ее в одиночку.

Тело Корнелиуса изогнулось дугой — казалось, слышен хруст суставов и связок. На губах выступила густая пена.

«Сейчас проглотит язык и всё, конец!» — в панике подумал Хэмфри. Почему-то из всех сведений о припадках в памяти осталось только это.

Он опрометью бросился обратно к столу дежурного, торопливо нажал кнопку, запрашивающую подмогу из офиса шерифа. Докладывать о чрезвычайной ситуации по телефону было некогда…

Молодой человек снова поспешил к камере и, плюнув на инструкцию, заскрежетал ключом в замке. Палку, надо вставить в рот палку, — еще одно обрывочное сведение о припадках всплыло у Хэмфри, когда он шагнул в камеру. Машинально повел взглядом вокруг — хотя откуда тут взяться палке? — и не сразу осознал, что Корнелиус уже стоит на ногах. И рядом с ним.

От первого, направленного в голову удара Хэмфри сумел-таки увернуться. Отскочил, увеличив дистанцию. Эффект неожиданности был потерян. Шансы уравнялись. Ростом и силой Хэмфри не уступал противнику.

Но тут он допустил ошибку. Схватился за поясную кобуру. Подлая застежка никак не расстегивалась. Хэмфри на долю секунды отвлекся — и пропустил удар.

Кулак вломился ему в ребра. Батлер отлетел к распахнутой двери. Острый угол замка глубоко разодрал щеку, затылок с хрустом ударился о толстый прут решетки.

Корнелиус бросил короткий взгляд на неподвижного окровавленного противника — и рванул в коридор, на ходу выплюнув обмылок.

Как ни странно, сознание Хэмфри не потерял. Мир вокруг окрасился багровым, голова гудела похоронным колоколом и сквозь гудение пробивалась единственная мысль: шериф меня убьет!

Именно эта мысль подняла Батлера на ноги — медленно, в три приема. Гул в голове усилился, багровая картинка перед глазами мутнела. Кровь из раны на щеке заливала мундир. Ребра при каждом вздохе врезались в тело, как скальпели хирурга-садиста. Содержимое желудка рвалось наружу.

Пару шагов, ведущих в коридор, Хэмфри преодолевал несколько секунд. Но преодолел. Корнелиус в дальнем конце коридора возился с замком выходной двери.

«Стой!» — крикнул Хэмфри. Он посчитал, что крикнул. На деле раздался еле слышный хрип. Беглец не отреагировал.

Проклятая застежка кобуры расстегнулась на удивление легко. Но револьвер неимоверно отяжелел, словно налился ртутью. Хэмфри гнулся и шатался под его тяжестью, ствол выписывал замысловатые фигуры. И — неимоверно тугим стал спусковой крючок. Хэмфри даже не вспомнил, что можно взвести курок и облегчить себе задачу, долго — ему казалось, минуты и часы — он боролся с сопротивлением боевой пружины.

Тем временем Корнелиус тоже боролся с хитрым механизмом, запиравшим дверь. И ему тоже казалось, что эти мгновения растягиваются в вечность.

Оба они победили — одновременно.

Выстрел рявкнул, когда входная дверь широко распахнулась. Корнелиуса вышвырнуло наружу.

Револьвер грохнулся на пол. Вслед за ним грохнулся Хэмфри. Попробовал снова подняться — ничего не вышло. Попробовал поползти к выходу… Далеко не уполз — содержимое желудка прорвалось-таки наружу. Батлер ткнулся лицом в лужу собственной рвоты и заплакал от бессилия.