Солдаты далекой империи - Максим Хорсун

— Это штурман! Ребяты! Штурман помощи просит!

Вот оно что! Всем сразу пришло в голову, что цилиндры спешат наперерез отряду Купелина. Неужели жестянки наивно полагают, что смогут расправиться с людьми у нас под носом?

Весть о том, что партизаны возвращаются, мигом облетела «Кречет».

— Купелин! Купелин!!! — заорал каждый, кто только мог.

— Ура! — захрипел, придерживая заштопанное на скорую руку брюхо, рыжеусый матрос Тульский.

— Ура!!! — подхватили на спардеке.

И крик моментально заглушило злое тявканье «гочкиса». Не знаю, приказал ли Северский открыть огонь или матросы проявили своеволие. Но через миг со спардека уже палили оба пулемета, разя направо и налево.

По пустоши заплясали рыжие фонтаны. В бинокль я увидел, что цилиндры отреагировали мгновенно: не меняя ритма движения, они дружно отхлынули в глубь равнины. Было непохоже, что беспорядочный огонь, обрушившийся с броненосца, причинил им хоть какой-нибудь вред.

Я кинулся к трапу, ведущему на спардек, к пулеметным расчетам. Оттуда можно было беспрепятственно наблюдать за происходящим по обе стороны от русла Стикса. На какое-то время стрельба прекратилась. Стало слышно, как Северский надтреснутым голосом поносит на чем свет стоит комендоров.

— …слепота куриная! Погодите — вылечу вас от косоглазия!

А цилиндры тем временем успели отступить на полмили. Я был поражен: они словно зависли на месте, опираясь на тонкие, непрерывно извивающиеся щупальца. В тог момент боевые механизмы «хозяев» как никогда походили на гротескных медуз, дрейфующих под залитой солнцем гладью океана, усамой поверхности. Картина, наблюдаемая мною через окуляры бинокля, надо признаться, завораживала.

Бурое полотно пустоши, рассеченное надвое ветвистым руслом Стикса… Ветер, отгулявши ночь, утихомирился; воздух неестественно прозрачен и равнина просматривается до самого горизонта… Высоко в небе ворочаются грязно-желтые облака, водяной пар в которых смешан с вездесущими частичками пыли…

И чужепланетные создания абсолютно противоестественной с точки зрения земной науки природы… Вот они висят как будто неподвижно, а в следующую секунду совершают филигранную эволюцию и со скоростью лавины устремляются к броненосцу.

Мчат на нас с двух сторон, заключая «Кречет» в своеобразные клеши.

Интересно, каким образом цилиндры координировали совместные действия? Обменивались ли информацией посредством радиоволн или иных излучений? Или, быть может, цилиндрами руководили инстинкты, наподобие тех, что присуши коллективным насекомым, только возведенные в степень иной сложности?

— А-а-а! — завопил Мошонкин, и дымящийся «максим» разразился длинной очередью. Вновь заухал «гочкис», рождая на полотне пустоши воронки с осыпающимися краями. Я привалился к фальшборту, ведя на «мушке» одну из приближающихся железных каракатиц.

Ближе… ближе… ближе…

Передо мной был западный берег Стикса. Через однообразно-плоскую равнину струилась цепь из двадцати цилиндров. То тут, то там вздымались султаны пыли, сверкали искры, высекаемые пулеметными пулями из круглых боков боевых механизмов. Однако цепь не редела. Я тогда понятия не имел, как идут дела на другом берегу, — его щедро поливали из «гочкиса»; я лишь надеялся, что 47-миллиметровые снаряды «жестянкам» уж точно проигнорировать не удастся. Запоздало пришло в голову, что всем, кто стоит рядом с винтовкой в руках, стоило бы оживить еще одну скорострельную пушку: может, от нее было бы больше проку.

Но вот до цилиндров уже можно доплюнуть, и в ход идут винтовки.

Я жал на спусковой крючок, передергивал затвор и снова стрелял. Стрелял, словно в тире. Лишние мысли, слава богу, выветрились из-под черепной коробки. Я оказался целиком и полностью во власти этого требующего изрядной сноровки занятия.

Охнул взрыв такой мощи, что «Кречет» — клянусь Богом! — подпрыгнул на добрых три фута. Столб красного грунта, каменных обломков и пламени пронзил облака, связав воедино небо и землю. На палубы броненосца, нам на головы обрушился ливень из щебня и оплавленных фрагментов боевых механизмов. Вокруг засвистело и залязгало. На несколько непозволительно долгих секунд мы были вынуждены отлепить пальцы от спусковых крючков и гашеток, чтобы прикрыть руками головы.

Думаю, это Мошонкин врезал очередью по одной из глубинных бомб, припрятанных в пустоши. В пылу боя я как-то позабыл об этом козыре в рукаве — о минном заградительном поясе.

После короткой паузы, заполненной свистом падающих с небес обломков и матросскими матюгами, пришел черед яростной пулеметной тираде, и почти сразу же прогремел второй взрыв.

Цепь нападавших разметало. Более того, она поредела чуть ли не наполовину. Красивый строй сломался, механически четкий ритм движения сбился, выверенный порядок атаки превратился в какофонию. Теперь каждый цилиндр бежал сам по себе, но бежал вперед. Бежал на нас.

Цилиндры перемещались быстро; однако не быстрее несущейся галопом лошади. Чем ближе они подбирались к «Кречету», тем чаще их путь пересекался с огненным пунктиром, расплескиваемым стволом «максима». Тем чаще мои пули отыскивали цель в круговерти ржавой пыли, мелькающих щупалец и бочкообразных корпусов.

Постепенно наши усилия стали приносить результат. Вот один цилиндр завертелся юлой, а затем упал на бок; вот второй — он вдруг взорвался на ходу, в мгновение ока превратившись в катящуюся по инерции кучу лома. Третий неожиданно сбавил ход. Сея вокруг себя золотые искры, он неторопливо развернулся и побрел обратно — в глубь пустоши, словно передумал воевать.

На западном берегу Стикса осталось всего семь цилиндров. Семь — это, конечно, не двадцать, тем не менее время вытирать пот еще не пришло. Одного боеспособного цилиндра хватило бы, чтоб в минуту покончить со всеми защитниками «Кречета». И, повторюсь, я не знал, что творится на восточном берегу. Может, девять «жестянок», надвигавшихся с той стороны, целы и невредимы?

Итак, семь боевых механизмов, наблюдаемых мною через прорезь прицела, достигли Стикса. Не сбавляя хода, они нырнули в русло, пропав на время из вида.

Затем один из механизмов появился на вершине островка, подпирающего нос «Кречета». Я ожидал, что он попытается перемахнуть на палубу или просто станет тянуть к нам светящиеся нити своей смертоносной паутины. Однако вместо того и другого цилиндр неожиданно раскрылся, развернул броню наподобие цветочных лепестков и явил на всеобщее обозрение переплетение металлических внутренностей. Усевшись таким образом, он принялся чревовещать:

— Покориться! Покориться!..

Это он, конечно, шутки вздумал шутить! Прошли времена, когда мы безоговорочно покорялись «хозяевам». Нынче мы — калачи тертые-перетертые. Грозный резонирующий глас не заставит, как это случалось в первые дни пребывания на Марсе, враз лишиться разума.

Я встал в полный рост, вскинул винтовку и, почти не целясь, всадил пулю в незащищенную сердцевину механизма. Среди ажурных структур засияли золотистые всполохи. Цилиндр поперхнулся на полуслове и выдал, дребезжа, реплику на тарабарском языке. После этого он вытянул щупальца в стороны и больше признаков жизни не подавал.

Невольно залюбовавшись результатом удачного выстрела, я на секунду позже, чем бы следовало, услышал приближающийся лязг. Одновременно с матросом Тульским мы перегнулись через фальшборт и увидели, как по броне «Кречета» карабкается следующий цилиндр. Для него борт корабля был что отвесная стена, тем не менее механизм «хозяев» взбирался уверенно, точно муравей по стволу дерева. Я прижал приклад винтовки к плечу, да только выстрелить не успел: металлическая тварь оказалась проворнее. Одно из не закрепленных на броне щупалец выплюнуло светящуюся нить; нить уверенно очертила полукруг, сбривая часть фальшборта, рассекая мою винтовку пополам и ровняя мне на левой руке пальцы по длине мизинца.

Я повалился на палубу, одурев от смеси противоречивых ощущений. Тульский впал в оцепенение. Он все еще разглядывал чудовищный механизм, а тот, судя по ритмичному лязгу, с секунды на секунду должен был появиться на палубе! Двумя ногами я отпихнул Тульского от фальшборта. С удивлением обнаружил, что матрос валится как подкошенный, точно давно собирался это сделать, и только ждал подходящего случая… Покатилась по обгоревшему настилу палубы голова, украшенная щегольскими рыжими усами, захлюпала кровь, выталкиваемая из артерий неугомонным сердцем.

Взметнулись вверх огненные нити, отплясали в воздухе нечто замысловатое и исчезли. От фальшборта сейчас же отвалился добрый кусок. В возникшем проеме показались сегментные ленты щупалец.

От ужаса я едва не тронулся умом. Судорожно сунул руку в карман за револьвером, но понял, что не могу вынуть его покалеченными пальцами (то, что рука повреждена, я с перепуга не разобрал, зато теперь попал впросак).