Книга для таких, как я - Максим Фрай

10. «Арт»

Английское слово «арт» и различные производные от него ("арт-критик", «арт-дилер», "арт-менеджмент", «арт-тусовка», "арт-рынок") нередко употребляются отечественными критиками, журналистами, кураторами, да и самими художниками. Весьма показательно, что даже две крупнейшие московские художественные ярмарки называются «Арт-Москва» и «Арт-манеж».

С одной стороны, это закономерное следствие нелегального, «диссидентского» статуса современного искусства в СССР, когда и о фундаментальных понятиях, и о последних событиях в мировом современном искусстве приходилось узнавать из западных журналов и книг. Да и ориентировались художники (зачастую необоснованно) не столько на отечественного, сколько на зарубежного, западного зрителя. В то время и сложилась ироническая традиция употреблять «арт» вместо простого русского слова «искусство», тогда же были придуманы первые, нарочито шутовские производные: «Соц-арт», "ТОТАРТ", «АПТАРТ».

Позже, когда занятие современным (актуальным, новейшим) искусством стало делом совершенно легальным, а само актуальное искусство — предметом газетных заметок и, следовательно, достоянием широкой общественности, иноязычное слово «арт» стали употреблять на полном серьезе. Без тени иронии, как нечто само собой разумеющееся.

Виктор Мизиано, который, кстати сказать, и посоветовал мне включить в «Азбуку» настоящую главу, объясняет сей феномен следующим образом: получив долгожданную легальность, современное искусство в России так и не стало органичной частью культуры.

Ну да, оно стало чем-то вроде яркой заплатки на локте изрядно поношенного, но как бы «солидного» пиджака, сразу привлекающей внимание и чрезвычайно смущающей владельца костюма. Нравится нам это или нет, но факт остается фактом: весь пласт актуальной культуры воспринимается постсоветским обществом как самостоятельное явление, причастность которого к «нормальной» культуре более чем сомнительна.

То есть все просто: для среднестатистического россиянина актуальный художник — своего рода «иностранец», существо чужеродное, странное и непонятное, даже не нужное, хотя порой забавное. Общество инстинктивно стремится как-то это обозначить на уровне языка, хотя бы потому, что называть произведения актуальных художников «искусством» язык не поворачивается. «Искусство» (подсказывает память) — это знакомые с детства репродукции, публиковавшиеся в журнале «Огонек» и в конце школьного учебника литературы; это реалистические картины в тяжелых рамах и мраморные скульптуры — одним словом, что-то красивое и понятное. А все «непонятное», чужое можно назвать импортным словом «арт», обозначив одновременно и гипотетическую «прогрессивность» явления (ибо прогресс всегда приходил в Россию с Запада), и его возможную «ущербность» (дескать, "что немцу здорово, русскому — смерть"). «Арт» — это нечто однозначно нерусское, «басурманское», интернациональное, один из символов идеи «вестернизации» (а значит — модернизации) страны — в точности как «менеджер», "риэлтор", «брокер», "имиджмейкер"… и «Сникерс» заодно.

Вот поэтому выставка "Русский портрет XIX века" в Третьяковской галерее или, скажем, "малые голландцы" в Эрмитаже — это, конечно же, «искусство». А выставка Олега Кулика в «Риджине» или, к примеру, Дмитрия Гутова в Галерее Гельмана — это, несомненно, «арт». О первых двух событиях публике сообщает «искусствовед», о вторых — «арт-критик» (даже если это одно и то же лицо, что порой случается).

11. Аудитория

Постояные сетования моих друзей и знакомых (отнюдь не только наших с вами сограждан, но и вполне благополучных европейцев), чья профессиональная деятельность так или иначе связана с актуальным искусством, на равнодушие широкой зрительской аудитории к оному искусству в свое время спровоцировали меня на следующую мистификацию: я написал рецензию на якобы готовящийся к изданию роман немецкого писателя Михаэля Штрауха "Глупый город" и опубликовал ее в своей постоянной рубрике в популярном сетевом издании GAZETA.RU, для которого тогда писал. Понятно, что Михаэль Штраух вымышленное лицо, а романа "Глупый город" нет в природе. Просто у меня тогда появилась смешная идея, как можно было бы приохотить массовую аудиторию к актуальному искусству.

Не решаюсь утверждать, что роман сорокалетнего немца Штрауха завоюет сердца всей русскоязычной аудитории поголовно, но уж некоторой ее части наверняка. У отечественных деятелей культуры всех мастей есть неплохой шанс всплакнуть дуэтом с главным героем романа, доктором Файхом. Этот самый главный герой, знаете ли, директор провинциального музея, в который никто (ну, почти никто) не ходит. Знакомая проблема, не правда ли?

Вместо того чтобы сокрушаться по поводу "упадка культуры" за бутылкой шнапса в обществе таких же тоскующих коллег, доктор Файх призывает на помощь старшего сына, химика по образованию. Любящий сын по просьбе отца изготовил некий новейший аналог веселящего газа, этакий идеальный "опиум для народа" с учетом всех достижений современной науки, так сказать. В музее устраивается вечеринка для городской молодежи, этакое «рейв-пати» среди скульптур современных художников. Догадываюсь, что этот эпизод может показаться притянутым за уши, так вот: подобные мероприятия действительно проводятся в некоторых немецких музеях, чему я живой свидетель: считается, что у молодежи от этого выработается нечто вроде условного рефлекса, некая необъяснимая потребность время от времени заходить в музей. Чушь, конечно… А вот у «пациентов» доктора Файха такой условный рефлекс выработался как миленький. Несколько самых обалдевших от впечатлений на следующий день возвращаются проверить: будет ли кайф? Кайф, понятное дело, на месте. Юноши и девушки с просветленными лицами бродят среди полотен, доктор Файх (и сам, понятно, в эйфорическом состоянии) с удовольствием созерцает сие поучительное зрелище.

Ну а дальше — пошло-поехало. Неофиты (отчасти в порядке эксперимента) приводят в музей своих родителей, которые внезапно обнаруживают, что без искусства им больше жизнь не мила. Жители "Глупого города" (так и только так называет это место под солнцем доктор Файх, настоящее название городка остается загадкой) начинают проводить в музее чуть ли не каждую свободную минуту и возмущаются, что он так поздно открывается в выходные и слишком рано закрывается в будние дни. Сюжет снежным комом катится с горы, обрастая диковинными подробностями и нелепыми персонажами: наркоманы, полицейские, эксцентричные богачи, сумасшедшие старухи и местные "игроки в бирбол" (от слова «Beer» — пиво, конечно же). В какой именно момент ситуация окончательно становится абсурдной, определить невозможно, скажу только, что она таковой становится. Поэтому, когда выясняется, что экзальтированные "любители искусства" основали своего рода религиозную секту, взяв на вооружение цитату из нашего родимого Федормихалыча "красота спасет мир", это не вызывает никакого удивления, скорее, даже облегчение: ну вот, наконец-то, приехали!

Хорошим все-таки химиком оказался директорский сын Санта-Клаус, черт бы его побрал! Можно сказать, гениальным…

Других идей касательно расширения зрительской аудитории у меня, увы, по-прежнему нет. Вот разве что московский художник Максим Илюхин предлагает завлекать зрителя в контекст современного искусства с помощью уловок: под прикрытием рекламных акций, развлечений и всяческих масс-мероприятий, игрового кино, видеоклипов и концертов, то есть того, с чем зритель уже привык сталкиваться и осознавать как стандартный атрибут социальной жизни, художник может незаметно подобраться к зрителю и включить его. Сегодняшнего зрителя уже невозможно шокировать, но его можно по-тихому обмануть, завлечь.

Ну…

Не знаю даже, что на это можно возразить. Разве что призвать на помощь старый добрый аргумент: "Не верю". Но идея все равно славная. Хотя химия, на мой взгляд, все же надежнее…

Б

12. Бедное искусство

Казалось бы, родиной Бедного искусства должна была бы стать Россия, не зря же словосочетания "Бедная Лиза" и "Бедные люди" буквально со школьной скамьи ласкали наши уши!

Однако нас опередили. Термин Бедное искусство — всего лишь калькированный перевод итальянского "Arte Povera"; средиземноморские злодеи-авангардисты вроде Куннелиса и Мерца еще в конце шестидесятых оное "Бедное искусство" изобрели.

Разумеется, «бедным» искусство называется не в тех случаях, когда у художника нет денег, хотя определенная причинно-следственная связь между «бедностью» искусства и безденежьем автора вполне может иметь место. Для создания предметов бедного искусства используются недорогие или вовсе ничего не стоящие (природные, подручные) материалы и просто мусор, в изобилии имеющийся на любой городской свалке.