Дама с простудой в сердце - Михаил Март

Артем подошел к огромному гардеробу и открыл дверцу.

— Внизу стоит картина, достань ее.

Он думал, что увидит портрет Юли — рама была точно такой же, в какой и портрет, висевший в его комнате. Он повернул картину и словно увидел свое отражение в зеркале. Это был его собственный портрет, выписанный с большим мастерством и любовью. Кремовый костюм, вишневый галстук-бабочка под белоснежным воротничком. Именно таким четыре года назад он познакомился в Ялте с Юлей.

— Таким она увидела тебя впервые, таким и полюбила на всю свою недолгую жизнь. Этот портрет всегда висел рядом с ее портретом в твоей комнате. Она сняла его в тот роковой день и отдала мне. Самой ей не суждено было вернуться, но портрет ожил, появился ты. Тебя привела сюда судьба. Вашу романтическую историю я слышала не один раз. Юля ничего от меня не скрывала, и я уж знаю, кого она любила по-настоящему. Я тебя узнала с первого взгляда, как только увидела. Юля была талантливой художницей. — Артем поставил картину на место и вернулся к постели умирающей. — То, что лежит в конверте, принадлежало Юле, а после ее смерти должно принадлежать человеку, которого она любила и желала ему счастья. И не надо спорить со мной. Я сказала все, что хотела сказать в этой жизни. А теперь мне пора отправляться в царствие небесное, где меня ждет дочка.

Она закрыла глаза, и ее губы тронула слабая, еле заметная улыбка. Дыхание княгини остановилось.

Артем еще долго и неподвижно стоял подле кровати ушедшей в мир иной необыкновенной женщины, прежде чем выйти к людям и сообщить им о кончине хозяйки дома. Анна Дмитриевна пережила свою дочь ровно на месяц.

У Вероники едва не случилась истерика. И дело вовсе не в смерти матери. Тетка указала ей на конверт, который держал в руках Артем. Он настолько был растерян и расстроен, что даже не убрал его в карман, а так с ним и вышел.

— Тише, деточка, — успокаивала ее тетка. — Не паникуй. Все в порядке. Конверт у Артема, а Артем принадлежит тебе, можешь в этом не сомневаться. А главное, теперь понятно, что он его не украл, а получил из рук Анны, иначе не стал бы его показывать остальным, спрятал бы. Ты не ошиблась, делая на него ставку. Среди присутствующих никто о марках не знает. И запомни, ты тоже о них ничего не знаешь. Ты должна оставаться в глазах Артема чистым ребенком, сгорающим от любви. Он сам преподнесет тебе этот конверт на блюдечке с голубой каемочкой. Держись и не вздумай себя выдать, только все испортишь. У тебя уже нет соперников. Артем не воспользуется марками. Это же понятно. Он Ромео, наивный романтик, и деньги в его жизни ничего не решают. Кроме тебя, у него ничего в жизни нет. Я же вижу, как он на тебя смотрит. И не имеет значения, в его кармане лежат марки или в твоем. Это одно и то же. Будь с ним предельно ласкова, он должен понять главное, то, что ты его любишь и, кроме него, в твоей жизни никого нет и быть не может.

Ника немного успокоилась.

К похоронам готовились тщательно. Вероника в траурном платье ни на шаг не отходила от Артема, и он понимал, что должен быть рядом с возлюбленной и поддерживать ее, как может. Сейчас он не думал о марках и даже забыл о них. Усадьба погрузилась в трехдневный траур. Десятого числа Анну Дмитриевну похоронили.

На следующий день после поминок Артем решил уехать с Никой в Москву, чтобы сменить обстановку и немного отвлечься. Ника с радостью приняла приглашение, и тут Артем вспомнил о своем паспорте.

11 октября 1998 года

Трифонову доложили, что Интерпол принял заявку прокуратуры на объявление Киры Фрок в международный розыск. Следствие опять уперлось в тупик. Нет, конечно, от многих обвинений Добронравову откреститься не удалось, и никто не собирался освобождать его из-под стражи. Но существовали и спорные факты, которые адвокат валил на свою сообщницу, как на инициатора и исполнителя. И тут без очной ставки не обойтись. Трифонов привык доводить дело до конца. По словам Добронравова, Кира вошла в сговор с медвежатником Козьей Ножкой, настоящее имя которого Артем Алексеевич Зерцалов, и они похитили марки из его офиса. Вот почему Кира отказалась открывать перед адвокатом свой сейф, и лишь прибытие следственной бригады подтвердило его подозрение. Тут трудно спорить. Ведь марки были найдены в сейфе Киры, и звонок Козьей Ножки в управление подтвердил, что вор знает, где лежат марки, а значит, имел определенные отношения с Кирой. В чем их разногласие и почему Зерцалов заложил свою сообщницу, оставалось загадкой. Но ни Зерцалова, ни Киры следственной группе найти пока не удавалось. Верить Добронравову, который умел быть убедительным и логичным в своих рассуждениях, нельзя. На его голову свалилось столько обвинений, что он отмахивался от них всеми силами, как от роя диких пчел. Ни одного эпизода, не имеющего улик, фактов и доказательств, он не признавал, и расколоть такого опытного юриста, прозорливого стратега и тактика не представлялось возможным. Закрывать дело и сдавать его в архив еще рано. Приходилось все перепроверять, сверять и заново раскладывать по полочкам.

Ближе к обеду в кабинет Трифонова пришел Куприянов и, судя по его сияющей физиономии, принес приятную новость. Вообще-то в этот кабинет никто и никогда хороших новостей не приносил. Новости разделялись на два вида: «важные» и «нерезультативные».

— Ну что, Семен, расплылся, как блин на сковородке. Выкладывай, что еще нарыл в нашем котловане, кроме песка и воды?

— Я его вспомнил, Александр Иваныч.

— Кого?

— Того типа, которого грохнула ныне покойная княгиня Оболенская. Ходил в архив, и мои подозрения подтвердились. Он наш. И видел я его в управлении, и не раз.

— Что значит наш?

— Алексей Георгиевич Трапезников. Бывший подполковник. Работал в УГРО, а потом возглавлял отдел по экономическим преступлениям. Зажрался мужик, погорел на взятках. Показатели по управлению портить не хотели и убрали его из органов по-тихому. Живет…точнее, жил на Приморском проспекте, шестьдесят один, со своей сожительницей Марией Курносовой. Ну, я решил с ней встретиться. Труп-то так и лежит в морге неопознанным. Курносова работает в супермаркете. В магазине мне сказали, что она пропала. Числа двадцать седьмого сентября не вышла на работу и как в воду канула. Звонят домой, никто не отвечает. Я сходил сам по их адресу. Дверь мне не открыли. Думаю, Алексан Ва-ныч, надо ордер брать и вскрывать. Может, Трапезников придушил свою подружку. Он был большим специалистом по части рукоприкладства.

— Хорошо. Санкцию я возьму. Только вряд ли мы там найдем труп. Но какие-то наводки на княгиню, может, и найдем. Ведь он же не рассчитывал, что его пристрелят, когда шел на дело. Молодец, Куприянов, вспомнил все же.

— Случайность. Пистолет помог. Он пришел в усадьбу с «ТТ». Я проследил ствол. Он был конфискован при задержании отморозков из Тулы несколько лет назад. Отморозков брала бригада Трапезникова. Но на склад пистолет не сдали. Тут у меня и возникла мысль, что ствол осел в чьем-то кармане из опергруппы. Посмотрел их дела и наткнулся на личное дело Трапезникова. Такую рожу увидишь, уже не забудешь.

Санкция была получена. На место прибыли, понятых вызвали, дверь вскрыли и ничего не нашли. В квартире порядок, чистота, окна плотно закрыты и никаких трупов. Фотографий Марии Курносовой нигде не нашли и ни одной женской вещи в доме не было. Соседи говорили, что жили они плохо, как кошка с собакой, бывали и драки. Трапезников пил много, да и Машка сама виновата, домой с работы возвращалась — обязательно бутылку тащила. Уход ее можно считать закономерным, но зачем же свои фотографии из семейного альбома выдирать. По-детски как-то.

Куприянов осматривал квартиру очень внимательно. Он относился к тем сотрудникам, которые с пустыми руками не уходят. Должен быть какой-то улов. Нашел лицензию на частное охранно-сыскное бюро, выданную на имя Трапезникова, но давно просроченную.

— Не исключено, что у него и офис какой-то был, — предположил Куприянов. — Где-то он должен принимать клиентов, если они у него были, конечно.

— Поищи, Семен, его визитные карточки. В пиджаках посмотри. Сыщик должен иметь визитки.

В шкафу висело два костюма, провонявших табаком. Визитки нашлись. Куприянов бросил взгляд вниз и обратил внимание на обувную коробку. Вся обувь валялась в коридоре — дырявые подошвы, сбитые на бок каблуки, а тут новенькая фирменная коробка. Нагнулся, открыл, там вместо ботинок — целлофановый пакет, и в нем знаменитый комплект отмычек и чей-то паспорт. Открыв документ, оба сыскаря сели на кровать, будто им ноги подкосило. Это уже не сюрприз, а удар ниже пояса. Вот, значит, кого княгиня защищала от частного сыщика!

Артем Алексеевич Зерцалов, он же Козья Ножка и он же Вячеслав Бородин, которого они вдвоем на своем горбу притащили с места катастрофы в дом Оболенских, и этот оборотень жил там, у всех на виду, в то время, как вся милиция с ног сбилась в поисках знаменитого медвежатника. Такого оскорбления они потерпеть не могли.