Бояре Романовы в Великой Смуте - Александр Широкорад

Послы предложили русским собраться по польскому обычаю в коло. Туда явились патриарх Филарет с духовенством, Заруцкий с ратными людьми, Салтыков с думными людьми и придворными. Пришел и касимовский хан Ураз Махмет со своими татарами. Посол Стадницкий рассказал «о добрых намерениях короля относительно Московского государства». Русские тушинцы согласились отдаться под покровительство польского короля и направили ему грамоту: «Мы, Филарет патриарх московский и всея Руси, и архиепископы, и епископы и весь освященный собор, слыша его королевского величества о святой нашей православной вере раденье и о христианском освобождении подвиг, Бога молим и челом бьем. А мы, бояре, окольничие и т.д., его королевской милости челом бьем и на преславном Московском государстве его королевское величество и его потомство милостивыми господарями видеть хотим».

Из этой грамоты следовало, что Филарет по-прежнему считает себя «патриархом московским». Будь он пленником Тушинского вора, вынужденным ради спасения жизни формально выполнять обязанности патриарха, как позже писали царские историки, то вот она, сладкая свобода! Полякам не до него. Можно поехать в Москву к законно избранному патриарху Гер-могену, за которого он несколько месяцев возносил молитвы в Ростове, и покаяться за грехи, хотя бы и невольные. Нет, Филарет считает себя законным патриархом и призывает короля стать правителем Московского государства.

Обращу внимание читателя на принципиальную разницу между приглашением на престол королевича Владислава и короля Сигизмунда. В первом случае государство Московское получало нового государя, а во втором – оно в том или ином виде объединялось с Польшей. Объединение с Польшей под властью короля-католика неизбежно привело бы к полонизации страны, католическая или по крайней мере униатская церковь стала бы главенствующей. С Московской Русью произошло бы то, что поляки сделали с Малой и Белой Русью. Владислав же мог принять православную веру и стать независимым от Польши и отца монархом. Так, за 12 лет до этого Генрих Наваррский, заявив, что «Париж стоит мессы», перешел в католичество и стал королем Франции Генрихом IV.

Грамоту польскому королю повезла делегация русских ту-шинцев. Среди них были боярин Михаил Глебович Салтыков с сыном Иваном, князь Василий Михайлович Рубец-Мосаль-ский, князь Юрий Хворостин, дворяне Лев Плещеев, Никита Вельяминов, дьяки Грамотин, Чичерин, Соловецкий, Вито-ватов, Апраксин и Юрьев, также поехали Михаил Молчанов, Тимофей Грязный и бывший московский кожевник Федор Андронов.

31 января 1610 г. делегация торжественно была представлена королю Сигизмунду в лагере под Смоленском. После хвалы королю «за старание водворить мир в Московском государстве» дьяк Грамотин от имени думы, двора и всех людей объяснил, что в Московском государстве желают иметь царем королевича Владислава, если только Сигизмунд сохранит греческую веру и не коснется древних прав и вольностей московского народа.

Сигизмунд сам желал вступить на московский престол, но решил обмануть русских и вступил в переговоры о Владиславе.

После нескольких дней споров 4 февраля король и послы согласились подписать кондиции (условия), при которых Владислав мог стать русским царем. Наиболее важным были два первых пункта:

1) Владислав должен был венчаться на царство в Москве от русского патриарха, по старому обычаю. Король прибавил сюда, что это условие будет исполнено, когда водворится совершенное спокойствие в государстве. Из этой прибавки видно намерение Сигизмунда не посылать сына в Москву, но под предлогом не установившегося спокойствия добиваться государства для себя.

2) Чтобы святая вера греческого закона оставалась неприкосновенной, чтобы учителя римские, лютеранские и других вер раскола церковного не чинили. Если люди римской веры захотят приходить в церкви греческие, то должны приходить со страхом, как прилично православным христианам, а не с гордостью, не в шапках, псов с собой в церковь не водили бы и не сидели бы в церкви не в положенное время. Сюда король прибавил, чтобы для поляков в Москве был построен костел, в который русские должны входить с благоговением. Король и сын его обещались не отводить никого от греческой веры, потому что вера есть дар божий и силой отводить он нее и притеснять за нее не годится. Жидам запрещался въезд в Московское государство.

Сигизмунду удалось добиться своей цели. Гарантом исполнения договора становился польский король. К договору было приписано: «Чего в этих артиклах не доложено, и даст Бог его королевская милость будет под Москвою и на Москве, и будут ему бить челом патриарх и весь освященный собор, и бояре, и дворяне, и всех станов люди: тогда об этих артикулах его гос-подарская милость станет говорить и уряжать, по обычаю Московского государства, с патриархом, со всем освященным собором, с боярами и со всею землею».

Сигизмунд поспешил сделать и следующий шаг для исполнения своих замыслов. Он потребовал от послов повиноваться ему до прибытия Владислава, и послы согласились, в чем и присягнули: «Пока Бог нам даст государя Владислава на Московское государство, буду служить и прямить и добра хотеть его государеву отцу, нынешнему наияснейшему королю польскому и великому князю литовскому Жигимонту Ивановичу».

Между тем Тушинский вор, добравшись до Калуги, остановился в монастыре недалеко от города и послал монахов в город с извещением, что он приехал из Тушина, спасаясь от польского короля, который грозил ему гибелью, озлобившись за отказ уступить Польше Смоленск и Северскую землю. Самозванец обещал положить голову за православие и отечество.

Воззвание оканчивалось словами: «Не дадим торжествовать ереси, не уступим королю ни кола, ни двора».

Калужане поспешили в монастырь с хлебом-солью, торжественно проводили Лжедмитрия до города, где окружили его царской роскошью.

Вскоре в Калугу прибыл князь Шаховский с отрядом казаков, с которым он ранее стоял в Царевом Займище. В Калугу разными путями приехало несколько сотен поляков и русских из Тушина. Среди них были Ян Тышкевич и Иван Иванович Годунов. В конце января 1610 г. «вору» донесли, что несколько поляков и русских хотят его убить. Лжедмитрий без суда и следствия велел утопить в Оке поляка Стонинского и Ивана Ивановича Годунова.

В ночь на 11 февраля 1610 г. из Тушина бежала Марина Мнишек. Она была беременна от Тушинского вора, но это не помешало ей скакать на коне, переодетой казаком. С ней бежали только горничная Варвара Казаковская и паж Иван Плеще-ев-Глазун. Утром нашли письмо Марины, обращенное к полякам Рожинского, где она писала: «Я принуждена удалиться, избывая последней беды и поругания. Не пощажена была и добрая моя слава и достоинство, от Бога мне данное! В беседах равняли меня с бесчестными женщинами, глумились над мною… Оставаясь без родных, без приятелей, без подданных и без защиты, в скорби моей поручивши себя Богу, должна я ехать поневоле к моему мужу. Свидетельствую Богом, что не отступлю от прав моих как для защиты собственной славы и достоинства, потому что, будучи государыней народов, царицею московскою, не могу сделаться снова польскою шляхтян-кою, снова быть подданною, так и для блага того рыцарства, которое, любя доблесть и славу, помнит присягу».

Говоря об этом письме, Казимир Валишевский иронизировал по поводу женской логики: «Я знаю, что я могу рассчитывать на вас – итак, я покидаю вас!»

Интересно, что Марина поначалу побежала не в Калугу, а в противоположную сторону – в Дмитров, где с польским войском стоял Петр Сапега. Последний 12 января 1610 г. вынужден был снять осаду Троицкого монастыря и занял Дмитров.

С Сапегой Марине не удалось договориться, тот упорно не хотел соединяться с Лжедмитрием II. Кроме того, в феврале к Дмитрову подошло русско-шведское войско. Самозваной царице пришлось бежать в Калугу, где ее с помпой встретил «любимый муж».

Бегство «царицы» Марины стало катализатором развала «воровской столицы». Казаки* разбежались кто куда, часть ушла в Калугу, а остальные рассеялись по стране шайками грабителей. Последними в начале марта 1610 г. ушли поляки Рожинского. Покидая Тушино, Рожинский велел сжечь «воровскую столицу». Из именитых русских тушинцев часть поехала каяться к царю Василию, а другая часть во главе с патриархом Филаретом в обозе Рожинского двинулась под Смоленск к королю.

Поляки Рожинского ехали к королю, скрепя сердце, за неимением лучшего. Характерный пример: тушинский поляк Вильчек, начальствовавший в Можайске, продал этот город царю Василию за 100 рублей и тоже отправился к королю.

Распутица заставила Рожинского на несколько недель остановиться в Иосифовом монастыре в городе Волоколамске. Там он подрался со взбунтовавшимися панами и был сброшен ими на каменные ступени. Рожинский упал на тот бок, который был у него прострелен под Москвой. Гетман разболелся и умер 4 апреля 1610 г. тридцати пяти лет от роду. После его смерти Зборовский с большей частью войска пошел дальше к Смоленску, а остальные поляки во главе с Руцким и Мархоцким остались в Иосифовом монастыре.