Стальное зеркало - Анна Оуэн

Смотри-ка, на де Рубо он не кричит. И на Бога не ссылается.

Ах, это я тут с ума сошел. Оказывается. Это я тут безумен и за свои действия не отвечаю. А не этот — за свои слова отвечать не хочет. Вот, значит, как…

Гуго зубы стиснул — и молчит. Сейчас господин генерал его спросит, в чем дело, да за что… а он все равно молчать будет. Пусть этот и объясняет, за что ударил!

— Я вас вполне понял, господин де Фаржо. Господин де Жилли, вы мне можете объяснить, какое… насекомое вас укусило? Молодые люди вроде вас устав не помнят, но дуэльный кодекс обычно знают наизусть. Даже я в вашем возрасте знал, кстати.

Господи, да о чем он? Что ж за наказание такое, все слова понятны, а у фраз смысла нету, хоть с лопатой его раскапывай!

А отвечать все-таки придется.

— Господин де Фаржо оскорбил даму, — четко выговорил Гуго, и сам удивился. У него обычно от волнения слова в горле застревали, особенно, когда командующий сердился. А тут — вышло.

— Вы, э… что-то путаете, де Жилли, эту глубокоуважаемую даму господин де Фаржо оскорбить не может. Вы скажите мне, с кем вы собрались драться?

— С господином де Фаржо, офицером Третьего полка! — о чем это он, что это он за глупости спрашивает, возрыдал в душе Гуго. Издевается? С кем… с монахом Вильгельмом… и свиньей Пятого полка в качестве секунданта!

А северянин побелел весь опять… Это почему?

— Ну подумайте, де Жилли… разве может офицер под моей командой сказать госпоже… э… Матьё «детей своих жрать»… за то, что досточтимая госпожа Матьё и ее достойные единоверцы от своей присяги первыми не отступили… Кстати, вы, молодые люди, плохо представляете себе, какая это серьезная вещь, присяга. В наше время все забывают, кто и когда раз и навсегда приказал отдавать кесарю кесарево… налоги, там, платить, в военную службу идти, верность, опять же, соблюдать.

Голову наклонил, глаза закатил, сейчас от Рождества Христова начнет… стой. «Детей жрать». Так он все слышал?

А если слышал, так зачем издевается?!

В столице Гуго видал бродячих актеров с представлением. Взяла девушка обруч, по краю — то ли свечки, то ли плошки масляные, маленькие совсем. Повела бедром — и раскрутился обруч, пляшет, словно сам по себе, мелькают перед глазами пламенные полосы, кружатся. Вот ровно так сейчас у адъютанта перед глазами все и кружилось, и полосами шло. То ли факелы в руках у солдат, что вокруг стояли. То ли злость кромешная.

— Представьте, так и приказал. Кесарево кесарю, а Божие Богу. И вторую часть, знаете ли, тоже объяснял. И не один раз. И просто ведь так, любой поймет. «Потому что Я голоден был — и вы Меня не накормили, жаждал — и вы Меня не напоили, был чужестранцем — и вы Меня не приютили, нагим — и вы Меня не одели, больным был и в тюрьме — и вы не позаботились обо Мне». Господин де Фаржо, мне очень жаль, что вы Его не слушали, что вы не офицер, не христианин и не человек… мы тут все грешники, и, наверное, кто-то еще думает так, как вы — и даже злого в том не находит. Но все же не говорит. Я могу командовать грешниками, но мне все же нужны люди, а не… иные существа. Я надеюсь, что вы просто одержимы и что кто-нибудь получше меня вам поможет, но если завтрашнее утро застанет вас в лагере, я обойдусь с вами, как мне позволяет закон. Если это оскорбило вас, напомните мне о себе в сентябре… Госпожа Матьё, не нужно падать, сейчас вас проводят туда, где вы сможете поспать.

Это, с изумлением понял Гуго, северянина так из армии выгнали. И даже вызвали заодно, после конца кампании. И с самого начала о том де Рубо и говорил… а я один не понял, де Фаржо куда раньше догадался.

Господи, в тысячный раз подумал де Жилли, ну за что, за что мне это все?

Глава четвертая,

в которой герцогу портят вечер, почтенным негоциантам — обед, наследнику престола — утро, ученому мужу из Сиены — целый день, а адмиралу — репутацию 1.

Со дня приезда ромского посольства прошел ровно месяц. По сему поводу Мигель де Корелла пребывал в раздражении. Уже не в тихом, как пару недель назад. Во вполне явном. Попадись ему сейчас кто угодно из аурелианских придворных, хотя бы и господин коннетабль, приятнейший человек — не повезло бы и коннетаблю. Месяц бесплодного сидения. Месяц! Малых приемов — десяток. Больших приемов — три. Охот — две. Военных советов — ни одного. Зачем приехали? Охотиться и с дамами отплясывать? Этого добра и в Роме хватает, незачем ехать в Аурелию.

И, между прочим, в Роме и охота получше будет. Там селезней бьют юнцы, а не особы королевской крови. Да и охотник из Его Величества Людовика VIII неважный. Стреляет хорошо, метко — верный глаз, с охотничьим арбалетом управляется многим на зависть, собак понимает, словно они не лаем лают, а лично ему докладывают, как на совете, по-писаному… но нет в нем азарта, начисто нет. Выцелил — и доволен, а остальное, кажется, необязательно.

В этом они с герцогом Беневентским — как родные братья. Гарцевать на коне, скакать впереди прочих, выслеживать добычу, как собака — верхним чутьем, но стрелять… это пусть пажи развлекаются и прочие спутники. В седле король держится так, что слепому ясно: легенда о предке-кентавре не врет ни единым словом. Точно был там кентавр. Но селезни для короля не охота, как и для Чезаре. Медведи — другое дело, но где в окрестностях Орлеана медведи? Лет двести как всех повыбили. А на двухнедельную охоту на север король не собирается, к счастью. Его Светлость — воплощенное терпение, но тут, может статься, и терпения герцога не хватило бы.

И ни свадьбы, ни приготовлений — но вот на это сердиться трудно. Хотя тоже непонятно, чего здесь от посольства хотят. Еще немного — и Мигель поверит кардиналу делла Ровере, что против Его Светлости отчаянно интригуют враги и недоброжелатели. Поверим — обнаружим. И воспрепятствуем. Но, кажется, кардинал выдумывает. Хуже, что он свои выдумки записывает и отсылает в Рому Его Святейшеству. И не запретишь ведь… кардинал не в свите, кардинал сам по себе, на него управы у герцога нет.

А делла Ровере пишет. Неизвестно, что он пишет — его почту не проверишь, слишком большой скандал выйдет, если попадемся, а письма он выводит собственноручно, запечатывает и с личными гонцами отправляет. И хорошо, если Его Высокопреосвященство докладывает об интригах недоброжелателей. Хуже будет, если с его слов Папа сделает вывод, что все, происходящее в Аурелии — признак неуважения к его возлюбленному сыну. Александр VI человек разумный, но гордый и вспыльчивый. И за недостаток почтения к семейству Корво может отомстить. Войну с Аурелией не начнет, конечно, сил недостаточно, но — жди тогда неприятностей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});