Горькая звезда - Владимир Контровский

Первая волна высвободившейся энергии покатилась от осколков Велесова камня, сминая пространство со всем его содержимым; вторая, расширяя образовавшийся пробо́й континуума, накрыла крытый Житный рынок. Построенное в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, огромное сооружение в стиле модерн, навсегда изуродовавшее облик древнего Подола, оказалось в самом центре искаженного пространства-времени — прямо на пути у космического пришельца, разрывающего оковы.

Алексей схватился за голову — боль злобно ввинчивалась в виски и раскалывала череп. Потолок подземного зала станции метро рассекла зигзагообразная трещина; посыпались камни. Пригнувшись, Алексей бросился к выходу из вестибюля, уворачиваясь от падающих кусков облицовки. Спотыкаясь в темноте на ступеньках лестницы, он опрометью бежал к яркому свету дня, но когда оказался наверху, на площади, остолбенел.

Очертания примыкавших к площади домов плыли и размазывались, теряя четкость, словно он смотрел на них сквозь пленку текучей воды. Ближайшие улицы — Межигорская, Константиновская, Григория Сковороды — изгибались гигантскими живыми змеями, утрачивая прямизну, заложенную в них градостроителями; по асфальту то и дело пробегала крупная рябь, собираясь в уродливые морщины.

«Здорово меня шарахнуло взрывной волной», — подумал Алексей, все еще надеясь, что это ему только кажется из-за контузии, хотя разум подсказывал: нет, контузия здесь ни при чем, все гораздо страшнее…

На Спасской улице показались грузные пятнистые туши ооновских бронемашин, из Хоревого переулка выполз танк, поводил из стороны в сторону орудийным стволом и плюнул огнем — над площадью провизжал снаряд. А потом на перекрестке Спасской и Межигорской лопнула земля.

Вскрывшийся провал заполняла слабо светящаяся голубоватая дымка. Она выглядела безобидной и даже красивой, но от разверзшейся пропасти веяло жутью. А затем от площади во все стороны покатилась волна искажения пространства, захватившая и твердь, и воздух.

Первым под удар этой волны попал танк, так и не успевший сделать второй выстрел. Тяжелая бронированная машина смялась, как будто она была сделана из пластилина: ствол пушки вдавился в корпус, а через секунду танк превратился в бесформенный ком, ни на что уже не похожий. Здания, захваченные зоной искажения, рассыпались карточными домиками; бронетранспортеры миротворцев взлетали вверх колесами. Из десантных люков сыпались вниз солдаты, ронявшие оружие и беспомощно размахивающие руками и ногами. Неведомая сила расшвыривала их во все стороны и плющила — Алексей успел заметить красную кляксу на покосившейся стене одного из домов. А провал расширялся, глотая попавшие в него машины — они то ли тонули бесследно в зловещей голубой дымке, то ли мгновенно растворялись в ней.

Невидимая исполинская метла вычищала улицы от всего шевелящегося, мимоходом разваливая дома. Асфальт под ногами Алексея дрожал все ощутимее — он чувствовал себя муравьем, случайно оказавшимся на вздувшемся бицепсе атлета, поднимающего непомерную тяжесть. Никакая аномалия из «адского винегрета» Зоны и близко не могла сравниться по силе и титаническому размаху со взбесившейся искаженной многомерностью, прорвавшейся на Подоле.

«Конец», — обреченно подумал Алексей, удивляясь тому, что он все еще жив.

Бежать было некуда — измененная метрика охватила район Контрактовой площади со всех сторон. И все-таки он побежал, надеясь на чудо.

Волна искажений отхлынула и покатилась обратно, перемешивая камень, металл и стекло, но в нескольких шагах от Алексея она вдруг угасла, осыпав его мусором и пылью.

Обрадоваться он не успел.

Второй — и последний — удар Бестелесного, наконец-то проломившего неподатливое измерение и покидающего пленивший его мир, пришелся по зданию Житного рынка. Алексей обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть все происходящее из первого ряда и во всех деталях.

Громадное здание, безвкусное нагромождение стекла и бетона, самоуверенно и нагло вознесшееся к небу и оттеснившее все другие строения, шаталось, словно лодка на волне. Под ним вспучивалась земля, как будто оттуда рвалось вверх нечто невероятно могучее, с легкостью сокрушавшее асфальт и камень, — зрелище это подавляло какой-то космической первобытной мощью. Фасад, исполосованный гигантскими трещинами, словно шрамами от ударов невидимого исполинского кнута, оседал, перекашивался и рассыпался. Огромные стекла превращались в сверкающие водопады мелких осколков, бивших по вздыбленному асфальту и собиравшихся в подобия ледяных луж. Бетонные балки ломались, как спички, стенные панели падали плашмя, словно костяшки домино, сбитые щелчком. Помпезное великолепие разлеталось в пыль и прах зримым свидетельством хрупкости бытия и тщетности человеческих усилий вознестись и возвеличиться. Обломки разных размеров картечью хлестали по всей площади; острый кусок стекла полоснул Алексея по лицу, добавив к мелким порезам, оставленным взрывом в нише, широкую кровоточащую царапину.

Земля уходила из-под ног, голова кружилась, перед глазами мельтешили цветные пятна. Шатаясь, Алексей уже не бежал, а скорее карабкался прочь по содрогавшейся под ногами земле, стараясь оказаться как можно дальше от эпицентра невиданной катастрофы.

А затем грянул гром. Громадное здание лопнуло как мыльный пузырь, превращаясь в бесформенную груду развалин. Асфальт вздыбился, Алексея швырнуло вперед; где-то на самом дне его сознания прозвучал рокочущий рык: «Я вернусь…», и парень понял, что он слышит то, что не слышал еще никто из людей, — голос плененного и освободившегося бога.

«Тоже мне, Терминатор долбаный…» — успел подумать Алексей и потерял сознание.

Эпилог

Время выбора

1 мая 1986 года

…Он стоял на трибуне, привычно улыбался и помахивал рукой, приветствуя текущий мимо трибуны праздничный людской поток, а сам то и дело украдкой посматривал на часы. Инструктор, ответственный за проведение демонстрации, клятвенно уверял его, что они непременно уложатся в отведенное время. Таким образом, будут и волки сыты, и овцы целы: киевские власти проведут ответственнейшее мероприятие, отмена которого однозначно вызвала бы неуправляемую панику, и вместе с тем сократят его настолько, что люди, вышедшие на улицу, не пострадают от радиоактивной пыли.

В городе ходили слухи, будто бы он, Щербицкий, категорически возражал против проведения Первомайской демонстрации в Киеве и едва не пошел из-за этого на конфликт с Москвой. Но все это было полной чушью — принятое решение было вызвано отнюдь не требованиями коммунистической идеологии, а трезвым расчетом государственников-управленцев. Огромный город, слушающий «вражьи голоса», и так уже находился на грани всеобщей паники, и столь очевидное подтверждение атомных слухов вызвало бы страшные последствия. Первый секретарь сделал все, что мог — демонстрация сократилась в два с половиной раза и длилась меньше часа. Сам же он взял с собой на трибуну детей и внука — потому что не мог, не имел права делать исключение не только для себя, но и для своих близких.

Несмотря на занимаемый им пост, его роль и возможность влиять на события были изначально ничтожны. Любая атомная электростанция — это в первую очередь завод по производству оружейного плутония. А все, что связано с производством ядерных боеприпасов, не входит в республиканское подчинение и жестко управляется Москвой. Поэтому в том, что он узнал об аварии на Чернобыльской АЭС из Кремля от Рыжкова, не было ничего противоестественного — доступ к подобной информации был регламентирован строжайше. Тем не менее он отдавал себе полный отчет, что эта демонстрация — начало его конца как политика. Поднаторевший в кремлевских аппаратных играх Горбачев и его советчики непременно используют «демонстрацию под радиацией», чтобы снизить влияние Щербицкого как члена Политбюро, чем тут же воспользуются ошалевшие от объявленной гласности проамерикански настроенные украинские националисты. Но все это уже не имело значения, потому что ситуация в Чернобыле была взята под контроль и над местом этой странной, необъяснимой аварии в ближайшее время будет сооружен надежный саркофаг.

С мест, предназначенных для особо важных гостей, центральная трибуна была видна как на ладони. Пирс Паркер смотрел на улыбающегося главу Украинской Республики и сочувственно качал головой. Незадолго до событий в Чернобыле он побывал в Америке и сумел развязать язык мелкому лоббисту из ближайшего окружения Киссинджера. И теперь ему уже было известно о том, что вокруг обезглавленного Советского Союза вовсю крутятся шестеренки тайной мировой политики, и для выхода на политическую сцену выращиваются новые, более устраивающие Запад фигуры. Только вот тем, кто сейчас ведет переговоры с эмиссарами фонда Сороса, и кто, подняв на флаг националистическую идею, руками, ногами и зубами рвется к власти в этой стране, он не доверил бы и старушку перевести через улицу…