Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

выражения типа «hereditatem suficientem ad decem iuga boum ad anni uicem»[652]. Ключевую роль здесь играет употребление активного причастия «sufficiens» — «достаточный» (реже наречия «sufficienter» — «достаточно»), а также упоминание о воловьих упряжках (iuga bouum). Таким образом, выражение можно интерпретировать как указание на размеры владения — «достаточное для одной (двух, трех… двадцати) упряжек волов», а добавляемые иногда инфинитивы «colere» (возделывать), «arare» (пахать) или «laborare» (обрабатывать) лишь подчеркивают это значение, например «наследственное владение, достаточное для обработки тремя воловьими упряжками». Перед нами не что иное, как мера площади, кастильско-леонский аналог римского югера.

Таким образом, наследственные владения были относительно невелики по площади — не более 20 югеров, т. е. всего несколько гектаров (1 югер — около 0,25 га[653]). Подобные размеры должны были бы соответствовать владениям крестьянского типа. Однако их дарения исходили от королей, а получателями являлись отнюдь не крестьяне. В абсолютном большинстве случаев их можно идентифицировать достаточно точно. Так, в пяти грамотах Альфонсо VIII в качестве таковых выступают магнат Гутьере Мигель и его жена Эндерасо (1166 г.)[654], епархия Сегобре в лице ее епископа дона Йосельмо (1170 г.)[655], древний и богатый бенедиктинский монастырь Св. Эмилиана в Коголье в лице его аббата дона Фернандо (1192 г.)[656], основанный королем и королевой Алиенорой Английской известный женский цистерцианский монастырь Св. Марии в Лас-Уэльгас близ Бургоса (позднее Альфонсо VIII был похоронен в соборе обители), который не оставляли своим вниманием еще несколько поколений кастильских правителей, в лице его аббатисы Марии (1201 г.)[657] и, наконец, другой женский монастырь — Св. Марии в Тортолес в лице его аббатисы Уракки Перес (1202 г.)[658]. Приведенный перечень достаточно точно отражает социальный и сословный статус тех, кого считали нужным почтить своим даром кастильские монархи.

Очевидно, что все эти люди вовсе не собирались обрабатывать полученную землю собственным трудом и тем более не нуждались в указаниях свыше о том, какой тип севооборота им целесообразнее предпочесть. Таким образом, приходится вернуться к концепции П. Мереа и признать выражение «ad anni vicem» (ст.-каст, «anno e vez») отражением той же концепции года и дня, которая прослеживается и в местном праве кастильских и леонских консехо, в том числе в пространном фуэро Сепульведы и «Королевском фуэро».

Но некоторое прояснение терминологических аспектов все равно не объясняет причин появления этой нормы в фуэро, ведь, как уже говорилось, вступление в права на наследственные владения далеко не во всех случаях ассоциируется в документах с концепцией «года и дня». Как правило, упоминания о ней связываются лишь с небольшими земельными владениями, даже если речь идет о Церкви и лицах высокого социального статуса. Правда, такие владения могли являться лишь малой частью крупных земельных комплексов, доменов епархий, монастырей или светских магнатов. Чаще всего такие домены обладали дисперсной структурой: участки, входившие в их состав, могли быть разбросаны на довольно значительных пространствах[659]. Однако и это не объясняет причин применения правила года и дня к владельческим правам абсолютного большинства весино, которые явно не принадлежали к духовной и светской знати.

Сложность заключается в том, что лица незнатного статуса имели мало шансов быть персонально упомянутыми в королевских грамотах, а тем более выступить в качестве получателей королевских дарений или грамот, подтверждавших владельческие права каждого из них. Более того, тот факт, что норма «год и день» появилась в документах лишь со второй половины XII в. и касалась исключительно (или почти исключительно) персон высокопоставленных, вовсе не должен означать, что эта норма не практиковалась ранее.

Ее относительно позднее появление в королевских грамотах объяснить совсем несложно. Во-первых, в течение XII в. произошли значимые изменения в системе письменной фиксации правоотношений. Как уже отмечалось выше[660], в процессе рецепции «jus commune» документ становился все более технически совершенным, приобретал все более значимую доказательную роль в судебном процессе, и, следовательно, практика его составления приобретала все большее распространение. Проще говоря, документов от этого времени сохранилось значительно больше, чем от предшествующего периода; к тому же они имели гораздо более унифицированный формуляр и в этом смысле более информативны для историка.

Во-вторых, следует учесть и особенности эпохи. Вторая половина XII — первая половина XIII в. стали временем существенных качественных изменений в процессе Реконкисты. Под властью христиан все чаще оказывались крупные города. В 1177 г. Альфонсо отвоевал Куэнку, а вместе с ней подчинил всю Ла-Манчу. Правда, как известно, победное движение христиан было прервано поражением от альмохадов при Аларкосе (1195 г.). Но после битвы при Лас-Навас-де-Толоса (1212 г.) наступление возобновилось. Своего пика оно достигло во второй половине правления Фернандо III Святого, который после объединения под своей властью Кастилии и Леона двинул войска против разваливавшейся империи альмохадов. Один за другим в руки христиан попали такие крупные города, как Убеда (1232 г.), Баэса (1234 г.), Кордова (1236 г.), Мурсия, Лорка, Картахена (все 1243 г.), Архона (1244), Хаэн (1246 г.), Севилья (1248 г.) и еще множество менее крупных, но довольно значительных по меркам христианской Испании городских поселений.

Их колонизация, последовавшая за присоединением к владениям Кастильско-Леонского королевства, отличалась своеобразием, обусловленным массовым расселением колонистов на вновь присоединенных и, что принципиально важно, уже хорошо освоенных территориях (на которых оставалась часть мусульманского населения), особенно городских. Дробившиеся на земельные участки (обычно небольшие), эти территории распределялись между участниками походов и другими поселенцами. Отсюда — множество грамот, закреплявших владельческие права колонистов. Их количество особенно возросло после 1230 г., с началом «великой (или «быстрой») Реконкисты» Фернандо III Святого, следствием которой стало среди прочего и издание многочисленных документов, фиксировавших владельческие права поселенцев и датируемых последними 15–20 годами правления «святого» короля. Их немалая часть содержит почти стандартную фразу «…dono… vobis et concedo… hereditatem… ad anni vicem» (ст.-каст.: «…dovos e otorgovos… heredad… a anno e vez»), а в качестве адресатов грамот, как и в документах Альфонсо VIII, фигурируют лишь лица высокого социального положения — главы духовно-рыцарских орденов, высшие церковные иерархи и представители светской знати и др.[661]

Однако очевидно, что общие проблемы по обустройству колонистов на вновь присоединенных территориях возникали не только у знатных поселенцев, и проявились они гораздо раньше второй половины XII в. О том, что ситуация обстояла действительно так, мы знаем из разных источников более раннего времени. Правда, их количество сокращается по мере продвижения в глубь столетий. Но порой историк сталкивается с казусами, которые обойти вниманием просто невозможно.

В частности, это касается некоторых грамот, изданных после взятия Толедо (1085 г.), который до начала XIII в. являлся едва ли не самым крупным городом, попавшим под власть королей Кастилии. Так, 29 мая,