Крах мирового порядка - Юрген Граф

Студент: Конечно, это немного странно, но намёки достаточно ясные, и д-р Кремер на обоих процессах подтвердил, что присутствовал при убийствах в газовых камерах. Возможно, в коммунистической Польше ему угрожали пытками в случае отрицания этого. Но не будете же вы утверждать, что в демократической ФРГ пытали восьмидесятилетнего старика?

Ф. Брукнер: А я этого и не утверждаю. Но, чтобы правильно понять его дневник, надо представить себе обстановку, в которой они возникли. И заслуга Роберта Фориссона в том, что он истолковал эти записи в связи с тогдашней убийственной эпидемией сыпного тифа.

С 15 по 31 августа эпидемия унесла 5700 жизней. 1 сентября умерли 367 заключённых, 2 сентября (это дата первой записи в дневнике) — 431 человек. В этих условиях Освенцим действительно был, как писал д-р Кремер, «лагерем уничтожения», только людей убивали микробы сыпного тифа, а не Циклон-Б.

Студентка: Продолжали ли прибывать в Освенцим во время эпидемии составы с людьми?

Ф. Брукнер: Да, но большая часть новоприбывших умирала через самое короткое время.

Студент: Это называется убийством по неосторожности.

Ф. Брукнер: Так погибли тысячи и тысячи людей. Но вернёмся к д-ру Кремеру. Во втором из трёх процитированных отрывков он говорит о «последнем бункере». Если бы он имел в виду один из двух крестьянских домов, которые, согласно свидетельским показаниям, отстояли друг от друга на несколько сотен метров, то говорил бы о «первом» или «втором» бункере, но не о «последнем». Р. Фориссон указывает на то, что на юго-восточной стороне Освенцима I находились одиннадцать отдельных зданий, последнее из которых использовалось, как тюрьма.

Это выглядит странным и нелогичным, но часто бывало так, что приговорённых к смерти заключённых казнили не на их родине, а отправляли в лагерь, там отделяли от остальных прибывших и расстреливали. Р. Фориссон соответственно выдвинул гипотезу, что три женщины, которые умоляли сохранить им жизнь, были расстреляны перед этим бункером.

Но есть и другая, менее страшная возможность, на которую указывает К. Маттоньо в своей книге о «специальном обращении» в Освенциме, и хочется надеяться, что его догадка правильна. Из документов известно, что прибывших ночным транспортом утром запирали перед их приёмом в лагерь. «Последним бункером» могло быть здание, в которое помещали вновь прибывших.

Студент: Но д-р Кремер говорил об «ужасной» сцене с тремя еврейками, которые молили оставить им жизнь явно потому, что понимали, что их хотят убить.

Ф. Брукнер: А д-р Кремер писал, что их убили?

Студентка: Нет.

Ф. Брукнер: Лагерь Освенцим уже тогда пользовался жуткой репутацией, которая была вполне оправдана в связи с катастрофически высоким уровнем смертности в нём. Кроме того, движение Сопротивления уже тогда регулярно распространяло ужасные истории о массовых убийствах с помощью «пневматических молотов», в «электрических ваннах» и т. д. Среди заключённых, работавших в рудниках Верхней Силезии, ходили слухи, будто депортация в Освенцим означает «немедленную и ужасную смерть». Не удивительно, что многие вновь прибывшие были убеждены, что пробил их последний час, особенно если их на ночь запирали в каком-то помещении.

Студент: Что же тогда имелось в виду под «специальной акцией»?

Ф. Брукнер: Очевидно, процедура принятия голландских евреев в лагерь.

Теперь о двух процессах. На первом, который проходил в Польше, Кремер, как уже говорилось, был приговорён к смерти, но потом помилован и через десять лет освобождён. Что могло быть причиной столь необычной мягкости поляков?

Студент: Вероятно, поляки заключили сделку с Кремером и обещали ему помилование, если он истолкует на суде свои дневниковые записи, как надо.

Ф. Брукнер: Доказать этого нельзя, но это вполне вероятно. А что могло подвигнуть д-р Кремера на Франкфуртском процессе вторично подтвердить факт убийств в газовых камерах?

Студентка: И здесь можно предположить сделку. М. Кремера заверили, что его приговорят к заключению с учётом срока, уже отбытого им в Польше, если он будет говорить то же, что и обвинители.

Ф. Брукнер: Полагаю, так оно и было. Восьмидесятилетнему старику вряд ли бы понравилась перспектива провести последние годы жизни за решёткой.

Студент: Всё это недоказанные гипотезы!

Ф. Брукнер: Но зато логичные! На процессах против т. н. «нацистских преступников» в ФРГ, кстати, полностью признавшие свою вину обвиняемые, как правило, отделывались мягким приговором. Завтра я расскажу вам ещё о нескольких таких случаях.

Теперь о свидетельских показаниях бывших узников Освенцима. Первый свидетель, показания которого мы рассмотрим подробнейшим образом, — польский еврей, сапожник Генрик Таубер. Как вы помните, это один из трёх членов зондеркоманды, которые вскоре после освобождения лагеря давали показания польско-советской комиссии; он также выступал, как свидетель на процессе над Р Гёссом. Ж.-К. Прессак, который считает Г. Таубера свидетелем, «которому можно верить на 95 %», полностью перепечатывает его показания на процессе над Р. Гёссом. А Роберт Ян ван Пельт восхваляет его в таких словах:

«Мы считаем, что они (показания Таубера) обладают наивысшей доказательной силой и не только благодаря их внутренней цельности (…) Показания Таубера были очень подробны, не содержали никаких противоречий и неправдоподобных утверждений. Отрицателям Холокоста не удалось дискредитировать его, как свидетеля».

Этот свидетель, которому «можно верить на 95 %» и показания которого «не содержали никаких противоречий и неправдоподобных утверждений», уверял, в частности, будто члены зондеркоманды запихивали в один муфель до восьми трупов, чтобы из труб вырывалось особенно большое пламя и лётчики «союзников» обратили внимание на происходящее в Освенциме.

Студент: А каковы были размеры муфелей?

Ф. Брукнер: Их дверцы имели размер 60х60 см, причём нижние 10 см не использовались, потому что там находились ролики, на которых носилки вкатывались в печь. К тому же дверцы имели наверху полуциркульную арку, которая приделывалась на высоте 30 см. Труп средней величины имеет высоту примерно 20 см. Два трупа, уложенных друг на друга, — это уже 40 см в высоту, их лишь с трудом удалось бы запихнуть в печь, а восемь, уложенных друг на друга, трупов имели бы высоту 1,6 м. Кроме того, обращаю ваше внимание на то, что из труб крематориев вообще не вырывается пламя. Так что, по крайней мере, в двух аспектах история Г. Таубера — скверный анекдот.

Г. Таубер повторял и уже известные нам по Треблинке сказки о трупах, которые горят сами по себе:

«Во время сжигания таких (не истощённых) тел мы использовали кокс только для зажигания огня в печи, так как жирные тела, вследствие высвобождения жира, горели сами по себе. Иногда при недостатке кокса мы подкладывали в зольники под муфелями солому и дрова (…) Когда жирные тела начинали гореть первыми, огонь охватывал и другие трупы (…) Позже, когда переходили к сжиганию других трупов, печи, благодаря образовавшемуся при сжигании тел жару, горели сами собой. Таким образом была, в общем, решена проблема разжигания печей при сожжении жирных трупов».

Студент: Десятки тысяч потребляющих энергию крематориев на всех пяти континентах свидетельствуют о том, что трупы не горят сами по себе, какими бы жирными они ни были. Человек, примерно, на 65 % состоит из воды.

Ф. Брукнер: Ещё одна цитата из Г. Таубера:

«В другой раз эсэсовцы сбросили одного заключённого, который работал недостаточно быстро, в яму около крематория V, наполненную кипящим человеческим жиром. В это время (летом 1944 года) трупы сжигали на открытом воздухе в ямах, из которых жир стекал в отдельные вырытые в земле резервуары. Этот жир выливали на трупы, чтобы ускорить сожжение».

Что думаете об этом вы, Владимир, как человек, сведущий в естественных науках?

Студент: Я думаю, что у этого Г. Таубера явно были не все дома. При всяком сжигании трупа жир естественным образом сгорает первым, так как температура воспламенения животных жиров, идентичных жиру человеческого тела, — около 184 °C. Как мог жир стекать в резервуары? Если бы он даже в них стекал, то загорался бы от первой же искры.

Ф. Брукнер: Вот вам свидетель Г. Таубер, «которому можно верить на 95 %» и который «не допускал никаких неправдоподобных утверждений».

Студентка: Что, Ж.-К. Прессак и Р. ван Пельт считали своих читателей полными идиотами?

Ф. Брукнер: То, что Ж.-К. Прессак целиком перепечатывал такие нелепые свидетельства, вызывает подозрение, что он, несмотря на свой разрыв с Р. Фориссоном, остался ревизионистом и пытался дискредитировать официальную картину описания Освенцима более тонкими методами. С Р. ван Пельтом дело обстоит иначе. Этот человек — просто шарлатан, который полагается на то, что никто не проверит написанное Г. Таубером. В этом он глубоко заблуждается.