Ночь над прерией - Лизелотта Вельскопф-Генрих

Она пристально посмотрела на Квини, но та опустила веки, потому что не хотела расспросов. Квини припомнился тот вечер, когда перед супермаркетом стоял Стоунхорн, и его «Хэлло!». И мгновенно пронеслось перед ее глазами все, что последовало за этой неожиданной встречей, вплоть до того момента, когда она стала женой Стоунхорна.

Квини положила покупки в кабриолет и поехала на стоянку перед канцелярией суперинтендента, стоянку, на которой обычно хватало места и для приезжих, и служащие претензий не предъявляли. Она осталась сидеть в машине. В восемь часов начинался рабочий день, и после восьми Квини рассчитывала увидеть появление другой машины, машины, которая доставит Стоунхорна. Сейчас ее ждать было еще рано.

В семь тридцать на улице показался автомобиль со стороны госпиталя. За рулем сидел Эйви, рядом с ним не было никого. Он подъехал вплотную к спорткабриолету и высунул голову в открытое окно. Квини открыла дверцу, потому что Эйви кивнул, приветствуя ее, и, видимо, хотел что-то сказать. Квини с нетерпением смотрела ему в лицо. Отечные щеки свидетельствовали о нездоровом сердце этого человеколюбца.

— Итак, сегодня! — сказал Эйви. — Ему пришлось нелегко, и состояние его неважное. Наберитесь терпения и не возлагайте сразу слишком больших надежд. Я к вам загляну… бай!31

Он развернул автомобиль, поехал обратно и свернул, как заметила Квини, на дорогу, ведущую к больнице. Значит, он приезжал только ради нее.

Молодая женщина откинулась на спинку сиденья. У нее найдется целое море терпения, лишь бы возвратился ее муж.

Семь часов сорок пять минут. Подъехали на автомобилях заведующие отделами. Они издалека приветствовали Квини, и она приветливо отвечала.

Семь часов пятьдесят пять минут. Прибыли на службу суперинтендент и его заместитель. К ограде садика перед домом заведующих отделами уже прислонились два старых индейца, которые, конечно, стремились к Кэт Карсон, ведающей благотворительными средствами. Они казались сработанными из кожи. Не было жизни в их лицах.

Восемь часов. Нервы Квини напряглись, заныли, это бесполезное «нечто», назвал их однажды старый председатель индейского суда. Горло ей словно сдавило шнуром. Она неотрывно смотрела в ту сторону, откуда должен был приехать автомобиль из Нью-Сити.

Восемь сорок. Подъехал «Олдсмобил» — купе32, подъехал в размеренном самонадеянном темпе известного спортсмена, который знает, что, если захочет, может всех обогнать. «Олдсмобил» остановился в том же самом ряду, что и Квини, через два стояночных места. За рулем сидел водитель лет двадцати — двадцати пяти с совершенно безразличным выражением лица. На заднем сиденье Квини увидела человека в сером костюме и рядом с ним своего мужа — Стоунхорна. Он был в белой рубашке — безукоризненно чистой, — черных джинсах и черной ковбойской шляпе — в одежде, в которой он уехал с суперинтендентом из своего дома. Одетый в серое вышел, за ним — Стоунхорн, и Квини по его взгляду поняла, что он заметил ее в закрытом кабриолете. Заметил — не поприветствовал. Квини смотрела обоим вслед: они вместе вошли в канцелярию суперинтендента.

Обычно жены индейцев тихо и недвижимо ждали в автомобилях, пока их мужья справляются с делами в учреждениях. Но Квини только в одном была индейской женой старого стиля, и больше ни в чем. Она была дочерью своего отца только в том, что ей самой ценным казалось, но больше ни в чем, с чем она, вроде бы должна была чувствовать себя связанной.

«Кто может мне помешать тоже войти в этот дом, в который вошел мой муж? Даже если складки упрека появятся в уголках рта Стоунхорна, я сделаю это».

Она вышла, взяла с собой ключ зажигания и пошла в приемную суперинтендента, в это просторное помещение, правая половина которого была отведена для работы секретариата. Она пробежала по красной дорожке, не спуская глаз с одетого в серое и своего мужа, которые уже входили через обитую мягким дверь к суперинтенденту. Стоунхорн не обернулся, но второй, который шел позади, закрывая дверь, еще глянул назад, — возможно, он услышал ее шаги.

У мужчины в сером костюме, примерно сорока — сорока пяти лет, лицо было невыразительное, непримечательное, но Квини почувствовала в его выражении своего рода профессиональную выучку. Она посмотрела на этого человека таким взглядом, что ему должно было это прийти в голову, должно было прийти еще и потому, что он имел соответствующие способности да и поднаучился еще быстро соображать, и он, продолжая еще держать дверь открытой, с полуусмешкой сказал:

— Миссис Кинг?

Квини своим обликом, манерой держаться, не делая ни единого движения, подтвердила его догадку.

Одетый в серое помедлил какую-то долю секунды.

За этот миг Квини разглядела через полуотворенную дверь суперинтендента за письменным столом, она смогла даже уловить важность, официальность его взгляда. Слева от него стоял Стоунхорн, большой, узкобедрый, в выжидательной, внешне равнодушной позе.

Мужчина в сером костюме решился:

— Миссис Кинг, прошу! Заходите вместе с нами.

Квини последовала приглашению и встала с правой стороны, позади незнакомца, который приветствовал суперинтендента с какой-то смесью бесцеремонности и служебного этикета.

— Вы располагаете временем? Можем мы вас отвлечь на минутку? — Эти слова сопровождались взглядом на кресла против письменного стола.

Суперинтендент, не вставая с места, широким жестом пригласил троих своих посетителей занять кресла, которые были не столь удобны, чтобы захотелось в них долго сидеть, но и не столь неудобны, чтобы в них не хотелось садиться.

Стоунхорн сел последним. Он сделал это так, как будто не придавал этому никакого значения.

— Так вот, Холи, — без приглашения начал одетый в серое, — мы доставили вам назад в резервацию свидетеля Джо Кинга. Он на вашем попечении. Вы несете за него ответственность, как за индейца резервации. Я уведомляю вас об этом.

— Извольте, — официальность формулировок, видимо, несколько разочаровала суперинтендента, но он сохранял спокойствие.

А тот продолжал:

— Да, было бы трудно утверждать, что он оказался нам чем-нибудь полезен, напротив, легко продемонстрировать, как время, усилия, проницательность могут быть употреблены совершенно без пользы.

Служебная мина суперинтендента омрачилась, он уставился на крышку письменного стола.

— Кинг — без совести и без нервов, вот что нам лучше всего удалось установить. Но его специфическую разновидность индейского цинизма и упрямства мы, без сомнения, недооценили. Возможно также, мы просто переоценили применяемую степень — вполне возможно. Но нападение банды и гангстеров, во всяком случае, исключено, совершенно исключено. Так ведь и по вашему мнению, Кинг?