Алая нить - Эвелин Энтони

– В августе, – сказал он. – В разгар сезона. Устроим гала-вечер, и я покажу им, что, как бы ни лезли из кожи другие казино, у меня лучше!

– Я думаю! – провозгласил Чарли. – Мне прямо не терпится. Правда здорово, деда? А ты еще и не был там!

– Не был. Но скажи, когда можно, Стивен, и я поеду, э-э... посмотрю, что там делается. Кстати, Мэкстон придет сегодня вечером? Он так отлично играет в пикет.

Удивительно, как он подружился с Ральфом. Они играли в старомодные игры, о которых Анжела и не слышала, и Ральф ухитрялся делать так, чтобы доктор всегда выходил победителем. Стивен счел это забавным и слегка попортил впечатление, сообщив Анжеле, что Ральф в юности был известным карточным шулером.

– Когда ему нужны были деньги, он играл в бридж. Если он не выигрывал, то передергивал. Но он очень добр к твоему отцу, и это приятно.

На Хью Драммонда он произвел впечатление.

– Он джентльмен, – сказал он Анжеле. – В этом все дело. Я знаю это место в Дербшире. Однажды мы с твоей матерью ходили в пеший поход и побывали там. Великолепный дом. Старая аристократия. В этом парне бездна обаяния. Просто бездна. Анжела улыбнулась, обнаружив, что ее отец сноб. Настало время собираться и ехать, и Стивен тоже отправился с ними. Они провели несколько дней в доме в Хэйвардс-Хит. Было прохладно и дождливо.

– Дорогая, я скучаю по солнышку, – сказал Стивен. – Поехали к себе.

Как ни странно, она тоже скучала по солнышку. Скучала и по вилле, которая была для нее гораздо больше, чем просто наемное жилье, и сейчас она особенно остро чувствовала это. Скучала по воодушевлению, с каким помогала мужу создавать новое казино.

– Я скажу папе. Он не будет против, ведь Чарли уже уехал в школу.

– Неплохо было бы и ему перебраться к нам, – сказал Стивен. – Ты ведь беспокоишься о нем, правда?

– Немного. Он вдруг очень постарел. Но он ни за что не согласится. Он очень независимый. Ему будет плохо без привычного окружения. Но спасибо, что ты это предложил. – Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его. – Я так люблю тебя, – сказала она и поспешила к отцу.

Горничная Мария наблюдала за Кларой. Она боялась хозяйки. У той бывают приступы дурного настроения, когда она кричит и злится без причины. И ко всему цепляется. Бродит по дому, как тигрица в клетке – безутешная, тоскующая, несчастная. Ни мужа, ни детей, с горечью думала Мария. Никакие косметические ухищрения не смягчат этого лица. И она еще не может найти себе другого мужчину. Это было бы неприлично. Марии не хватало Стивена Фалькони. Настоящий Дон, как его отец. Хороший человек, добрый к своим. Человек, достойный уважения. Она думала, как бы узнать у дона Луки, нельзя ли ей подыскать другую работу.

Клара не находила себе места. Она плохо спала, но не желала принимать снотворное. Она знала слишком многих женщин, которые встали на эту тропу и потом не могли остановиться, попадая в зависимость от транквилизаторов. Она справится сама. Горничная действовала ей на нервы. Вечно шаркает по дому, притворяется, будто работает. Хитрая старая стерва. Клара не доверяла ей. Она родственница Луки Фалькони. Клара тешилась мыслью о том, как она ее уволит. Ей доставляло удовольствие думать об этом. Но она этого не делала.

В Нью-Йорке становилось слишком жарко и влажно. Ее родители на лето переезжали в Санта-Фе. Она не хотела ехать с ними. Она не знала, чего она хочет, не знала, чем заняться. Отец уже говорил ей, что надо бы снова выйти замуж.

– Не надо мне другого мужа, – заявила она, и он на время примирился с этим. Но только на время. Через несколько месяцев она уже не сможет притворяться, что она в трауре, и он начнет давить на нее. Она чувствовала себя умершей для секса. Охладела и телом и духом, как будто это она умерла, а не Стивен. Он заплатил за свою измену. Они убили его, а ведь она его предупреждала, что так и будет. В отчаянии она жалела, что ее не было с ним в той машине.

Она была записана к парикмахеру, а после этого собиралась позавтракать в «Плаца» с двумя приятельницами. Они не были итальянками. Они не принадлежали к ее миру, и у нее с ними не было ничего общего, кроме богатства, страсти к одежде и роскошным ресторанам. Ей не хотелось никуда идти. Впереди ее ждал пустой день. Обед с родителями, телевизор, просьбы остаться ночевать, не возвращаться в пустой дом... Почему бы ей не продать дом и не переехать поближе к ним? Ее мать будет тайком обмениваться взглядами с Альдо, сидящим за макаронами и вином, а Клара будет читать в них: «Ей нужен хороший муж, чтобы она о нем заботилась... Может быть, на этот раз будут дети».

От всего этого Кларе хотелось взвыть. Она просматривала журнал мод, ничего не видя, нетерпеливо листая страницы. Потом отложила его, встала. Она похудела еще больше, прямо иссохла под своим черным платьем. Никакого аппетита, вся на нервах. Сегодня вечером она, наверное, не выдержит семейного обеда... Лучше бы пойти в кино. Но они обидятся. Она не может отказать им. Она пошла в спальню одеваться. Парикмахерская и ресторан на несколько часов убьют ее врага – время.

Она поправила макияж, обвела глаза, чтобы подчеркнуть их величину. На худом лице они казались огромными и черными, как провалы. Она накрасила губы алой помадой и открыла ящичек туалетного стола, чтобы выбрать серьги. В моде был новый ювелир, бижутерия его стоила почти столько же, сколько настоящие драгоценности. Клипсы с Кен-Лейн и к ним подходящая брошь. Выглядит неплохо. Но клипсы жали ей; она выругалась и стянула их.

Там лежала маленькая коробочка. Она засунула ее в ящик, вглубь, чтобы не видеть ее, но она каким-то образом вылезла вперед и оказалась под рукой. Маленькая квадратная кожаная коробка, оправленная в золото. Она заставила отца отдать ей кольцо Стивена. Открой ее, соблазнял ее внутренний голос.

Возьми в руки, потешь свое горе. Она достала его. Доказательство его смерти. Залог того, что Фалькони сполна заплатили ей свой долг. Оно холодило ей ладонь. Она вспомнила свадебную службу, когда она обменяла это кольцо на то, что носит до сих пор. Яростную радость и ожидание, которые поднимались в ней, когда она в его объятиях кружилась в свадебном вальсе. Она закрыла глаза, потому что не могла противиться этой боли. У него были такие красивые руки. Чувствительные, нежные. Она всегда возбуждалась от одного их вида, представляя себе их прикосновение. Они и били ее, и даже это стало для нее сладким воспоминанием. Однажды она сняла кольцо с его пальца и надела выше того; что он дал ей. Это был символ ее страсти, потребности обладать им полностью и принадлежать ему целиком.

И вот она сделала то же самое. Она надела кольцо на палец. Оно было велико. Так велико, что, если бы она опустила руку, оно бы упало. Она недоуменно уставилась на него. Попробовала еще раз. Оно было велико для всех пальцев, даже для большого.