Погребённый великан - Кадзуо Исигуро

Когда мы с Горацием ступили под сень деревьев, там стояли тишина и спокойствие. Пусть даже в листве пела птица-другая, а ветви во всю силу раскачивались от ветра, внизу стоял тихий весенний день, когда мысли старика наконец-то могут спокойно перетечь из одного уха в другое! Не иначе, как несколько лет минуло с тех пор, как мы с Горацием в последний раз бывали в этом лесу. Бурьян разросся до чудовищных размеров, листья крапивы уже величиной с детскую ладонь, а одним стеблем можно дважды обвить взрослого человека. Я оставил Горация на мягкой лужайке, где он мог пастись в своё удовольствие, а сам побрёл под сенью листвы. Почему бы мне не отдохнуть здесь, привалившись к этому доброму дубу? А когда, в своё время, они придут сюда, чего им не миновать, мы с ним сразимся как собратья по оружию.

Я побрёл сквозь гигантскую крапиву — уж не для того ли я ношу это скрипучее железо, чтобы защищать голени от болезненных ожогов? — пока не добрался до прогалины и замёрзшего пруда, над которым сквозь листву проглядывало серое небо. Вокруг пруда, у самой кромки воды, росло три огромных дерева, однако все они треснули пополам и упали кронами в воду. Без сомнения, когда мы в последний раз были здесь, они гордо стояли в полный рост. В них ударила молния? Или, измождённые старостью, они возжаждали у пруда подмоги, всегда такой близкой, но недостижимой? Теперь-то они пьют вволю, и на их сломанных спинах гнездятся горные птицы. И в таком-то месте мне суждено сразиться с саксом? Если он меня одолеет, может, у меня достанет сил доползти до воды. В воду я бы падать не стал, даже если бы не мешал лёд, потому что разбухать под доспехами удовольствия мало, а разве можно надеяться, что Гораций, заскучав по хозяину, доберётся по узловатым корням до воды и выудит мои останки? Но мне приходилось видеть, как раненные в битве товарищи томились от жажды, а иные из них пытались ползком добраться до кромки реки или озера, несмотря на то что этим удваивали свои муки. Или существует какой-то особый великий секрет, известный лишь умирающим? Мой старый товарищ, мастер Бюэль, в тот день молил о воде, лёжа на красной глине драконьей горы. Я говорю ему, что у меня во фляге осталась вода, но нет, подавай ему озеро или реку. Но ведь ничего подобного рядом нет. «Гавейн, будь ты проклят! Это моё последнее желание, разве ты можешь мне отказать, ведь мы с тобой товарищи по стольким жестоким битвам?» «Но дракониха разрубила тебя почти надвое, — отвечаю я. — Если я понесу тебя к воде, то прежде, чем мы её достигнем, я буду шагать под летним солнцем, держа под мышками по твоей половине». А он говорит: «Сердце моё возрадуется смерти, только когда ты положишь меня у воды, Гавейн, где глаза мои сомкнутся под её тихий плеск». Вот, чего он просит, и его не заботит, справились ли мы с поручением и дорого ли заплачено за его жизнь. Только когда я наклоняюсь, чтобы его приподнять, он спрашивает: «Кто ещё выжил?» И я отвечаю, что мастер Миллус пал, но трое по-прежнему в строю, и мастер Мерлин тоже. Но он и не думает спрашивать, сделано ли наше дело, а бубнит о реках и озёрах, и даже о море, и мне остаётся только помнить, что передо мной мой старый товарищ, храбрец, избранный Артуром из многих для великого подвига, пока в долине вовсю полыхает битва. Он позабыл о своём долге? Я поднимаю его, и он взывает к небесам, только теперь понимая, чего ему стоит сделать пару мелких шажков, и вот мы стоим на вершине красной горы в летнем зное, а до реки оттуда час даже верхом. И, когда я опускаю его на землю, он продолжает твердить о море. Его глаза слепы, и, когда я обрызгиваю ему лицо водой из фляги, он благодарит меня так, словно внутренним взором видит себя стоящим на берегу. «Что меня прикончило, меч или топор?» — спрашивает он, и я отвечаю: «Товарищ, о чём это ты? Тебя ударил хвост драконихи, но наше дело сделано, и ты уходишь, покрыв себя честью и славой». «Дракониха, — говорит он, — что стало с драконихой?» «Все копья, кроме одного, остались у неё в боку, — отвечаю я, — и теперь она спит». Но он снова забывает о нашем деле и говорит о море и о лодке, на которой плавал в далёком детстве, и как однажды тихим вечером они с отцом ушли далеко от берега.

Я тоже буду тосковать по морю, когда пробьёт мой час? Думаю, с меня и земли хватит. И с местом привередничать не стану, пусть только оно будет в тех краях, где мы с Горацием скитались, к нашему с ним вящему удовольствию. Чёрные вдовы раскудахтались бы, услышь они мои мысли, и тут же напомнили бы, с кем мне предстоит делить свой последний приют. «Глупый рыцарь! Уж кому-кому, а тебе нужно быть осторожнее с выбором места упокоения, а не то окажешься в соседях у тех, кого порешил!» Разве не подобные шуточки они отпускали, закидывая Горация грязью? Да как они смеют! Они там были? Возможно ли, чтобы эта самая женщина, которая сидит сейчас в моём седле, сказала то же самое, услышь она мои мысли? В том зловонном тоннеле, когда я спасал её от чёрных замыслов монахов, она твердила про убиенных младенцев. Да как она смеет? А теперь она сидит в моём седле, верхом на моём дорогом боевом коне, и кто знает, сколько ещё нам с Горацием осталось странствовать?

Нам с Горацием уже было подумалось, что мы едем в последний путь, но я ошибся, перепутав добрых супругов с другими знакомцами, и теперь у нас снова есть время проехаться с миром. Однако, ведя Горация под уздцы, мне приходится всё время оглядываться, потому что те, другие, наверняка идут следом, пусть мы и далеко их обогнали. Мастер Аксель идёт рядом со мной, но под ногами у него путается коза, и размеренного шага у него не выходит. Догадывается ли он, почему я так часто оглядываюсь? «Сэр Гавейн, а мы с вами не были когда-то товарищами?» — вот какой вопрос он мне задал с утра пораньше, когда мы выбрались из тоннеля, и я посоветовал ему найти лодку и сплавиться по реке. Но он всё ещё здесь, в горах, и его любезная жена вместе с ним. Мне не хочется встречаться с ним взглядом. Годы покрыли нас обоих своим плащом, подобно тому, как трава и бурьян покрывают поля, где мы когда-то сражались и убивали. Что же вы ищете, сэр? И на что сдалась вам эта коза?

«Поверните обратно, друзья, — сказал я, когда они набрели на меня в лесу. — Этот путь не под силу престарелым путникам вроде вас. Посмотрите, как добрая госпожа держится за бок. Отсюда до каирна великана ещё добрая миля или того больше, и единственное укрытие — низкие скалы, за которыми придётся крючиться, пригнув голову. Поверните назад, покуда у вас ещё есть силы, а я сам доставлю козу к каирну и привяжу как следует». Но они оба посмотрели на меня с подозрением, и мастер Аксель козу не отдал. Над головами у нас шелестели ветви, и его жена присела на корни дуба, глядя на пруд и склонившиеся над водой потрескавшиеся деревья, а я тихо сказал: «Сэр, это путешествие вашей любезной жене не по силам. Почему вы не последовали моему совету и не сплавились вниз по реке, чтобы миновать эти горы?» «Мы должны отвезти эту козу туда, куда обещали, — отвечает на это мастер Аксель. — Обещание дано ребёнку». И, говоря это, бросает на меня странный взгляд, или мне это снится? «Мы с Горацием отведём козу. Вы не доверите мне это дело? Мне с трудом верится, что коза доставит Квериг хоть толику неприятностей, даже если дракониха проглотит её целиком, хотя это может её немного отвлечь и дать мне преимущество. Так что давайте животину мне и спускайтесь с горы, пока один из вас не свалился под ноги другому».

Потом они отошли за деревья, подальше от меня, и я услышал приглушённые голоса, но слов было не разобрать. И вот мастер Аксель подходит ко мне и говорит: «Моя жена ещё чуток отдохнёт, и мы пойдём дальше, сэр, к каирну великана». Вижу, дальше спорить бесполезно, и мне тоже не терпится продолжить путь, ведь кто знает, насколько отстал от нас мастер Вистан со своим покусанным мальчишкой?

Часть четвёртая

Глава 15

Кому-то воздвигнут прекрасный памятник, который поможет живущим помнить причинённое ему зло. Кому-то достанется грубый деревянный крест или раскрашенный камень, а кому-то суждено затеряться во мраке времён. Так или иначе, все люди — участники древней процессии, и потому можно предположить, что каирн великана был воздвигнут в давние времена, чтобы почтить место трагедии, когда в пекле войны погибли невинные дети. Если же не это, то причину его существования придумать сложно. В местах пониже и поровнее желание наших предков увековечить очередную победу или очередного короля особого удивления не вызывает. Но зачем наваливать груду тяжёлых камней выше человеческого роста в месте настолько высоком и отдалённом?

Я уверен, что, когда Аксель устало брёл вверх по склону, его тоже занимал этот вопрос. Когда девочка впервые упомянула про великанов каирн, ему представилось нечто на вершине большого холма. Но каменный столб просто взял и вырос перед спутниками на горном склоне, и ничто вокруг не объясняло его предназначения. Однако коза, судя по всему, тут же почувствовала важность этого сооружения, потому что, как только каирн чёрным перстом вырос на фоне неба, забилась в неистовстве. «Чует свою судьбу», — заметил сэр Гавейн, ведя коня с Беатрисой в седле вверх по склону.