Легенда Лукоморья. - Юлия Набокова

— Как думаешь, Ив уже добрался до Златограда? — окликнула я кота.

— Еще вчера должен был, если его ничто в пути не задержало. Скорей бы уж он Василису сыскал! — с надеждой добавил Варфоломей.

— Да уж,— проворчала я,— без Василисы тут прям конец света наступит. Немедленно и беспросветно. Спасешь Василису — спасешь Лукоморье.

Мы остановились у опрятного домика из светлого дерева, под крышей которого ворковали два белых голубка. Домик выглядел светлым и уютным, как в доброй сказке.

— А вот и изба Любавы,— объявил кот.

— А народ-то весь где? — Я в удивлении оглянулась.— Мы полдеревни прошли и не встретили никого.

— Так в поле все. День в разгаре.

— А Любава — тоже?

— Да зачем же ей в поле спину гнуть? Она знай себе отвары варит да по лесу шастает, травки собирая. А те, кто на поле трудится, ей потом все готовенькое принесут в обмен на склянку люблянки.

— Чего-чего? — удивилась я.

— Люблянка — это напиток хмельной, ейное изобретение, — объяснил кот. — Как выпьешь, так вовек от любви охмелеешь.

— Страшная штука! — ужаснулась я.— И что, с годами не выветривается?

— Зришь в корень,— подмигнул Варфоломей.— Разве ж Любаве выгодно, чтобы ее пойло раз и навсегда срабатывало? Ясное дело, она бы тогда с голоду зачахла. Поэтому отварчик каждый год обновлять надобно. Вот и живет Любава припеваючи, вон какую хату себе новую справила — знатная невеста стала.

— Все до сих пор невеста? — усмехнулась я.— Что, сапожник без сапог? Никто замуж не берет?

— Я ж тебе говорил,— напомнил кот,— что Любава в Чернослава влюблена. Годы идут, а она не теряет надежды.

— Хорошо же он ее люблянкой опоил,— хмыкнула я.

— Скажешь тоже,— фыркнул Варфоломей.— Нужна она ему больно!

— Ну что,— я тронула калитку,— пойдем узнаем, уж не Любава ли на Бабу-ягу напраслину возводит?

— Только ты уж поосторожней,— предупредил кот.— Любава — девица хитрая.

— да уж не хитрей меня! — подмигнула я и вошла на двор.

Первое, что я там увидела, был знакомый мне рыжий конек, который стоял у забора и увлеченно жевал астры, росшие на грядке. При виде меня он радостно заржал, выронив на землю недожеванный цветок. Я в испуге метнулась за калитку, чуть не раздавив кота.

— Там Илья! — округлив глаза, сообщила я, с опаской показывая на щель в заборе.

— Он тебя видел? — с беспокойством мяукнул Варфоломей.

— Нет,— я помотала головой.— Он, похоже, в избе, а конь во дворе привязанный стоит.

— Хорошо,— кивнул кот.— Как ты думаешь, что он там делает?

— Астры жрет,— живо откликнулась я.

— да не конек,— он закатил глаза,— а Илья в доме у Любавы!

— Неужели,— я радостно ахнула,— свататься к ней пришел?

— Хорошо бы, — хмыкнул кот. — Это значит, приворотное зелье, которым ты его опоила, перестало действовать. А может, и наоборот! — Он красноречиво приподнял ухо.

— Что, наоборот? — насторожилась я.

— А того,— снизошел до пояснения кот,— что он, может, до сих пор по тебе сохнет и приехал к Любаве за ее отваром в надежде добиться от тебя взаимности.

— Кошмар! — ужаснулась я.— Варфик, с этого дня все напитки первым будешь пробовать ты. И если ты не сбрендишь от любви к Илюше, тогда и я их выпью.

— Да погоди ты,— поморщился кот.— Ничего еще не ясно.

— Как же выяснить-то?

— Пойди да спроси,— фыркнул он.

— Варфик!

— Тогда пошли подглядывать. Только тсс! Тихо!

Мы проскользнули мимо увлеченного трапезой Конька-горбунка (тот уже обглодал всю грядку с астрами и принялся за соседнюю, с ромашками) к стене дома. К счастью, окна Любавиной избушки были расположены низко и заглянуть в них не составляло никакого труда. Мы с котом обежали три окошка, прежде чем я углядела вихрастую макушку Ильи и склонившуюся к нему женскую голову.

— Они что, целуются? — прошептала я.

Варфоломей, который крутился у моих ног и не мог видеть происходящего в избе, от такого анонса подпрыгнул, как теннисный мяч, и повис на Подоконнике, с любопытством заглядывая внутрь.

Гость и хозяйка шевельнулись, и я разочарованно вздохнула. Они не целовались а о чем-то переговаривались, и между ними на столе стояла склянка воды, перевязанная алой лентой.

— Люблянка,— опознал бутылочку Варфоломей.— для тебя, похоже.

Илья тем временем отвязал от пояса тугой кошель и выложил на стол золотую монетку.

— Гляди-ка, подорожала уже! — присвистнул кот и зашептал: — Раньше Любава две серебрушки брала. А может, объегорить дурака решила. Видит же, что он последние порты отдаст, только бы отвар заполучить.

Пухлая ладошка Любавы накрыла золотой кругляш, кулачище Ильи сграбастал бутылочку с приворотным зельем. Сделка состоялась.

— Ну все,— мрачно прокомментировал кот,— теперь прячься. А не то увидит тебя Илья, одним кулаком за шкирку схватит, другим — в уста отвар вольет, и все — побежишь под венец вперед него. И что я потом Ивану твоему скажу?

Меня передернуло от подобной перспективы, и я быстро шмыгнула за угол — подальше от крыльца, где меня мог заметить богатырь.

Вскоре затрещали сени, пропуская Илью на крыльцо. Богатырь распрощался с Любавой, взгромоздился на конька и унесся восвояси. А хозяйка, только сейчас заметившая урон, нанесенный горбунком ее цветочным грядкам, вскрикнула и сбежала с крыльца. Затаившись на заднем дворе, я слышала, как она повздыхала над погибшими цветами и поднялась в дом.

Варфоломей шмыгнул за ворота убедиться, что богатырь не вернется, а я украдкой заглянула в горницу и застала диковинную картину. Любава быстро убрала со стола кружку, из которой она потчевала Илью, смахнула крошки, сбегала к сундуку и водрузила на стол кусок бересты. Затем уселась на скамью, придвинула бересту и что-то быстро написала на ней угольком. Потом отложила уголек в сторону и принялась пялиться в бересту, нетерпеливо кусая губы и словно ожидая, что на бересте проявятся зашифрованные письмена. На подоконник тем временем запрыгнула белая кошка и с любопытством уставилась на меня. «Как это ее Варфоломей проглядел,— усмехнулась я.— Иначе уже давно у крыльца крутился бы и мяучил, вызывая красотку на свидание». Кошка повернула голову, и я вновь увидела Забаву. Чародейка радостно вскрикнула, склонилась над берестой и стала водить пальцем, словно читая строчки. Затем ненадолго задумалась, подняла голову к потолку, в задумчивости погрызла уголек, отчего краешек губ окрасился черным, и, наклонившись к бересте, быстро-быстро заводила угольком. Мне даже любопытно сделалось, что же такое она там пишет — любовное послание придумывает или новый рецепт приворотного зелья сочиняет.

Но тут вернулся Варфоломей, доложил, что горбунка вместе с всадником и след простыл, и я, пригибаясь у окон и стараясь не попасться на глаза хозяйке, припустила к крыльцу. Теперь мой черед нанести визит чародейке. А на случай если богатырь надумает вернуться, Варфоломей покараулит у калитки и подаст знак.

На мой стук в дверь изба отозвалась приветственным грохотом и быстрыми шагами. Дверь отворилась, явив моему взору две дынеподобных груди, тесно обтянутые красным сарафаном. Я в удивлении отступила назад и только так смогла разглядеть кудесницу любовной магии целиком. Любава была высокой, полной, явно не избалованной сельским фитнесом барышней. Материала ее платья вполне хватило бы на парашют, а сама она напоминала воздушный шар, раздутый до предела. Диссонанс в ее знатные формы вносила только коса, мышиным хвостиком смотревшаяся на фоне мощных плеч, широкой шеи и баллонообразных рук. В остальном Любава была миловидна и белокура. Так выглядела бы Барби, будь она на центнер побольше.

Пока я молча пялилась на хозяйку дома, та с не меньшим любопытством разглядывала меня.

— Знаю-знаю, что привело тебя ко мне,— с улыбкой деда Мороза сказала Любава. Глаза ее были такой синевы, что не будь мы в Лукоморье, я бы не сомневалась, что эта морская синева — заслуга контактных линз.

— Откуда? — насторожилась я. В мои планы не входило сразу выкладывать все карты.

— Я смотрю прямо в сердце,— нараспев произнесла Любава,— и вижу все печали твои.

Я промолчала, обдумывая, какие именно из моих печалей открылись чародейке, а та, ободренная моим замешательством, продолжила:

— Вижу, грусть-тоска по молодцу доброму, пригожему твое девичье сердце иссушила.

«А, это она про Ива,— успокоилась я.— А что,— я взглянула в синие глаза Любавы, взирающие на меня с материнским пониманием,— может, разузнать у нее, как там у нас сложится?»

— И не только сердце.— Любава окинула меня откровенно жалостливым взглядом и повернулась, чуть не сметя спиной дверной косяк.— Идем!

Пока я рассматривала чистенькую, убранную цветочными букетами горницу да думала, на что это она намекает, хозяйка достала из резного сундука бутыль с мутной водицей и уже знакомую склянку, завязанную алой лентой.