Созвездие Стрельца - Берсенева Анна

Развод оформили за день, раздел имущества приурочили к разводу. Андрей остался единственным владельцем завода, который представлял собою уже лишь имитацию того, чем являлся прежде.

Через месяц он за символическую сумму передал этот завод человеку неприметной внешности. Когда подписывали документы, Андрей спросил:

– Вы уверены, что без меня все это будет работать?

– Это, Андрей Александрович, забота уже не ваша, – был ответ.

Собственно, он и без ответа это понимал. Завод был отнят у них не для того, чтобы что-то производить, а для того, чтобы он закрылся и перестал создавать конкуренцию. Работать в условиях конкуренции эти люди не умели.

Что ж, все устроилось так, как в сложившейся ситуации можно было только мечтать. В быстром оформлении документов помог тесть, но предупредил, что это будет единственное, чем он может помочь.

– Сами живы, не в тюрьме, деньги хоть отчасти вывели, – сказал он. – Дальше что-нибудь придумаете. Скажите спасибо – другие такие, как вы, или сидят, или из окон случайно выпали, или от сердечных приступов скоропостижно скончались.

В день развода Лина уехала в Португалию. Вид на жительство стоил там не слишком дорого и получался без особенных хлопот. Андрей выждал некоторое время, продал их с Линой квартиру и купил билет до Лиссабона.

Маму он намеревался забрать к себе, как только подготовит необходимые для этого документы. Занимаясь предотъездными делами, жил в квартире, которую купил для нее год назад, когда она наконец согласилась переехать к нему из Томска.

Он опасался: как она воспримет необходимость нового переезда? Но, к его удивлению, мама отнеслась к этому едва ли не с радостью. Полюбить Москву она не сумела, слишком непонятным и жестким казался ей этот город, а сын был для нее единственным светом в окошке.

– В чем же мне сомневаться, Андрюша? – сказала она. – Что ты решишь, тому я и рада.

А он никакой радости не чувствовал. Из него словно кусок тела вырывали, и сердце его было как раз в этом куске. Огромная часть его жизни не завершена была, а обрублена, привыкнуть к этому было непросто.

Но он знал, что справится с этим. Должен справиться, потому что это единственный способ остаться самим собой.

Андрей никогда не задумывался о том, что это незамечаемое и естественное состояние, быть самим собой, может потребовать от него тяжелого и мучительного усилия. Но что же, жизнь обернулась так, что одна из двух перемен неизбежна – или перемена участи, или перемена всего, что он понимал как правду и достоинство. Вторая из этих перемен была для него невозможна, а значит, простая логика подсказывала, что надо смириться с первой. А сердце… Так и будет в нем теперь тоска, наверное. Но с этим уж ничего не поделаешь.

Он позвонил Лине за час до того как ехать в Шереметьево. Не успел продать машину, оставлял доверенность их общему, со студенческих лет, другу, еще какие-то мелкие частности надо было с ней обсудить…

Линин телефон долго не отвечал, наконец включился автоответчик.

– Андрей! – произнес ее голос. – Я так и не решилась сказать тебе все сама, извини. В Португалии ты будешь жить уже без меня. Я долго сомневалась, но поняла, что страна, которую мы выбрали от безысходности, меня не устраивает и никогда не устроит. Мне хочется, чтобы моя жизнь кипела. Такой характер, ты знаешь. Мне нужно новое, нужно развитие, я без этого не могу. Я уехала в Лондон. Начинаю новое дело. Вернее, начинаем. Не хотела тебе этого говорить, но я вышла замуж. Я тебе не изменяла, не думай. Все получилось очень быстро, отчасти спонтанно, но не совсем. И каким-то образом это совпало – что Генри встретился мне именно в точке перемен. Не стану утверждать, что это судьба, не знаю, да и не люблю красивостей. Но что-то такое в этом есть, безусловно. Еще раз прошу, прости, если можешь. Деньги я должна вложить в новое дело. Но мы вывели не так много, и если разделить, то всего, что я задумала, у меня не получится. Деньги от продажи квартиры и машины остаются у тебя. Думаю, все будет хорошо. Зная тебя, уверена в этом.

Она говорила отчетливо и последовательно – наверное, подготовила эту речь заранее. Даже тезисы написала, может. Но какая разница? Подготовленные или импровизированные, ее слова были предельно понятны.

В Лиссабон Андрей не полетел. Смысла в этом не было. Не потому, что там не было денег, на которые он рассчитывал, их ведь и в Москве теперь не было.

Не было вектора, стимула, мотива – да, именно смысла. Смысла жизни, как в школе объясняли, когда проходили про князя Андрея и Пьера Безухова. Тогда он пропускал это мимо ушей как не имеющее отношения к его жизни. А теперь вот вышло, что отношение имеется.

Он распаковал чемодан только через три дня, когда ему понадобилась бритва. Бритва же понадобилась только потому, что маме стало плохо с сердцем, и она попросила его не встречать врачей «Скорой» в непотребном виде.

Весь следующий год эта длящаяся медицинская необходимость оставалась единственной, по которой он брал бритву в руки каждое утро.

Подъехав к дому, Андрей сообразил, что не завершил парковку, когда уезжал с Тверского бульвара. Злясь на себя – с чего вдруг такая рассеянность? – достал айфон, остановил оплату. Разозлился теперь уже на то, что мог разозлиться из-за напрасно улетевшей сотни. В общем-то злость его была объяснима: при маминой болезни, которую никто не собирался лечить бесплатно, деньги тратились быстро, так что на операцию в Израиле их осталось впритык. Средств на собственное дело он не имел, и было понятно, что может рассчитывать только на наемную работу. Но наемную работу не начнешь с отпуска на неопределенное время, потому что тебе надо везти мать на операцию. Так что и наемной работы пока не было тоже.

Но парковочные деньги, вылетевшие зря, никаких проблем все равно не решили бы. Значит, злится только потому, что портится характер.

– К обеду как раз, Андрюша, – сказала мама, когда он вошел в квартиру. – Я шанежек напекла, горячие.

– Мама! – рассердился он. – Какие шанежки? Нельзя перегружаться, сказали же. А ты у плиты часами топчешься!

– Не сердись, – расстроенно сказала она. – Ты же их когда-то любил, я и напекла. С супом поешь, тебе нужно, не то гастрит наживешь.

«Совсем в руках себя держать разучился», – подумал Андрей.

Ему стало стыдно. Зачем ее расстраивать? Все равно ей не объяснишь, что ему безразлично, шанежки или гамбургер из «Макдоналдса». Или просто кусок хлеба.

– Ты совсем не изменился, Андрюша, – глядя, как он ест, сказала мама. – И в детстве такой был.

– Какой – такой? – пожал плечами он.

– Ответственный.

Андрей поневоле улыбнулся. Не очень ему было весело, но он не мог сдержаться, когда слышал наивности такого рода.

– Вот оттого и мучаешься теперь со мной, – вздохнула она.

Он махнул рукой. Всю жизнь, считай, прожил отдельно от нее и отвык от подобных умозаключений.

«Привязанность, влеченье, прелесть».

Он думал об этом все время, пока ел суп с шанежками.

– Добавки налить? – спросила мама.

– Зачем? – не понял он.

– Так ведь над пустой тарелкой сидишь.

– А!.. Нет, мам, спасибо. Я наелся.

Он ушел к себе, лег навзничь на кровать. Хорошо, что два года назад купил двухкомнатную квартиру, хотя мама причитала, что ей и одной комнатки хватит. Тогда исходил лишь из того, что к ней будут приезжать томские подружки, и нечего им тесниться на раскладушках. А вышло, что себе обеспечил возможность уединения. Сейчас оно было необходимо, чтобы максимально сосредоточиться на том, что стало для него вдруг предельно важным.

«Кроме работы, что нас связывало с Линой? – думал он, глядя на обои в синеньких цветочках; это мама выбрала такие, когда он делал здесь для нее ремонт. – Секс, драйв, азарт. Уважение. Неплохой, в общем, набор. Меня все это устраивало. Более чем. Но оказалось, что все это ничего не значит. А что, значит?»

Андрей не понимал, значит ли что-нибудь то, о чем он думает сегодня так неотступно, – привязанность, влеченье, прелесть… Может быть, и это непрочно. Может быть также, что ему вообще только кажется, будто он все это чувствует. К кому?.. К постороннему человеку, которого видел три раза в жизни!