Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Ричард Докинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для того чтобы передать вторую часть послания фильма “Преодолевая научный барьер” – то есть чтобы продвигать удивительные открытия науки, – мы в том числе снимали профессора Джослин Белл-Бернелл, первооткрывательницу пульсаров, в яркой обстановке обсерватории Джодрелл-Бэнк близ Манчестера, рядом с гигантским радиотелескопом. Какое потрясающее зрелище: гигантское, колоссальное параболическое зеркало, вглядывающееся в глубины времени сквозь глубины космоса. Также мы взяли интервью у Дэвида Аттенборо и – еще один удачный ход – у Дугласа Адамса. В начале первой главы я цитировал речь Дугласа о художественных и научных книгах именно из этого интервью; в конце я спросил его: “Что же больше всего будоражит тебя в науке?” И вот что он ответил – экспромтом, и его заразительный энтузиазм только усиливался, а не умалялся шаловливым огоньком в глазах, который выдает его всегдашнюю подкупающую готовность посмеяться над собой.
Мир – штука такой полнейшей, непомерной сложности, глубины и странности, что это совершенно потрясающе. То есть сама мысль, что подобная сложность может возникнуть не только из чего-то настолько простого, но, возможно, вообще из ничего – это самая поразительная, невиданная мысль. А когда у вас появляется хотя бы отдаленное представление о том, как это могло произойти, – это просто прекрасно. И… возможность провести семьдесят или восемьдесят лет своей жизни в такой Вселенной – это отлично проведенное время, если вы спросите меня.
Увы, ему – и нам всем – досталось лишь сорок девять.
Сейчас, кажется, подходящий момент, чтобы упомянуть мою дружбу с Дугласом и то, как я с ним познакомился. Первой его книгой, которую я прочитал, была не “Автостопом по галактике”, а “Холистическое детективное агентство Дирка Джентли”. Несомненно, это единственная книга, которую я прочитал от корки до корки и тут же перелистнул назад, на первую страницу, и прочитал целиком еще раз. А все потому, что в первый раз мне не сразу удалось ухватить все отсылки к Кольриджу, и мне захотелось перечитать – на этот раз внимательно выискивая их.
Также это единственная книга, которая побудила меня написать автору письмо от почитателя. Это был ранний имейл, а в те времена имейлы были редки. У компании Apple Computer была своя собственная внутренняя сеть электронной почты под названием Applelink. Имейлы можно было слать только другим участникам Applelink, и в конце 1980-х нас было лишь несколько сотен во всем мире. Среди них были и мы с Дугласом – благодаря любезности Алана Кея. Алан раньше работал в исследовательском центре Xerox PARC[70], где был в числе гениальных создателей интерфейса WIMP (windows, icons, menus [or mouse], pointers — окна, значки, меню [или мышь], указатели), который стал частью продукции Apple, а позже и Microsoft. В великом расселении из вычислительных Афин, какими был Xerox PARC, Алан перешел в Apple с почетным званием “стипендиата Apple”, где основал собственный отдел разработки образовательного программного обеспечения, а испытательной площадкой ему служила одна очень везучая начальная школа в Лос-Анджелесе. Алан любил и книги Дугласа, и мои, и мы оба были избраны почетными советниками его образовательной программы. К назначению прилагалось в том числе ускоренное вступление в Applelink — а поскольку в этой сети нас было немного, мне не составило труда найти Дугласа в списке и отправить ему письмо от поклонника.
Он незамедлительно ответил, написал, что он тоже поклонник моих книг, и пригласил меня в гости, когда я в следующий раз окажусь в Лондоне. Я приехал к его высокому дому в Ислингтоне и позвонил в дверь. Дуглас открыл, уже смеясь. Мне тут же показалось, что он смеется не надо мной, но над собой – точнее говоря, над моей предполагаемой реакцией – какую он наверняка видел уже много раз – на его впечатляющий рост[71]. А может быть, он просто взглянул с иронией на что-то абсурдное в жизни и ему показалось, что меня это тоже позабавит. Мы вошли, и он показал мне дом, забитый гитарами, музыкальной MIDI-аппаратурой, гигантскими футуристическими колонками и, казалось, десятками устаревших компьютеров Macintosh, павших жертвой закона Мура и чахнущих в тени своих передовых преемников. Стало понятно, что нас и вправду смешит одно и то же, и мы по-товарищески радовались, видя, что смеемся над одними и теми же комичными нелепостями. Скажем, он бы догадался, что я стану радостно хохотать от этого:
То, что мы живем на дне глубокой гравитационной ямы, на поверхности окутанной газовой оболочкой планеты, вращающейся на расстоянии в девяносто миллионов миль вокруг огненного ядерного шара, и считаем, что это нормально, вне всяких сомнений – свидетельство колоссального вывиха нашего восприятия реальности…
И от “двигателя бесконечной невероятности”. И от электрического монаха – устройства, которое экономит труд своего покупателя тем, что верит за него (продвинутая версия была способна “поверить в такое, во что не поверят и в Солт-Лейк-Сити[72]”). И что меня расссмешит аппетитно-самоубийственное и морально сложное Фирменное Блюдо в “Ресторане на краю Вселенной” (о котором я уже говорил выше, в главе о Рождественских лекциях).
Я уже рассказывал, как встретил свою жену на сороковом дне рождения Дугласа. Но в адамсовском каноне намного большее значение имеет число 42, и сорок второй день рождения он отпраздновал в своем характерном стиле: внушительный прием на сотни гостей. Запланирован был торжественный ужин, но план почти провалился из-за хитрой схемы рассадки гостей. Положить на каждое место карточку с именем гостя было бы слишком просто для Дугласа. На карточках Дугласа было по два имени, и указано было, не кто сидит на этом месте, а его соседи с каждой стороны. “Слева от
