«Неотложка» вселенского масштаба - Анна Агатова

решить наше недопонимание. И пока вы, Алессей, отдохнёте немного, я всё же приведу себя в порядок, — я говорила по два раза каждую фразу, глядя поочередно то на одного, то на другого, чтобы поняли меня одинаково.

Кивнула на хроно, что светил со стены ярким малиновым цветом, и уточнила:

— Где-то через два часа по станционному времени, в столовой.

Гости с моим предложением согласились, хотя радости на лицах я не заметила, кивнули вразнобой и разошлись по своим комнатам.

В моей ванне меня ждала жемчужная вода, над которой поднимался пар. И я, сбросив грязную одежду, с блаженным стоном опустилась в долгожданное ароматное тепло. Прикрыла уставшие глаза.

Я снова куда-то спешила, только теперь я бежала через болото, а не летела на транспорте. И не через то, с яркими островками зелени, что ещё свежо было в памяти, а через хмурое, с голыми корягами вместо деревьев, с низким грязным, будто напитавшимся болотной жижей небом сверху.

Я бежала изо всех сил, рвала жилы, с трудом вытаскивая ноги из засасывающей трясины, не в силах сдержать воя — я не успевала, спиной чувствовала, что не успеваю, что опасность рядом, дышит в затылок, поднимает волоски вдоль позвоночника.

Нет!

— Лё-о-ля-а! – слышалось протяжное позади.

Какой знакомый голос! Я бежала, вырывая ноги из липкой грязи, пусть медленно, но лишь бы не стоять. Нет!

— Иди ко мне, — доносил зловонный порыв до моих ушей. — Мне скучно без тебя. Вернись!

Дыхания не хватало, воздух кончился, надсаженное горло болело, а в ушах бешено ревела кровь. Нет!

Чья-то холодная рука легла мне на плечо. И я замерла, будто пойманный зверь, заледенела, скованная паникой. Нет!

— Не-е-е-т!

И проснулась.

От моего резкого движения из ванны выплеснулась вода. Заполошно вдыхая, повертела головой — я в своей ванной комнате, я на станции, здесь не может быть {его}, он не сможет сюда пробраться!

Нет, не сможет...

Я выдохнула и снова опустилась в воду, на которой успокаивались волны, вызванные моим резким движением. Мне нужно наведаться в зал силы, выпустить свою агрессию. Но как же не хочется! Я ещё и не отдохнула после болота.

— Всёля, сколько я спала?

— Не больше часа, Ольга.

Что-то сон не освежил. А жаль, была надежда.

Расслабиться снова не получилось, как ни пыталась, и я выбралась из ванны и принялась за наведение порядка в волосах, лице, руках и прочее по списку.

И когда я вышла к столу, буквально поскрипывая от чистоты и радуясь этому ощущению, как в детстве – перешитому платью старшей сестры, готова была поделиться этой радостью. После, конечно, плотного обеда. Он, по моему замыслу, тоже должен был добавить хорошего настроения.

Но я ошиблась.

С настроением как-то сразу не заладилось.

Машэ диковато косилась на мага, маг недовольно двигал челюстью и старался не смотреть на неё. Оба молчали. Утолив первый голод, я попыталась найти общую для нас всех тему: о станции, о еде, о зале силы, но устала повторять всё по два раза, чтобы было понятно и ей, и ему. Да и толку от этого было мало — они так и сидели, молча излучая враждебность и старательно отводя друг от друга глаза.

То ли они не были настроены поговорить откровенно и решить возникшие споры, то ли я неверно выбрала тон. А может, это отголосок сна, что всё ещё будоражил мысли, не давая расслабиться и использовать интуицию, чтобы найти ту тему, которая сможет объединить нас всех.

В общем, не получалось у меня. Надо было что-то менять, и я предложила с десертом переместиться в приёмный зал.

— А там я смогу транслировать перевод каждому из них, — тихо подсказала мне Всёля.

— Может, показать им болотный мир? — предложила. — Ты смогла бы показать картинки того, что там было, на экран, а я бы рассказывала.

— Конечно.

Низкий столик у углового дивана был сервирован к чаю. Мои гости расселись подальше друг от друга, а я попросила включить экранную панель и материализовала два шарика.

— Вот, возьмите, — протянула по одному каждому. — Вставьте в ухо. Это чтобы было понятно, о чём я говорю.

И когда они уже могли понимать, сказала на своём родном языке:

— В этот раз я оказалась в удивительном мире. Хотела и вам показать.

Я увлеклась, рассказывая, какие существа живут в болотном мире, как устроен их быт, как там трудно было бы жить нам, людям. Показала, как лечила детей, что страдали от непонятного недуга, как перемещалась от островка к островку, вокруг которых селились местные жители, строя свои жилища, как искала и как нашла мутировавшую водоросль, как учила не желавшее учиться жить по-новому население.

Не сразу обратила внимание на новый звук. А когда обратила, оказалось, это Машэ шмыгает носом в белую салфетку, не отрывая взгляда от панели. Заметив моё внимание, глянула на меня заплаканными глазами и сказала:

— Машэ так жалеет госпожу Ольгу! И этих малышей. Так плохо!..

Она заплакала сильнее, затрясла головой, не в силах сдержаться, и пробормотала, выбираясь из-за невысокого столика:

— Простить Машэ, буду плакать о них.

И скрылась за дверью в свою комнату.

Не того эффекта я добивалась.

— Всёля, выключи, — со вздохом попросила мысленно.

Чай уже остыл, и не хотелось им заниматься, даже притом, что усилие нужно было самое малое — просто захотеть.

Я слишком устала.

Даже для этого.

Легонько качала чашку, что так и держала в руках, и наблюдала, как расходятся в стороны волны, как на них играют блики от потолочных светильников.

В одну сторону.

В другую.

Волны закручивались, сталкивались, останавливались, снова закручивались, следуя моей воле и движениям чашки.

— Ты… непонятная, — вдруг нарушил молчание маг.

Подняла глаза на него.

— Ты собрала нас, чтобы показать всё это, — махнул рукой на пустую сейчас панель. — Ты там, как я понял, не в самых лучших условиях жила. Устала наверное?

Простой вопрос. Простой только на первый взгляд. У меня никто никогда не спрашивал, устала ли я, как себя чувствую и чего хочу. И человеческое отношение, уважение, признание за мной права на сочувствие, право на слабости делали меня слишком чувствительной.

— Устала, — согласилась я и прикрыла глаза.

Очень необычные ощущения, когда тебя понимают, когда сочувствуют. И от этого усталость, казалось, навалилась ещё сильнее. А ещё жалость к себе. И желание почувствовать чужую руку, гладящую