Мальчик-капитальчик. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

такая девушка невзлюбила тебя, весьма печально. Прямо эпизод из серии «От чего я плачу в этом великом городе», столь близкой сердцу его сентиментальных собратьев по перу.

Подскочил официант с новым бокалом. Джимми поблагодарил его взглядом. Коктейль был ему нужен. Он поднес его к губам.

– И вечно пьет…

Джимми торопливо поставил бокал на стол.

– …позорит себя на публике. Я всегда считала, что Джимми Крокер…

Джимми захотелось, чтобы кто-то ее прервал. Ну почему бы коротышке не поболтать для разнообразия о погоде? Или этому упитанному юнцу не потрепаться на общую тему? Неужели у мальчишки его возраста, первый раз приехавшего в Лондон, нет свежих, интересных впечатлений? Но коротышка углубился в отбивную, а толстый мальчик управлялся с рыбным пирогом алчно, как оголодавший питон. Что касается красивой дамы, она явно сражалась с неприятными мыслями, и ей было не до разговоров.

– Я всегда считала, что Джимми Крокер – худший тип американца. Из тех, что болтаются по Европе и корчат из себя англичан. От таких наша страна только рада избавиться. Но он же в Америке работал! Значит, ему нет извинений, мог сообразить, что делает. Нет, он сознательно предпочитает шататься по Лондону, сам себя губит! В общем, абсолютный, полный, безнадежный мерзавец!

Особо рьяным поклонником здешнего оркестра Джимми никогда не был, придерживаясь мнения, что музыка мешает разговору и способствует вредному ритму жевания, но теперь испытал глубокую благодарность, когда музыканты с ходу разразились «Богемой», самым оглушительным своим номером. Под защитой этого грохота Джимми одолел жареную рыбу. Возможно, девушка по-прежнему говорила про него гадости, но он уже не слышал.

Музыка смолкла. Еще минутку повибрировал измордованный воздух, и снова в относительной тишине раздался ее голос. Однако теперь она выбрала другую тему.

– Хватит с меня Англии! Я повидала Вестминстерское аббатство и Парламент, Театр ее Величества, и «Савой», и «Чеширский сыр». У меня жуткая тоска по дому. Давайте отплывем завтра?

Впервые в разговор вступила женщина постарше. На секунду, отвечая, она приподняла вуаль мрачности.

– Хорошо, – отвечала она и снова закуталась в вуаль.

Коротышка, явно ожидавший ее решения, прежде чем выразить свое, заметил, что чем скорее он очутится на борту, тем лучше. Упитанный мальчик не сказал ничего. Расправившись с рыбным пирогом, он сурово и решительно накинулся на пончик.

– Завтра наверняка есть рейс, – продолжала девушка. – Они плавают всегда. Тут надо отдать Англии должное, отсюда легко вернуться в Америку. – Она приостановилась. – Однако я не могу понять – как это, пожив в Америке, Джимми Крокер выдерживает жизнь в…

Сбоку подоспел официант с сыром, но Джимми глянул на сыр и покачал головой. Ему хотелось одного – уйти. Он уже разбух от правды о себе, больше не вмещалось. Как можно тише он положил на стол соверен, поймал взгляд официанта и тихо удалился. Официант, человек сугубо реалистических взглядов, никогда не веривший в чудеса, пересмотрел свое мировоззрение. Он взглянул на соверен, на Джимми, опять на соверен и, взяв монету, украдкой попробовал ее на зуб.

Несколько минут спустя мальчишка, подававший шляпы, которому впервые в жизни не дали на чай, взирал на Джимми так же пристально, но с другими чувствами. Немое обалдение обозначилось на юном лице.

Швейцар на выходе любезно тронул шляпу с самодовольной самоуверенностью человека, одариваемого за этот жест шестипенсовиком.

– Такси, мистер Крокер?

– Мерзавец, – откликнулся Джимми.

– Прошу прощения, сэр?

– Вечно пьет, – пояснил Джимми. – Позорит себя на публике.

И вышел. Швейцар проводил его таким же пристальным взглядом, как официант и мальчишка из гардероба. Он видывал его в таком состоянии после ужина, но после ленча – никогда.

Джимми направился в свой клуб на Нортумберленд-авеню. Примерно с час он просидел в курилке, потом, очнувшись, подошел к письменному столу, подождал вдохновения и принялся писать письмо.

Дорогой папа!

Я обдумал все, о чем мы говорили сегодня утром, и мне показалось – самое лучшее сгинуть на некоторое время с глаз долой. Если останусь в Лондоне, то, очень вероятно, в любой момент опять выкину фортель, вроде вчерашнего, и все тебе подпорчу. Самое малое, чем я могу тебе помочь, – расчистить поле, не болтаться на виду. Поэтому с завтрашним пароходом я отплываю в Нью-Йорк. Забегал к Перси, хотел поваляться перед ним в пыли, но он меня не принял. Валяться в пыли на парадном крыльце, когда враг валяется в постели, бессмысленно, так что я отступил более или менее стройными рядами. Тут-то меня и осенило. Заметь, как все ловко складывается. К тебе придут и скажут: «Нет тебе никакого титула, твой сын избил нашего Перси!», а ты парируешь: «Знаю! Поверьте, уж я ему задал! Упаковал его вещички и сослал в Америку, в 24 часа. Так что я – против Джимми, я – целиком за Перси», на что они ответят: «А, тогда ладно! В таком случае встаньте, лорд Крокер!» Или что там говорится, когда даруют титул. Так что, сам видишь, сматываюсь, чтобы исправить ситуацию. Письмо тебе перешлю через Бейлисса. Сейчас позвоню ему, пусть упакует зубную щетку и прочие мелочи. Как только пришвартуемся в Нью-Йорке, тут же помчусь на «Поло Граундс» посмотреть лапту и протелеграфирую тебе счет. Ну вот, наверное, и все. До свидания, или даже – прощай, пока что…

Джимми.

Папа, я знаю, ты поймешь. Иначе поступить нельзя. За меня не волнуйся, у меня все в порядке. Вернусь на старую работу, добьюсь бешеного успеха. А ты – полный вперед! Заполучи титул и встретимся у входа в «Поло». Жду.

Я – мерзавец!

Молодой клерк в агентстве прямо возликовал, увидев Джимми снова. С солнечной улыбкой он выхватил из-за уха карандаш и погрузил его в чрево «Атлантика».

– Как насчет «Е» за сто долларов восемь центов?

– Вполне.

– Немножко, конечно, опоздали, в список пассажиров уже не включишь…

Джимми не ответил. Он сурово смотрел на только что вошедшую девушку с рыжими волосами.

– Вы тоже плывете на «Атлантике»?! – воскликнула она, взглянув на схему. – Вот совпадение! И мы только что решили отплыть на нем. В Англии нас больше ничего не держит, мы так соскучились по дому. Как видите, меня не задавило после того, как мы с вами расстались.

От чудесного разрешения загадки поехавший было чердак встал на место; так гром разряжает наэлектризованный воздух. Чувство, что он сходит с ума, растаяло, разгадка тайны проста. Видимо, девушка слышала о нем в Нью-Йорке или даже знала его знакомых, и неприязнь к нему, которую так вольно и убежденно она выражала в ресторане, порождена слухами, а не личным знакомством. Она не знает, что он – Джимми Крокер!

– Ваше имя, пожалуйста.

Мозги его снова качнулись. Ну почему именно сегодня все это с ним творится? Ему требуется нежнейшее обхождение! У него разламывается голова! Клерк смотрел выжидательно. Английские фамилии, все до единой, выскочили у Джимми из головы. Потом сверкнуло озарение.

– Бейлисс! – воскликнул он.

– Значит, вот вы кто, – протянула руку рыжая девушка. – Я – Энн Честер. Рада познакомиться, мистер Бейлисс.

Клерк кончил заполнять билет и пришлепнул на него ярлык и розовую бумажку. Бумажка, тупо сообразил Джимми, – это бланк, который надо заполнить. Он просмотрел его и нашел, что документ чересчур уж доскональный. На некоторые вопросы ответить можно было с ходу, другие требовали длительных раздумий.

«Рост?» – Просто. Пять футов одиннадцать дюймов.

«Волосы?» – Тоже просто. Каштановые.

«Глаза?» – Проще не бывает. Голубые.

Но следующий вопрос был более обидного свойства:

«Сколько раз женаты?»

Ответить Джимми мог. Один, один, один. Одной жены вполне хватит, при условии, что у нее золотисто-рыжие волосы, золотисто-карие глаза, четкого рисунка губы и ямочка на щеке. Какие бы сомнения ни роились у него относительно других пунктов, здесь он не колебался.

«Сидели ли вы в тюрьме?» – Пока нет.

И самый сложный:

«Нет ли психических заболеваний?»

Джимми засомневался. Чернила на пере высохли. Он размышлял.

В темных недрах Паддингтонского вокзала нетерпеливо фыркал поезд, готовый везти пассажиров к пароходу, изредка разнообразя фырканье пронзительным вскриком. Стрелки вокзальных часов указывали без четверти шесть. На платформе роились путешественники, носильщики, багаж, сундуки, торговцы булками и фруктами, продавцы газет и журналов, друзья, родственники и Бейлисс, стоявший, как верный пес, рядом с большущим чемоданом. На человеческий прибой, который