Лишние Земли лишних - Дмитрий Старицкий

Нажал на спуск.

Спуск оказался мягким, а щелчок бойка — сочным.

Положив карабин на изгиб локтя, я посмотрел на Ингеборге.

Она все поняла влет, молча расстегнула сумочку и достала толстую пачку экю, перетянутую резинкой.

После того как с формальностями было покончено и шесть тысяч шестьсот семьдесят восемь экю перешли из наших рук в нутро звенящей кассы, я предложил сержанту:

— Дональд, по русской традиции такую сделку надо обязательно обмыть. Я приглашаю вас на стаканчик виски.

— Простите, сэр, но если бы я принимал все приглашения по таким сделкам, то непременно бы уже помер от алкоголизма, — усмехнулся он, покачав головой. — Кстати, патроны к длинностволу продаются в соседнем зале. Вы же все равно будете их где-то покупать. Почему бы не здесь?

Я махнул на все рукой и подарил Дональду последнюю вещь, которая связывала меня со Старым Миром, — небольшую фляжку из нержавейки на четверть литра, какие любят продавать иностранцам на Старом Арбате. Сам я ее не покупал — подарили девочки в агентстве на 23 февраля. Но не в том суть. Главное, она была именно специфически сувенирной. На ее внешнюю выпуклую сторону была пришпандорена кокарда советского рядового солдата — красная звезда в окружении лавровых листьев. Та самая, «сижу в кустах и жду героя».

Во фляжке еще оставалось около ста грамм вискарика, который мы с Лупу до конца не осилили.

— Дональд, мы все же обмоем эту сделку, — сказал я несколько торжественно. — Только порознь. Я — прямо сейчас, как выйду отсюда. Ты — когда сможешь, из этой фляжки. Прими на память.

Он вял флягу в руку.

Встряхнул.

Поднял на меня удивленные глаза:

— Спасибо, сэр, я очень тронут вашим вниманием. Я такие уже видел. Некоторые мои знакомые привозили из Москвы русские армейские фляги. Еще там, на Старой Земле…

Тут я чуть не хрюкнул, представив, что сказали бы о подобном в нашей армии, а Дональд продолжал:

— …но никогда не думал, что такая фляга будет принадлежать мне. Еще раз благодарю вас от всей души.

Тут он, не вставая, протянул мне руку.

Я ее крепко пожал.

— Еще раз извините, сэр, что я не встаю. Я бы с радостью, но эта чертова коляска не дает, — он улыбнулся виновато и постучал по ручке инвалидной коляски, которую мы раньше не замечали из-за высокой стойки. — Удачи вам, сэр, и вам удачи, мисс. Вы, наверное, самая красивая женщина, которую я только видел. Эх, где мои двадцать лет и где мои ноги? Прощайте.

Новая Земля. Территория Ордена, База по приему переселенцев и грузов «Северная Америка».

22 год, 25 число 5 месяца, четверг, 15:45.

Обедали в ресторане с ностальгическим для меня названием «Марио».[295] Без Фреда.

Вкусно обедали. С разнообразной антипастой и карбонаре в качестве основного блюда. Даже винишка, легкого белого шардоне из староземельной Калифорнии, по бокальчику приняли за трапезой. Обмыли карабинчики. И все это залакировали приличным кофе по-восточному из аккуратных белых чашечек. Фарфоровых!

Цивилизованное место. И сервис ненавязчив, хотя и предупредителен.

Нам понравилось, хотя до готовки братьев-физиков местным поварам было очень далеко.

На хорошем ресторане категорически настояла Ингеборге, заявив, что у нее сегодня праздник и она не собирается его омрачать очередной бигмачной.

Кстати, по этому же поводу она сняла для нас в четырехэтажной гостинице люксовый сюит — студию на втором этаже. С двумя ванными комнатами. Причем выбрала лучшую из четырех гостиниц Базы, действительно похожую на староземельный отель класса четырех звезд, а не на мотель при дороге. Называлось наше временное пристанище «Фараон».

Но поваляться на «королевской» кровати, не говоря уже о большем, она мне не дала — потащила на пляж.

Оторвалась, в общем, на мне за «дерринджер».

Хотя вроде, как ее праздник — это тоже я.

Вот и пойми этих женщин.

Ладно, мне не жалко. Но девчонка как с цепи сорвалась, хотя вроде бы тяжко работать ее никто не заставлял.

Опломбированный ящик с винтовками нам, как оптовым покупателям, снесли в машину «подосиновики».

Патроны, которых я закупил в соседнем зале целых два ящика и 10 коробок — четыре с половиной тысячи штук, — нам также затащили в машину «подосиновики», которые торчали на подхвате в патронном маркете.

Там же, кстати, продавали и трофейный длинноствол. Но его было немного. И он был для нас уже не актуален. Даже смотреть не стали.

С виду кажется, что патронов я набрал с лишком — ящиками же, но на самом деле это всего лишь по три боекомплекта на каждый ствол. Положа руку на сердце — на один бой средней интенсивности. Остальной боезапас думал добрать потом, дешевыми демидовскими патронами, по оказии.

Бог мой — чтобы просто проехать расстояние, равное пути от старосветской Москвы до Черного моря, тут необходимо экипироваться как на войну.

Дас ист фантастиш!

Кстати, нам с Ингеборге в обоих залах подарили «от фирмы» по оружейной сумке. Общим числом четыре. В моей одиноко болтался лламовский кольт в кобуре. Остальные были использованы под переноску патронов в коробках. Именно так: на одном такси сам, на втором — моя шляпа. И только в последней сумке лежала вычищенная винтовка Ругера для Ингеборге, которая свой «дерринджер» с патронами прямо у кассы нагло засунула в сумочку, на что тактичный Дональд просто закрыл глаза.

Хорошо быть красивой женщиной!

Океан был сегодня ласков, лениво накатываясь длинной волной по мелководью на песчаный берег, неуловимо напоминающий тихоокеанское побережье Калифорнии. Не хватало только длинных пирсов на деревянных сваях.

Ингеборге радостно плескалась среди противоакульих сеток, а я, всего разок окунувшись в волну, нежился под решеткой солярия, борясь с накатывающимся сном.

Как оказалось, я за эти дни устал. И даже не физически, а, как говорится, морально вымотался. Устал от баб-с, если быть конкретным. Слишком хорошо — тоже нехорошо, как оказалось.

Когда счастливая Ингеборге вернулась из объятий Нептуна, я уже совсем сомлел.

Пришлось снова вставать и тащиться реанимировать себя соленой водичкой.

— Ты заметил, милый, что вода тут слабосоленая? — обратилась ко мне Ингеборге, когда я вылез из океана. — Почти как на Балтике.

— Нет, не заметил, — отозвался я.

И, встав во весь рост, стал переодевать мокрые плавки на обычное белье.

Лежащая неподалеку на шезлонгах парочка пиндосов средних лет вытаращила глаза на мою промежность, как будто бы увидела там что-то принципиально новое.

— Милый, — рассмеялась Ингеборге, — не пугай местных обывателей своим выдающимся достоинством.

Надев трусы, я сделал американцам «фак» средним пальцем и, когда они от меня возмущенно отвернулись, продолжил одеваться.

— Инга, хватит валяться, — сказал я веселящейся подруге. — Дело делать пора. Забыла, зачем мы сюда приехали?

— Забыла, — улыбается. — Как это у вас, русских, говорят: волк — не работа, в лес убежит.

Эта неправильность в сочетании с ее восхитительно-сексуальным акцентом заставила меня улыбнуться.

— Работа — не волк, в лес не убежит, — поправил я ее.

— Зануда, — сказала мне Ингеборге и показала язык.

— Ты знаешь, что когда женщина показывает мужчине язык, то тем самым подает ему сигнал, что она не против минета? — съязвил я лекторским тоном.

— А кто тебе сказал, что я буду против? — заблестела Ингеборге своим млядским глазом.

— Прямо здесь? — выдал я провокацию.

— Можно и здесь, — спокойно констатировала Ингеборге, — только вот боюсь, что меня тут советами замучают. — Она кивнула на любопытных пиндосов. — А также боюсь, — добавила красотка, — что после этого нас перестанут пускать еще и на эту Базу.

Когда мы отсмеялись, Ингеборге лукаво сощурившись, сказала:

— У меня есть предложение, подкупающее своей новизной. Давай переместимся в наш люкс, где ты получишь все, что хочешь, по праздничной программе.

Новая Земля. Территория Ордена, База по приему переселенцев и грузов «Северная Америка».

22 год, 25 число 5 месяца, четверг, 22:00.

Когда я очнулся, то не сразу разобрался в полутьме: где я?

Но чувствовал себя хорошо отдохнувшим. На удивление.

Окна в номере были плотно зашторены. Ингеборге под узким лучом направленной лампы за письменным столом что-то увлеченно подсчитывала на маленьком калькуляторе «Ситезен». И время от времени делала записи.

Кровать у оголовья была загорожена спинкой большого кресла, чтобы свет от лампы не мешал мне спать. Заботливая у меня «старшая жена».

Почувствовав мой взгляд, Ингеборге оглянулась улыбаясь:

— Проснулся, милый? Пить хочешь? — Голос участливый, добрый даже.