Запах полыни. Повести, рассказы - Саин Муратбеков

небо, точно столбы, и растворялись в его глубине. И в небе там-сям вспыхивали звезды, точно искры, вылетевшие из труб.

— Канат, хочешь серу? — спросила Мари.

— Земляную? Давай.

— Я в обед собрала. Если будешь ее жевать каждый день, у тебя станут белыми зубы. Как у меня.

Мари показала ровные белые зубы. При свете уходящего дня они напоминали два ряда жемчужин. Они были очень красивы, зубы Мари. А сама она опять кокетливо щурила глаза. Для меня лично.

— Хочешь, возьми мои тана! — предложил я в безотчетном порыве.

— Что ты, Канат?! Взрослые дали их тебе!

— Ну, тогда возьми хотя бы одну. Какая тебе больше нравится. Не бойся, никто не заметит!

— Если одну… Синенькую?.. Нет, красную!.. Или лучше вот эту, белую!

Она наклонилась к вороту моей рубашки и, коснувшись на миг горячим дыханием, перекусила нитку, которой была пришита белая бусина.

— Спасибо, Канат-ай!.. Ну, я пошла домой.

Мари повернула к дому, а я почему-то стоял и смотрел, как она уходит. И едва она исчезла за дверью, как тут же на меня с новой силой навалилась усталость. Странное дело: я о ней и забыл, когда болтал с Мари.

Придя домой, я сразу повалился на постель, даже не посмотрел на ужин. Такого со мной еще не было. Я лежал, прикрыв глаза, наслаждался покоем.

Сквозь дремоту до меня долетали звуки нашего дома. Вот скрипнула дверь, и бабушка сказала:

— Тише, он спит. Устал наш жеребеночек.

В узкую щелочку, оставленную между веками, я увидел мать. Она подошла ко мне, погладила по голове и вдруг улыбнулась. Наверное, впервые с тех пор, как пришла похоронка.

— Ты видела, с чем вернулся твой внук? — спросила мама, продолжая улыбаться.

— Откуда? Он сразу лег спать. И слова не сказал. А что у него? — спросила бабушка, встревожась.

— Тана у него на воротнике, а вот и на подоле. Это же бусина Нурсулу! А эта Батики!

— Дите мое дорогое, радость моя! — растрогалась бабушка. — Весь в отца своего! Я бы жизнь тебе отдала, мой верблюжонок! Дорогу твою собой устлала! — И она тоже склонилась надо мной, продолжая называть самыми нежными, самыми ласковыми на свете словами.

А я притворялся спящим, посапывал для пущей убедительности, довольный тем, что доставил такую огромную радость и бабушке, и маме. Мама гладила меня по голове, и от ее жестких, но теплых рук мое тело наливалось прямо-таки богатырской силой. Казалось, нет сейчас в мире такого дела, которого я бы не смог совершить ради того, чтобы она улыбнулась хотя бы еще раз. Я еле удерживался, чтобы не ответить на ласку, и продолжал притворяться спящим, мысленно говоря: «Бабушка! Мама! Подождите немного, я еще себя покажу!»

Кто-то неожиданно ущипнул меня за нос.

— Ой, хвастунишка, ой, притвора! Вы думаете, он спит? — сказала Назира.

Обласканный, упоенный своими заслугами, я и не заметил, как она вошла.

— Оставь его, дай ребенку поспать, — осадила мама сестру.

Я чувствовал, что еще немного — и мой рот расползется в улыбке, и потому зачмокал губами и перевернулся на бок, лицом к стене.

— Уберем хлеб и, если будем здоровы, зарежем козочку, устроим небольшой той. Позовем Нурсулу, Батику и других женщин, — сказала мама.

— А я откормлю козочку от желтой козы, — подхватила бабушка.

— Подумаешь, один день потрудился, старшим помог, а вы уже готовы кричать на весь аул: ах, у нас какой мальчик, прямо герой! — вмешалась Назира.

— Не забывай: это наш старый обычай, — с укором напомнила мама.

«Вот, вот, вечно сестра суется. Ей-то что?»- с досадой подумал я.

— Хороший обычай, — согласилась сестра. — А Канат здесь при чем? Если он что заслужил, так это хорошей взбучки. Нет чтоб самому явиться на ток да помочь взрослым, так он бегает почтальоном от Ырысбека к Зибаш. Сводник — вот он кто!

— Назира, думай, что говоришь! — рассердилась мама.

— Не верите, спросите у него самого.

Я чуть не задохнулся и от стыда, и от возмущения. Значит, когда я устраивал ее встречи с Токтаром, то сводником не был?! А тут почтальон? Ну, погоди, Назира, я тебе это припомню.

— Хватит болтать, — сказала мама ужасно усталым голосом, — пойди потолчи пшеницу для супа!

Сестра молча вышла в прихожую, и вскоре оттуда донесся стук пестика в ступе.

Потом бабушка и мама заговорили о колхозных делах. Кому-то может показаться, будто у бабушки нет других интересов, кроме нашего домашнего очага. Но это не так, ее очень волнует все, что происходит за стенами родного дома. Вот и сейчас она принялась расспрашивать маму об урожае, каким он ожидается в этом году. Мама отвечала, что урожай в этом году будет, не большой, не малый, средний, в общем, урожай, но если собрать его без потерь, то хватит и для сдачи государству, и останется колхозу на семена.

— А на трудодень-то сможете что-нибудь дать? — спросила бабушка, и я почувствовал, что она затаила дыхание, ожидая, что скажет мать.

— Не знаю… Ох, трудно, очень трудно… — И мама горестно вздохнула. — Будь она проклята, эта война!.. Словом, у соседей сгорели хлеба. Видно, выручать их придется нам. Внести и соседскую долю. Сегодня Нугмана вызвали в район. Наверное, по этому поводу.

— О, аллах, создатель наш, будь милостив, — попросила бабушка и деловито спросила: — Чем косите? Машиной?

— На равнине, за ручьем лобогрейкой. Да нет хороших запчастей. Пройдет круга два, и стоп — поломка! А кузнеца ремонтировать нет, — пояснила мать, переходя на тот