Браслет пророка - Гонсало Гинер

Император все еще залечивал раны после унизительного и жестокого захвата Константинополя во время Четвертого крестового похода. Он уже не мог убедить свое войско стать на сторону крестоносцев. Кроме того, он ссылался на недостаток людей, поскольку те, на кого он рассчитывал, были заняты подавлением повсеместно вспыхивающих народных восстаний, и было не до сражений с иноземными войсками.

Принимая во внимание столь напряженную обстановку, логично было предположить, что официальная поездка Папы требовала бы серьезных дипломатических усилий, а именно этого Иннокентий хотел меньше всего.

У Папы была важная причина предпринять эту неофициальную поездку в Эфес. Он хотел найти очень ценную реликвию, подозревая, что его предшественник на папском троне Онорио III спрятал ее в том реликварии, который он послал в Эфес в 1224 году. В результате длительных бесплодных поисков Папа сделал вывод, что две серьги находятся в реликварии в Эфесе. Несмотря на сложности, которые создавало его продолжительное отсутствие на своем важном посту, он был вынужден принять решение заняться этим делом лично, поскольку без его участия оно не продвигалось.

В дневнике Онорио подробно описывалось, как крестоносец, известный венгерский принц, передал церкви 15 августа 1223 года скромные серьги, найденные в могиле предположительно апостола Иоанна, среди руин большой базилики, построенной в память об апостоле на холме в окрестностях Эфеса.

Сначала Онорио не осознал всей важности находки. Но через некоторое время произошел один странный случай, который заставил его понять исключительную ценность этих серег.

Православный патриарх Константинополя Герман II послал ему подарок, чтобы сгладить напряженные отношения между двумя Церквями – римской и восточной. Речь шла о мозаике в византийском стиле для украшения базилики святого Павла, реставрировавшейся уже на протяжении нескольких лет по приказу Папы. Византия гордилась тем, что среди ее благородных сынов был святой Павел – Павел Тарский, и хотела, чтобы это было отражено в его гробнице в Риме.

Еще не видев мозаики, Онорио III велел украсить ею одну из капелл. Но через несколько дней он приехал посмотреть, как идут работы, и его ждал большой сюрприз. На мозаике была изображена Дева Мария с младенцем на руках, а в ее ушах были те же «скромные» серьги, которые ему подарили лишь несколько недель назад.

Онорио, впечатлившись этим открытием, отразил в дневнике свои сомнения по поводу необходимости разглашения такой сверхважной новости. Хотя он знал, что мир ахнет, услышав о существовании единственной реликвии, имеющей непосредственное отношение к Святой Деве, не умаляя важности этого факта, на двух страницах он рассуждая о кощунстве коммерции реликвиями во всей Европе.

Онорио отдавал себе отчет в том, что весь Запад был охвачен страстью к обладанию любыми священными предметами. Города соперничали за право владеть наиболее ценными из них, и те города, которые их заполучали, быстро богатели благодаря паломникам, исполненным религиозного пыла, которые приходили из дальних земель посмотреть на эти реликвии и поклониться им. Они заполняли постоялые дворы, щедро одаривали церкви, а ремесленники в мастерских трудились день и ночь, не покладая рук, изготавливая копии реликвий.

Папа много часов провел перед своей личной капеллой и записал в дневнике твердое и окончательное решение. Около тысячи двухсот лет назад христиане находились в той же ситуации, что и он сейчас, когда были вынуждены определить судьбу этой необычной реликвии. Они решили спрятать серьги возле тела святого Иоанна, любимого ученика Христа и защитника Девы Марии, после вознесения ее Сына. Папа решил, что сделает то же, но разделит серьги: одну пошлет в базилику святого Иоанна, а другую – в базилику Святой Гробницы в Иерусалиме, поскольку именно в этих местах были похоронены Сын Божий и его ученик.

Иннокентий был единственным, кто знал о существовании этого дневника. Он не занес его в свое время в каталог, решив припрятать среди своих личных документов, чтобы убедиться в истинности своих открытий, прежде чем обнародовать их.

– Карло, как ты себя чувствуешь сегодня? Тебя уже не беспокоит несварение желудка?

Иннокентий только что сел на скамью с навесом у единственного стола, имевшегося в столовой на корабле, намереваясь позавтракать. Это был их шестой день плавания.

– Ну, мне хотя бы не пришлось всю ночь мучиться из-за спазмов в желудке, как прежде. Но я себя не очень хорошо чувствую.

Моряк, выполнявший обязанности повара, подошел к ним, чтобы предложить завтрак. С первого вечера на борт) судна они сошлись во мнении, что Паулино из Модены – так звали этого моряка – был не просто расторопным малым, но еще и великолепно стряпал.

– Господа, сегодня утром я могу вам предложить аппетитные яйца всмятку с пьемонтскими колбасками под вкуснейшим, но чуть острым мясным соусом. К ним я подам маниоку, как готовят ее в Модене, в моих родных местах. Я могу вам принести еще графинчик вина и черный хлеб.

Карло скорчил гримасу, представив, какой эффект может оказать вся эта еда на его слабый желудок, и попросил только хлеба и кувшин горячего молока.

Иннокентий посмотрел на него с сочувствием. Темные крути под глазами Карло увеличились вдвое, а кожа стала болезненного серого цвета. Его секретарь и без того был тощ, а за эти дни превратился в скелет, обтянутый кожей.

Сам Папа решил позавтракать поплотнее. В этом плавании он ел пишу, приготовленную, по его мнению, очень хорошо. В Летране готовили совсем не так, как на корабле. Поскольку в Риме за обедом решались дела, Иннокентий почти никогда не имел возможности поесть в одиночестве и сделать заказ по своему усмотрению. Как правило, меню составлялось заранее, и блюда были изысканно сложными: в них смешивалось столько вкусов, что в результате не было своего, особенного.

Ему раньше не доводилось есть так вкусно и в такой простой обстановке, как в эти дни. Вместо тонких кружевных скатертей, богемского хрусталя и керамики из Лиможа он ел за столом из грубого дерева, без скатерти, из глиняной посуды и пил из граненых стаканов. Но все это не имело значения, потому что еда была восхитительной.

Он, Синибальдо де Фиески, родился в очень богатой семье, приближенной к императору Федерико, тому самому, с которым он сейчас не сошелся во взглядах, и поэтому его никогда не окружала скромная обстановка. Разумеется, пища моряков и должна быть более простой и питательной, чем в Летране, поскольку они целыми днями тяжело трудятся.

У всех блюд был отменный вкус. Свинина, фасоль, тушенная с мясом, лапша с грибами – вот лишь некоторые блюда из тех, которыми его потчевали в эти дни. Они совершенно отличались от изысканных парадных блюд, к которым он привык.

Ни один из этих грубых дерзких моряков даже представить не мог, что сидит за одним столом с самим Папой Римским. Если бы они знали это, они, безусловно, не ругались бы по привычке и не осмеливались бы рассказывать со всеми пикантными подробностями о победах над женщинами.

За трапезой они искренне смеялись, вспоминая о своих похождениях, о женщинах в портах, куда они заходили на стоянку, которые всегда были готовы облегчить их кошельки.

Для Иннокентия эта поездка была отличной возможностью познакомиться с реальным миром, не отфильтрованным специально для него, таким, каким он был на самом деле. По прошествии нескольких дней он даже стал принимать участие в разговорах команды, получая от этого огромное удовольствие и выражая свое мнение по поводу некоторых поднимавшихся вопросов. Эти необразованные, малокультурные люди удивляли его, прежде всего, гибкостью и широтой своих взглядов. Сколько раз Иннокентий вел переговоры с людьми очень умными и образованными и видел, что их окаменевшие сердца не отзываются на его слова! А находясь среди этих грубых моряков под видом торговца, он понимал, что у них на душе, каковы их стремления и что действительно для них важно в жизни, насколько непоколебимы их убеждения и велико их благородство. Он понял, почему Иисус Христос искал учеников среди моряков. За многие годы жизни в Летране ему не открылось то, что стало понятно здесь, – человеческая душа.

Однажды вечером они гуляли по палубе и обсуждали свои планы на ближайшее будущее.

– Карло, капитан сказал тебе, в котором часу он рассчитывает завтра прибыть в Константинополь?

– Он говорит, что, если не возникнет осложнений, мы можем быть в порту уже до полудня. Вы подумали, чем мы будем заниматься в столице империи два дня, Ваше Святейшество?

– Карло, я тебе напоминаю, что категорически запретил называть меня так! Когда-нибудь ты проговоришься в чьем-либо присутствии, и тогда наша миссия будет провалена.

Карло извинился и снова пообещал этого не делать.

– Я хочу посетить базилику святой Ирины, где, если не ошибаюсь, находится мозаика, копия которой была подарена церкви святого Павла, и, конечно же, хочу осмотреть собор святой Софии. Карло, у нас будет возможность ознакомиться с самой знаменитой церковью из всех, существующих в мире, самой крупной церковью всех времен христианства и самой красивой из всех, которые ты когда-либо видел. Вот уже много лет я мечтал войти в нее как паломник, чтобы увидеть великолепные мозаики, украшающие ее купола. Эти мозаики изготовлены из миллионов кусочков смальты, которые в зависимости от силы солнечных лучей и угла их падения меняют цвет и переливаются. Это грандиозное зрелище, судя по рассказам счастливцев, которым удалось увидеть эту церковь. Мы воспользуемся остановкой для неофициального визита, но с насыщенной культурной программой. После взятия города крестоносцами в 1 203 году многие памятники были сожжены или разрушены, а некоторые статуи были отвезены во франкские города, хотя большинство из них, как и бесчисленные реликвии, осели в Венеции. Но, несмотря на это, остается еще много великолепных мест, на которые стоит посмотреть. Карло, тебе это понравится! И я ожидаю, что к завтрашнему дню ты окончательно придешь в себя, потому что в противном случае тебе придется остаться на корабле.