Замурованные. Хроники Кремлёвского централа - Иван Миронов

— На весь мир прогремело ваше задержание, по размаху больше похожее на войсковую операцию. А что было на самом деле? — Я снова пошел по тексту заготовки.

— Слава богу, обошлось без артподготовки, — поморщившись вздохнул Кумарин.

— Операция началась 22 августа около четырех часов по полудни. К дому подъехало несколько армейских грузовиков, из которых высыпался спецназ, замкнув территорию в плотное кольцо. Ребята, похоже, действительно готовились к войне: каски, бронежилеты, пулеметы, гранатометы. Наверное, ждали, что встретят танками. А встретили несколько узбеков-гастарбайтеров с соседней стройки и я, однорукий, в трусах и тапочках. Узбекам, понятно, досталось, а меня спасли инвалидность и обескураживающий вид. Затем под прикрытием авиации двинулись в город. На въезде в Питер колонну остановили гаишники, видимо, перепугались, что террористы собрались штурмовать северную столицу. Изолятор временного содержания, в который меня поместили, полностью разгрузили от заключенных и заменили вертухаев на московских спецназовцев. Через день Петроградский суд, принявший решение об аресте. От судебного парадного подъезда автозак, якобы со мной, с полным сопровождением уехал пустым. А меня черным ходом во дворе загрузили в другую машину и с неприметным эскортом повезли на военный аэродром под Пушкином. Оттуда двумя самолетами в Москву. Начальники со мной и докладом на ЯК-42, а командос — следом на военном транспортнике. В первопрестольной у трапа меня погрузили в броневик «Тигр» с автоматчиками «Зубра», и по перекрытой встречной полосе под вой сирен охранки прямиком в «Матросскую тишину».

— К чему понадобилось столько шума?

— Чистая показуха. Моя дача находится между Санкт-Петербургом и Хельсинки, и если бы у московской группы захвата размагнитилась стрелка на компасе, то операция могла завершиться оккупацией столицы Финляндии. Сил бы хватило. До моего этапирования в Москву в городе были арестованы все «неблагонадежные элементы», которые, по мнению столичных прокуроров, могли бы меня «отбить». И это с учетом того, что до задержания я практически жил в прокуратуре, бывал там ежедневно, иногда раза по три на дню. Помогал вызволять похищенных детей. Кроме того, накануне меня уже допрашивал по рейдерству московский следователь Демидов — пьяный, в жеваном костюме с неоторванным фирменным ярлычком на рукаве пиджака. Так что явился бы я на допрос по первому требованию, не испугался бы даже милицейского перегара.

— Перефразируя классика, можно воскликнуть: «Чайка, конечно, герой, но зачем же стулья ломать?»

— Во-первых, для разнузданной истерики Генпрокурора по факту поимки «ночного губернатора» нужны были предварительные спецэффекты. Во-вторых, задержание было организовано за две недели до образования Следственного комитета при прокуратуре и я имею все основания полагать, что основной задачей этой спецоперации была попытка дискредитации его будущего председателя. Во время обыска следователь, не стесняясь моего присутствия, сказал оперативнику: «Надо найти телефон, с которого он звонит Бастрыкину». Я не знаю, нашли — не нашли, подкинули — не подкинули, ясно одно — искали компромат на Бастрыкина, а нашли пару бронзовых лошадей.

— Кстати, о лошадях. Чайка, помнится, заявил, что «Эрмитаж отдыхает».

— Я допускаю, что наш Генеральный прокурор в Эрмитаже никогда не был, и кроме как с курганским краеведческим музеем ему больше и сравнивать не с чем. Во время обысков со стороны следствия присутствовал эксперт, который подтвердил, что ни один экспонат не представляет музейной ценности.

— Чайка родом из Кургана? — позволил себе я небольшое отступление.

— Оттуда.

— Вы уже сталкивались с отечественной пеницитарной системой, что изменилось сейчас? — вернулся я к тексту.

— Мне довелось сидеть на стыке эпох: 85-й год — приход Горбачева, 91-й — Ельцина и вот теперь вновь на стыке: прощание с Путиным — избрание Медведева. Я провел два года, начиная с 90-го, во внутренней тюрьме тогда еще КГБ и тогда еще Ленинграда. Кстати, хорошо помню, как 17 марта 91-го голосовал из тюрьмы за переименование города в Санкт-Петербург. Все развлечения — газета «Правда» и несмолкаемый партийный официоз из встроенной в двери радиоточки, которую, чтобы не сойти с ума, приходилось затыкать мокрой намыленной бумагой. Сейчас же и телевизор, и пресса по подписке. Однако на этом все отличия нашего изолятора от прежних СИЗО, пожалуй, и заканчиваются. Почти двадцать лет назад закрывали меня скромно. Каких-то две-три гневных статьи в газетах о нарушителе советской законности. А нынче сколько внимания… и соответственно — плоды популярности: почетная нижняя шконка, нарезанный сыр и освобождение от уборки камеры, — рассмеялся Сергеич, и тут же сверху вынырнула заспанная физиономия Журы. — Не спится, молдаван. Может, тебе врезать?

— Тебе лишь бы врезать, — проворчал Серега, позевывая оглядывая хату. — А где наша лысая красавица? Забрали. Скучно с вами.

— Почему вас отвезли в Москву, поместив в самый закрытый изолятор 99/1? — продолжил я.

— Это Федеральная тюрьма номер один, самый жесткий и замороженный централ в стране, исключающий какую-либо связь с волей, кроме как через адвоката, которому зачастую и подолгу может быть закрыт доступ к подзащитному. Подобная изоляция могла быть оправдана в советские годы, когда адвокат появлялся только на стадии закрытия уголовного дела. Сегодня она может быть только ширмой, прикрывающей беспредел. Иными словами, здесь созданы все условия для физического и психического воздействия, организации пресса и инсценировки суицида. Человек, попав в 99/1, оказывается в безграничной власти администрации и следствия, что невозможно в других тюрьмах.

— Сергеич, давай теперь один вопрос по здоровью.

— Давай по здоровью, — слегка кивнул Кумарин.

— Вы являетесь инвалидом первой группы и нуждаетесь в амбулаторном лечении, которое по закону должен обеспечивать ФСИН. Какая медицинская помощь вам оказывается в изоляторе?

— В этих стенах меня убеждают в двух истинах: все болезни от нервов и лучшее лекарство — это совет. Так что если у вас отказывает почка (она у меня одна) или парализует руки-ноги (рука тоже одна), — Владимир Сергеич усмехнулся, — рецепт один: «Не нервничайте!» Необходимые мне таблетки я смог получить лишь через полтора месяца после заключения под стражу, и почти год следствие не пускает ко мне врача. Под запретом даже витамины для глаз. Зато заботятся о моем питании, скрупулезно высчитывая среднесуточную норму для поддержания жизни: разрешены к передаче аж четыре с половиной килограмма вареного мяса или три килограмма рыбы в месяц, иные продукты животного происхождения мне запрещены.