Апокалипсис 2060 - Владимир Лосев

— Какая? — живо заинтересовался Иван. — Что еще придумали?

— Не мы придумали, а ребята на Боровицкой, — проговорил Синицын. — Они тела на мелкие кусочки кромсают, а потом смешивают с древесным углем, у них его целый состав на запасных путях, и в результате получают очень хороший компост…

— И зачем нам это? — поморщился Мерзев, представив, как эта дрянь мерзко пахнет. — Этот компост еще хуже чем мертвецы, мертвые то хоть понемногу гниют, а тут, посчитай, все сразу завоняет.

— Не скажите, Иван Петрович, — не согласился с ним Синицын. — Компост это удобрение, к тому же ценное, на нем можно грибы выращивать и зелень, получится очень неплохая добавка к столу. В результате и вони нет, а если есть, то небольшая, и польза какая-никакая от мертвецов имеется. Когда апокалипсис закончится, кому-то все равно придется тела со станции вывозить, точнее то, что от них останется, а на Боровицкой вывозить станет нечего. Они, кстати, свои грибы уже начали на другие станции поставлять, меняют на продукты, в основном на деликатесы. И люди берут, надоела им уже консервированная пища, а тут зелень, витамины…

— Дела… — протянул Мерзев и подумал о том, что деликатесы штука хорошая, и он бы с удовольствием поел свежей рыбки, которую выращивают в Кремлевском бункере, а раз так, то почему бы и самим такое не устроить? Точно всем будет польза. — Что ж, задумка неплохая, даю на компост добро. Действуй! И насчет масла не волнуйся, договорюсь. Конечно, если бы у нас росли грибы, все было бы намного проще, все бы наменял, не только масло… Ну, пойдем, показывай, как народ переночевал.

Иван вышел вслед за Синицыным из кабинета, спустился по лестнице и вышел на перрон, заставленный плотно военными палатками, правда, проплешин становилось все больше, рабочие понемногу убирали те пластиковые жилища, обитатели которых умерли. Среди обитателей станции царило уныние, заняться людям было нечем, и они либо бесцельно бродили по перрону, либо собирались в кучки и обсуждали местные сплетни, которые сами же и придумывали. На начальника станции смотрели без всякого интереса, примелькался он уже за те месяцы, что они находились под землей.

— Ты бы музыку что ли им включил, — поморщился Иван. — Смотри, какие они у тебя все смурые.

— Музыку крутим по расписанию, — сказал Сергей. — Раньше она звучала целый день, но многие были недовольны тем, что мы не даем им поспать. Сейчас решили, что будем гонять по два часа до обеда и два часа после, потом перед сном, подбирая спокойные и тихие композиции.

— И что они так и будут теперь ходить по платформе такими унылыми? — спросил Мерзев. — Надо же что-то делать, они же у нас начнут с тоски дохнуть, мало что ли нам без этого мертвых? Надо что-то решать, может стоит договориться с другими станциями об обмене фильмами или книгами. Интернета, жаль нет, но все равно можно что-то придумать.

— Уже работаем в этом направлении, — покивал Синицын. — Позвонил ребятам, они обещали с Арбатской привезти световое шоу светохудожницы Анюты Петровой, говорят, это нечто с чем-то. Целая команда ее оборудование возит, говорят, из Кремля рекомендацию дали на просмотр по всем станциям.

— Это интересно, — Мерзев посмотрел на поглядывающих на них и шепчущихся между собой людей и поморщился, подумав о том, что говорят явно о нем, наверняка осуждают за новую жену. Ухаживать он за ней не ухаживал, девушка была растеряна, так как ее родители погибли сразу после первой волны излучения, и поэтому сразу согласилась перейти жить к нему, наверное решив, что одна вряд ли выживет. Вероятнее всего так бы и было, но людям, похоже, это не понравилось. — А что за шоу?

— Не знаю, но говорят нечто феерическое, а еще… — Петров наклонился и прошептал на ухо. — Там вставлено что-то психоделическое. Люди сходят с ума сразу после просмотра, а иногда и во время его начинают заниматься сексом, причем участвуют все — и стал и млад. Информация точная, ребята врать не станут, говорят, что все со всеми там уже.

— Вот оно как? — начальник станции задумчиво почесал в затылке. — Тут надо все хорошо обдумать, наверное, сначала лучше показать среди своих, а потом решать, стоит ли такое шоу демонстрировать широкой общественности. Правда, если в Кремле такое разрешили и рекомендовали, то нам стоит прислушиваться, но лучше подстраховаться: станция у нас маленькая, все на виду, еще неизвестно, как и что будет после показа…

— Хорошо, — Иван сделал отметку в своем коммуникаторе. — Подготовим малый зал, покажем среди своих, а после решим, что делать.

Быт на станции понемногу налаживался. Было три момента в течение дня, когда люди встречались: завтрак, обед и ужин. Ели возле кухни в три смены, потому что не хватало столов и стульев, да и места тоже. Еда была однообразной, по вкусу неплохой, вполне съедобной. По крайней мере, еще никто не отравился и не сказал, что ему стало плохо от приготовленной пищи. Все остальное время люди сидели по палаткам, точнее лежали на раскладных кроватях и разговаривали, причем темы разговоров были самыми разными, но в основном о том, что будет после того, когда этот кошмар кончится, и как они после всего этого станут жить.

Некоторые были уверены, что жизнь вернется на круги своя, и все станет как прежде и даже еще лучше, потому что многие умерли, а следовательно то, что принадлежало мертвым, заберут те, кто выжил. Многие представляли, как они будут хорошо жить, сколько у них будет слуг, даже не задумываясь над тем, что умерли как раз те, кто мог бы им прислуживать, и без них придется самим работать руками и головой.

Люди вообще старались не думать о тех, кто умер, не пытались разобраться в происходящем, а просто тупо, бездумно ждали, когда все закончится, и все снова станет хорошо. Лада уже поняла, что обратно мир уже не вернется, ему просто некуда возвращаться, и она прекрасно знала, что ее благополучную жизнь создают другие люди, именно они делали ее быт таким приятным, именно они приносили деньги, работая на нее. И если их не станет, просто некому станет создавать маленькие радости, которые она так любили, в виде вкусной пищи, красивых автомобилей и одежды. Но она никому об этом не говорила, понимая, что ее не поймут, так как люди хотят верить в чудо, им нужна надежда на лучшее будущее, иначе они впадут в ступор и тоску.

Гольдберг осознавала и то, что когда из жизни уходят старики и дети, она безвозвратно становится другой, потому что теряется надежда, которую несут в себе маленькие люди и исчезает мудрость старых людей. Без них трудно создавать что-то новое, потому что теряется что-то неуловимое, но чрезвычайно необходимое.