Чудо, тайна и авторитет - Екатерина Звонцова

href="ch2.xhtml#id28" class="a">[21], после чего желания его станут безоговорочным законом, неподконтрольным родительской воле. Ныне же, даже если он будет дурно настроен к лечению и далее, мы сумеем…

К. выпрямился резко, как если бы его ударили в подбородок, и не стал более читать. Челюсть сама затряслась, кулаки сжались, он стремительно развернулся всем корпусом — и встретил все столь же спокойный взгляд призрака.

— Она отправит это послание, — юноша перевел взгляд на часы, — совсем скоро, пока еще пьяна, отважна и ставит свою боль выше печали сына, а свое понимание его беды — выше его собственного. Как, — он опять легко прочел горькую мысль, — ни за что не поступила бы, например, ваша мать, верно?

— Графиня так добра и чутка… — не отвечая, прошептал К. — Была. Всегда была…

Призрак грустно улыбнулся, и огонек в его руках опять заметался.

— Она добра и сейчас. Верит, что спасет его против воли, верит, что так и нужно спасать, когда не видно других путей.

Не глядя К. вытянул руку за спину, в слепом порыве схватить и порвать письмо, но, разумеется, не нащупал ни его, ни стола.

— Разве она не предательница в таком случае? — пробормотал он, качая головой.

— Мать, — возразил призрак. — Запутавшаяся и обманутая, которая устала бояться…

— Как она не видит? — выдохнул К.

Графиня тем временем, видимо, дописала, поднесла письмо к губам, начала дуть, точно не высохнет само.

— Чего не видит? — Призрак даже вздрогнул, спросил вкрадчиво — не раздраженно, но как-то… не так, как говорил прежде. Будто осторожно потянул какую-то нить.

К. раздосадованно зажмурился. Мечущиеся мысли нужно было собрать, увязать в крепкий узел, предельно сосредоточиться. «Виктор Романович»… Буцке[22], не иначе: этого врача из Преображенки К. знал по некоторым расследованиям, давним и новым. Интеллигентный, обязательный и жалостливый, получит письмо — тут же примется хлопотать по делу, помощь в котором, видимо, обещал сам. А как начнет, остановить будет трудно; станут настаивать; можно не сомневаться: D. возьмут в такой оборот, из которого тот уже вряд ли выберется. Родная мать и уважаемый медик, которому Андрей по каким-то причинам симпатизирует; дядя и, вероятно, сестра… Пораненные руки будут ему отягчающим обстоятельством, как и окровавленные платки, и, конечно же, очередной уход среди ночи… Как он станет обороняться? Станет ли? А что, если сегодняшний приступ и самого его поколебал; если он и сбежал, желая побыть с собой наедине и обдумать дальнейшую свою судьбу? Если прямо сейчас он это решает: «Пусть меня лечат как хотят, упекают куда угодно, а главное, пусть я окажусь подальше от… от…»

— Он нормален. — Слова опять сорвались с губ сами, но К. в них не колебался. Лишь на секунду он представил, как едко расхохотался бы пристыдивший его безумец-дознаватель, как заявил бы: «Быстро вы-с переобуваетесь». — Ему не нужна больница; не нужно лечение, даже самое гуманное; ему…

Ему поставил «диагноз» тот самый второй призрак, хоть медиком не был. Поставил, улыбаясь и помахивая ножом, поставил медовым голосом, сказал что-то такое простое, но мерзейшее. Пробрало от этого до самых костей, а теперь вот никак не вспоминалось, может, как раз от затаенного страха? Или из-за того, как не хотелось тогда принимать слова на свой счет, как и всю безумную речь, хотя настаивали именно на том… К. открыл глаза, покоряясь: слова маячили в уголке сознания, но смысл-рулетка — губительный, спасительный? — лишь начинал обрисовываться. Призрак ждал, слегка подавшись вперед; взволнованный вид его словно говорил: «Продолжайте!»

— Он должен вернуться и остановить ее! — выпалил К. Плана не складывалось, он и сам понимал, что говорит пустое. Он подступил к призраку, взял его за рукав, внимательнее заглянул в лицо. — Что, если прямо сейчас я его отыщу? Или… — Мысль показалась лучше; К. вспомнил, что в собственном кабинете часы еще не подобрались и к полуночи. — Просто приду к ней? Попробую отыскать слова; объясню, что лечебница не выход? — Призрак слушал, но отчего-то мрачнел. — А потом и Андрей вернется; я поговорю и с ним более предметно, попробую самого его навести на некоторые догадки; благо, ваш предшественник вручил мне большой клубок мотивов вне сладострастия…

— Догадки, — одними губами повторил призрак с необъяснимой брезгливостью, и огонек в его ладонях тоже покривился. — Навести на догадки…

— А вы чего хотите? — тут же вспылил К., прочтя в словах упрек. Вспомнилось, как его трясли за рубашку и торопили; мелькнула снисходительная мысль: «Мертвый, а будто мальчишка…». — Чего? Чтобы я вывалил факты все разом? Я не сомневаюсь в них, да, они даже почти на поверхности, но сами подумайте. Я боюсь бурных реакций, боюсь его потрясти, боюсь…

Он обернулся. Графиня укладывала письмо в конверт, медленно, будто в полусне, и запечатывала. Плечи ее перестали трястись; на лице, отражавшемся в зеркале, не было и следа слез. Там застыло гнетущее, не свойственное ей решительно-осоловелое выражение — выражение человека, которого долго-долго ловили в силок и наконец поймали, убедив вдобавок, что там ему будет лучше. Если Андрей или кто-либо еще придет к ней в подобную минуту и назовет имя Василиска, решимость ее, скорее всего, лишь усугубится; все тревоги окрепнут. Слишком графиня устала, слишком стиснули ее путы привычной реальности, где сын на грани безумия, а брат — мудрейший друг и благодетель. Реальности черной, но хотя бы надежной, давней, не шатающейся на ветру.

— Я ничего не хочу, — отчеканил призрак и, едва К. повернулся опять к нему, прибавил: — Вот только домой он не вернется.

— Что? — К. отступил на полшага, машинально завертел головой, точно в поисках ответа. Казалось, он ослышался. — Куда он отбыл, зачем, или, может… — Тут он похолодел, бросился к двери. — Может, граф…

Может, граф в конце концов потерял терпение, усомнился в их с Lize плане, перешагнул через любовь к сестре и что-то сделал с Андреем? Может, отправился следом неизвестно куда, раз гости уже в определенной кондиции и им все равно, кто их занимает? А может, D. вовсе и не уходил, а лежит в саду, например, оглушенный или просто лишившийся чувств, и замерзает? Мрачный вид призрака словно подсказывал: тепло, один из этих исходов верен. Вне себя, К. ринулся к двери из будуара.

— Стойте! — властно раздалось за спиной; на миг даже показалось, что вернулся старик в алом. Но когда К. обернулся, на него глядели все те же ясные серые глаза, беззлобно и просительно. — Остановитесь и еще раз скажите мне то, что сказали, и то, во что верите более всего прямо сейчас.

Взгляд был пронизывающим. А вот руки подрагивали