Земные пути - Святослав Логинов

Но самое большое сходство было в том, что спруторукий Гартулу, подобно его восточному и северному двойникам, сражался не как простой человек, а бился разом двенадцатью медными ассегаями, которые хранились в самом сердце святилища, в доме, построенном из ароматных сандаловых брёвен. Тут уж не обманулся бы даже неумный. Дюжина изогнутых норгайских или прямых северных мечей не особо сильно отличается от двенадцати ассегаев. Гунгурд привык действовать единообразно.

Последнее время из жаркой Сенны доходили тревожащие вести. Что-то там творилось, являлись чудеса и знамения, приносились кровавые жертвы. Большинство посёлков вдоль прибрежных мангровых болот были наглухо закрыты для магического взора. Можно было попытаться снять враждебные заклятия, но это значило на всю вселенную объявить, что злокозненный Ист заинтересовался городишками чернокожих и, значит, именно здесь его и следует ожидать. Ист решил сам потихоньку сходить в запретные места. В конце концов, если он не станет вылезать из чащобы, Гунгурду будет не так просто выследить противника. Леса издревна принадлежат Хийси, ну, может быть, за исключением нескольких священных рощ, где поклоняются другим богам. К тому же кузницы, где редко можно встретить соглядатаев, стоят, как правило, тоже возле леса, а Ист привычно собирался узнать новости именно у местного кузнеца.

Ист вышел из зарослей как раз там, куда звали его частые удары молотка по горячей меди. Чернокожий человек, подогнув ноги, сидел возле небольшой наковаленки и старательно выковывал, а скорее чеканил медную подвеску — из тех, что носят в ушах молодые девушки. Даже сквозь удушливую мглу механического мастерства Ист учуял отчаяние, злость и горе, волной идущие от работающего. Странно было видеть за тонкой работой человека, которому впору хватать самую вескую из своих кувалд и спешить на расправу с обидчиками.

Ист подошёл и присел рядом с работающим. На этот раз Ист принял облик могучего воина. Руки его бугрились мышцами, лоб и щёки покрывали серые рубцы шрамов. И хотя при себе у Иста не было никакого видимого оружия, он знал, что его выслушают и постараются ответить. В Сенне, как и повсюду в мире, уважали здоровяков.

— Что огорчило тебя, мастер? — без обиняков спросил Ист.

Кузнец поднял голову и, прекратив стучать, ответил:

— Как может огорчаться человек, на чей дом пал благосклонный взгляд Гартулу? Я счастлив, прохожий. Что бы ты хотел заказать у меня? Только учти, прежде я должен кончить работу над этими серьгами. Пусть все видят, что моя дочь не хуже других. На встречу с катаблефой она пойдёт в красивом наряде и с украшениями, каких прежде никто не надевал.

«Забавно… — подумал Ист, — филологи Соломоник давно заметили, что у всех народов бытуют сказания о красавицах, которых собирались приносить в жертву всевозможным чудищам, но которые были спасены прямо с алтаря могучим героем. Премудрый Лисимах выдвинул гипотезу, что на самом деле всё это отголоски одного давнего мифа. Сдается, однако, что Лисимах ошибался и среди аборигенов Сенны скоро появится легенда, схожая с прочими как две капли воды, но возникшая совершенно самостоятельно».

— Ты всерьёз полагаешь, будто это причина для счастья? — Казалось, Ист просто размышляет вслух. — Я не знаю, кто такая катаблефа, но девушки не должны ходить на встречу с неведомым существом, носящим женское имя. Особенно если в этом деле замешан змеерукий. — Ист глянул в глаза кузнецу и добавил значительно: — Я не люблю тех богов, которые требуют, чтобы им приносили в жертву красивых девушек. Особенно я не люблю тех богов, по воле которых девушки достаются катаблефе — кем бы эта катаблефа ни была.

— Катаблефа — это невиданное чудовище, — пояснил кузнец. — Змеерукий послал его, чтобы оно охраняло наши города от набегов соседей. За это благодеяние мы каждую неделю отводим ему одну из девушек. Пойти к катаблефе — большая честь. Моя старшая дочь была съедена катаблефой год назад, а сейчас настала очередь младшей. У меня всего две дочери, — брови негра поднялись в немом вопросе, — и у обеих такая завидная судьба! Почему-то богачи оказываются среди избранников гораздо реже, чем проклятый богами кузнец…

— Настоящие воины сами защищают свои города от набегов соседей, — поучающе изрёк Ист, — а невиданных чудищ они убивают, а не отдают им своих дочерей.

— Как можно убить невиданное чудище, если его никто не видел? — удивился кузнец. — Говорят, всякий, увидавший катаблефу, превращается в камень.

— Убивать можно и не глядя. — Ист был непреклонен. — Слушай меня, мастер: скажи жителям своего города, что вместо твоей дочери на встречу с катаблефой пойду я. Я захотел убить невиданное чудовище. А если Гартулу, пославший его в джунгли, вздумает помешать мне, то я убью и Гартулу. Я не люблю плохих богов.

— Ты странный человек, прохожий! — воскликнул кузнец. — Как можно любить бога? Можно любить дождь, но нельзя молнию, потому что она не для нас. Боги тоже не для нас, их следует бояться, но любить их не за что. И бороться с ними тоже нельзя — ты ведь не станешь сражаться с молнией или водопадом. Но если ты герой, не знающий страха, то можешь идти на битву, я дам тебе самое лучшее копьё и щит из кожи гиппопотама.

— Я справлюсь так! — крикнул Ист, поднимаясь с пяток.

На следующее утро Ист появился возле наглухо заложенной ограды селения, которое его обитателями именовалось городом. Судя по всему, жители не слишком поверили словам подозрительного прохожего, за частоколом гудели тамтамы, несло дымом костров, люди готовились к еженедельному жертвоприношению. Ист усмехнулся. Даже если в зарослях прячется зверь, не имеющий никакого отношения к врагу, поклонение Гунгурду в этих краях резко пойдёт на спад.

Иста заметили, над частоколом появились кучерявые головы, словно насаженные на острые колья.

— Сегодня я увижу невиданное чудище! — закричал Ист, вздымая призрак копья. — И убью его!

Чернокожие молчали, лишь тамтам продолжал жертвенную песнь. Ист развернулся и пошёл к зарослям, начинавшимся сразу за неширокими полями, засаженными просом и кустиками маниока. Лес сомкнулся за его спиной, барабанный рокот сразу притих, словно город боялся оповещать джунгли о своём присутствии. Дорога шла под уклон, вскоре под ногами зачавкало: ротановые пальмы и раскидистые альбиции с шипастыми ветвями постепенно уступали место деревьям, окружённым уже не ветвями, а тугими побегами воздушных корней. Воздух стал душен, липкая влага оседала на лице, жирные пиявки падали с лаковых листьев, источавших горький молочайный сок. Мелкие полупрозрачные крабы ползали по стеблям лиан, напоминая издали небывалых пауков. Мутный запах гнили пропитывал каждую пядь этого леса.