Зов из бездны - Михаил Ахманов

Мой собеседник расхохотался:

– Ошибаешься, Ун-Амун! Еще была флейтистка Хенумпет, молоденькая девушка, сладкий мед! А у меня с ней нежная дружба! И все, что видели ее глаза, слышат мои уши!

– Должно быть, языкастая девица, – пробормотал я смущенно. – Видела финик, а наболтала о целой корзине!

– Так уж и наболтала! Как говорится, где пахнет хлебом, там пахнет и пекарем… – Эшмуназар вдруг стал серьезным. – Знаешь, Тентнут хочет посетить мое скромное жилище. Нет, нет, вовсе не за тем, чтобы любезничать с Ун-Амуном, а с благочестивой целью! Желает она помолиться перед святыней, которую ты привез из Фив, а заодно послушать твои наставления. Ибо ты – человек из храма Амона, близкий к богу и озаренный частицей божественной мудрости.

– Но я – всего лишь привратник, а не жрец!

– Это и лучше. Жрец заботится лишь о душе, а ты позаботься о душе и теле.

– Но что скажет князь!..

Эшмуназар беспечно махнул рукой:

– Тентнут не из наложниц князя, она ему служит и развлекает. Конечно, служит по-всякому, но отслужив, она свободна. Ее не продали, она сама приехала в Библ.

Вероятно, так и было. Через два дня Тентнут и Хенумпет появились в нашем доме, и на лицах их не читалось ни малейшего смущения. Они приехали на смирных ухоженных ослицах, в сопровождении раба-погонщика из Хару, крепкого коренастого парня. Тут же забегали служанки, готовя угощение, две девушки омыли гостьям ноги, и Эшмуназар повлек их к столу с вином, медовым напитком и сладкими пирожками. Не помню, о чем мы толковали во время той трапезы, – я больше любовался Тентнут, чем говорил и слушал. Но трапеза была недолгой, ибо женщины хотели поклониться святыне из Фив и принести свои скромные жертвы, плоды и цветы.

Я раскрыл для них дом бога и опустился на колени рядом с Тентнут. Она молилась, прижавшись лбом к каменному полу, и я не видел ее лица, но ощущал запах, нежный аромат жасмина и неизвестных мне цветов, рассыпанных ею перед Амоном. Не знаю, что она просила у божества. Годы, проведенные мною у храмовых врат, наделили меня чутьем и опытом, и почти всегда я мог угадать женские просьбы. Юные девушки просили Амона об удачном супружестве, женщины постарше молились за мужей и детей, бездетные жаждали ребенка, увечные – избавления от недугов, уродливые выпрашивали красоту… Но Тентнут была здорова и красива и не имела ни мужа, ни детей. Вряд ли хотелось ей завести в Библе семью, стать супругой бородатого крючконосого жителя Джахи и породить таких же сыновей. Она была свободна, искусна в своем ремесле и наверняка не бедствовала. Я не представлял, о чем молится такая женщина.

Хенумпет исчезла тихо и незаметно, и мы остались одни.

– Проводи меня в сад, – сказала Тентнут, и голос ее ласкал мой слух. – Проводи в сад, ибо я хочу отдохнуть в тени деревьев.

Мы вышли из дома. Под одним из деревьев с зелеными плодами был расстелен ковер. Тентнут опустилась на него и долго молчала, прикрыв глаза. Ресницы лежали на ее щеках словно два крохотных ожерелья. Должно быть, молитва ее утомила.

– Ты из Фив, Ун-Амун? – произнесла она, не открывая глаз.

– Да, госпожа.

– Не зови меня госпожой. Я тоже родилась в Фивах. Мой отец делал папирус.

– Достойное занятие, Тентнут.

– Мне было восемь, когда он привел меня в храм Амона помолиться о здоровье матери. Я помню человека, стоявшего у врат… Это был ты?

– Да.

– Ты показался мне таким важным! Таким высоким и огромным! А сейчас ты немногим выше меня.

– Прошли годы, Тентнут. Ты уже не восьмилетняя девочка.

– Прошли годы… – повторила она с печальной улыбкой. – Да, прошли годы… Мать моя умерла, и мы перебрались в Танис, где отец работал в мастерской у одного купца, а я обучалась танцам и пению. Скудно мы жили, но отец говорил, что стану я певицей, буду петь перед князем и его вельможами, и благородный юноша возьмет меня к себе. Пусть наложницей, но возьмет! Я подарю ему сына и сделаюсь его женой…

– Что было потом?

– Потом отец заболел и умер. А я… я как‑то не встречала благородных юношей, больше попадались корабельщики, лучники и мелкие торговцы. В Танисе много девушек, умеющих петь, танцевать и играть на арфе и флейте, это не диво на берегах Реки. Здесь эти искусства ценятся выше. Потому, когда мне исполнилось семнадцать, я уехала в Библ и живу здесь уже шесть лет.

– Дальше, чем край света, – сказал я.

– Дальше, – кивнула она. Затем тихо промолвила: – Ко мне приходят сны, Ун-Амун, приходят видения… Танис никогда мне не снится, я вижу только Фивы, вижу Реку, сады и дома на ее берегах, святилища, мастерские, толпы людей в белых одеждах… Вижу праздник Долины, вижу, как выплывает из храма статуя бога, как несут ее к пристани, а там…

– Там ждет священная ладья, Тентнут.

– Да, Ун-Амун. Ладья, на которой бог поплывет по Реке. Весла поднимаются и опускаются, падают с них капли воды, ладья скользит и скользит, люди на берегах ликуют… Помню ли я это или вижу во сне?.. Я не знаю, Ун-Амун…

Появилась Хенумпет, довольная, с румянцем на щеках; Эшмуназар нежно обнимал ее талию. Тентнут встала, быстрым движением коснулась моей щеки, молвила: «Храни тебя Амон…» Вызвали погонщика, тот привел ослиц, и наши гостьи, распрощавшись, направились к дороге, что пролегала среди виноградников.

Когда они исчезли за поворотом и осела пыль от копыт, Эшмуназар спросил:

– Ну как? Раскрылись ли врата перед тобой и помахал ли ты мечом любви за их порогом?

– Врата раскрылись, но не те, о которых ты думаешь, – ответил я. – Мы просто говорили друг с другом.

Лицо моего хозяина вытянулось.

– Говорили? О чем же?

– О Фивах, празднике и ладье Амона.

– Ты просто помешался на этой посудине! – Эшмуназар возмущенно всплеснул руками. – Ладья, бог мой! Ладья и разговоры! Нашел чем заняться с красивой женщиной! Уж не знаю, как тебе угодить, Ун-Амун… боюсь, затупится твой меч… Может, выписать девушку из Вавилона?.. Я слышал, там такие искусницы, что мертвеца поднимут и взбодрят!

– Я еще не мертв и вполне бодр, так что пойдем в трапезную, друг мой, – сказал я. – Пойдем, сядем на циновки, выпьем вина и поговорим о женщинах. Они ведь тоже разные, как и мужчины: одни играют на флейте радости, другие поют песни грусти и тоски. А что до меча… Меч из ножен надо вытаскивать вовремя.

Прошел должный срок, и судно Мангабата, несомое волнами и ветрами, вернулось в гавань Библа. Об этом известил меня страж, посланный Бен-Кадехом, и я вознес хвалу Амону и заторопился к морю. Заторопился так, что не стал ждать, когда запрягут в повозку ослов и возничий Абибаал отвезет меня на берег.

Всю дорогу я то бежал, то шел быстрым шагом, а воин Бен-Кадеха, исходивший потом в своих тяжелых одеждах, тащился позади и уговаривал меня убавить резвость – мол, судно только показалось из‑за мыса, только входит в бухту, мореходы устали, гребут с ленцой и не спешат швартоваться. Но когда мы добрались до гавани, корабль уже покачивался у причала, корабельщики пили пиво в харчевне, а Бен-Кадех и Мангабат расставляли у судна стражников. Тут же стоял Тотнахт со свитком в руках, и мне он показался утомленным, но довольным.