Том 2. Поэзоантракт - Игорь Северянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А.К. Толстой
Кн. Л.М. Ухтомской
Граф Алексей Толстой, чье имяЗвучит мне юностью моейИ новгородскими сырымиЛесами в густоте ветвей;
Чей чудный стих вешне-березовИ упоенно-соловьист,И тихий запад бледно-розов;И вечер благостно росист;
Он, чьи припевы удалые —Любви и жизни торжество;Чья так пленительна МарияИ звонко-майно «Сватовство»;
Он, чье лицо так благородно,Красиво, ясно и светло;Чье творчество так плодородноИ так роскошно расцвело.
Ему слагаю, благодарный,Восторженные двадцать строк:Его напев великодарный —Расцвета моего залог!
Тайна песни
Обворожительных имений,Рек, деревень, садов и селНа свете много; тем не меней, —Кто где всю жизнь свою провел,
Иль только юность, только детство, —Свой славословит уголок,Поет, не разбирая средства,Его, от прочих мест далек.
Неподражаемых поэтов,Художников, артистов иМузыкотворцев много, в этомУж убедиться вы могли.
Однако же, у всяких вкусовИзлюбленный искусник свой:Одним — мил Дебюсси и Брюсов,Другим — Серов и А. Толстой.
Очаровательных созданийНемало между разных рас:Блондинок цвета шерсти ланей,Брюнеток с васильками глаз.
И редко тот, кто любит шведку,Японкой будет увлечен.Лишь соловей, вспорхнув на ветку,И я, такой же, как и он.
Поем равно все то, что видим,И славословим всех равно.Мы никого не ненавидимДа и не любим заодно!
Не оттого ль?…
Итак, нежданное признаньеСлетело с изумленных уст!..Не оттого ль мое терзанье?Не оттого ли мир мне пуст?
Не оттого ли нет мне места,Взлелеянного мной вполне?И в каждой девушке невестаЯвляется невольно мне?
Не оттого ль без оговорокЯ не приемлю ничего?Не оттого ль так жутко-зорокМой взор, вонзенный в Божество?
Не оттого ль мои паденьяИз глуби бездны снова взлет?Не оттого ль стихотвореньямЧего-то все недостает?…
И как судить я брата смею,Когда я недостатков полн,И, — уподобленный пигмею, —Барахтаюсь в пучине волн?…
Чары соловья
Но соловей не величавейМеня, а все ж он — соловей,Чья песнь посвящена дубравеИ первым трепетам ветвей!
В его бесцельном распеваньеНе больше смысла, чем в траве,И все же в нем очарованье, —В ничтожном этом соловье!
И в пенье бестенденциозномНе мудрость высшая ль видна?Не надо вовсе быть серьезным,Когда томит тебя весна!
Весной упиться всем уменьемДуши безразумной умей!Так говорим волшебным пеньемТебе и я, и соловей!
Возрождение
Величье мира — в самом малом.Величье песни — в простоте.Душа того не понимала,Нераспятая на кресте.
Теперь же, после муки крестной,Очищенная, возродясь,Она с мелодией небеснойВдруг обрела живую связь.
Освободясь от исхищренийКогтистой моды, ожил стих —Питомец чистых вдохновенийИ вешних радостей живых.
И вот потек он ручейково,Он бьет струей поверх запруд,И нет нигде такой оковы:Зальдить ручей — мой вольный труд!
«Эти» мужчины
Предвижу критиков ухмылки,Их перекошенные рты.Их презирает стих мой пылкий —Явленье истой красоты!
Огонь святого вдохновеньяРастопит скептицизма лед,И критиков в одно мгновеньеЗакружит мой водоворот.
В нем эти лысые, косые,Кривые, пошлые и все,Кем разукрашена Россия,Вдруг явятся во всей красе.
И взвоют «евнухи Парнаса»,Кружась передо мной волчком:«Позволь, о автор „Ананасов“,Тебя ругнуть… чуть-чуть… бочком:
Ведь при такой дороговизнеКак нам прожить без руготни?»…Нет, кроме шуток, эти «слизни»Существовали в оны дни.
Почти что мной напропалуюМеня угодливо браня,В глаза — чуть руки не целуяИ ремесло свое кляня…
Вне политики
Где ходит море синим шагомТо к берегу, то к островам,Нет плаца бешеным ватагам,Нет фразы взбалмошным словам;
Где в зелень берегов одетаЗлатисто-карая река,Здесь нет ни одного «кадета»,Ни одного «большевика».
И где в растущем изумрудеЛесов и поля дышит Бог,Здесь братьями живут все людиИ славословят каждый вздох.
И здесь, где лишь от счастья плачетЖивой, где горести чужды,Здесь нет политики, и значит:Нет преднамеренной вражды!
Доказательство рабства
Есть доказательство (бесспорнейЕго, пожалуй, не найти!)Что вы, культурники, покорнейРабов, чем вас ни возмути! —
Вы все, — почти без исключенья,И с ранних юношеских лет, —Познали радость опьяненьяИ пьяных грез чаруйный бред.
И что же? Запрещенье водки —Лишенье вас свободных грез —Вы, — апатичны, вялы, кротки, —Перенесли, как жалкий пес!
Вы без малейшего протестаПозволили вас обокрасть, —И ваше грезовое местоВзяла разнузданная власть!
Пожалуй, с солнцем и с сиреньюМогли б расстаться без борьбы?!..Примите ж хлесткое презреньеМое, культурные рабы!
Соната «Изелина»
(Кнут Гамсун, «Пан»)
I. ВстречаСпи, спи! пока ты будешь спать,Я расскажу тебе о ночиМоей любви, как не отдатьСебя ему — не стало мочи.
Я дверь ему забыла заперетьСвою шестнадцатой весною:Ах, веял теплый ветер, ведь,Ах, что-то делалось со мною!..
Он появился, как орел.Мы встретились однажды утромПеред охотой. Он пришелИз странствий юно-златокудрым.
Со мной по саду он гулял,И лишь меня рукой коснулся,Он близким, он родным мне стал.В нас точно кто-то встрепенулся.
И у него на белом лбуДва лихорадочных и красныхПятна явились. Я судьбуУзрела в них — в желаньях страстных.
II. НаивностьПотом… Потом я вышла в сад,Его искала и бояласьНайти. А губы чуть дрожатЖеланным именем. Смеркалось.
Вдруг он выходит из кустовИ шепчет: «Ночью. В час». Вздыхает.Вдыхает аромат цветов.Молчит. Молчит — и исчезает.
Что этим он хотел сказать:«Сегодня ночью. В час»? — не знаю.Вы это можете понять?Я — ничего не понимаю.
Что должен он уехать в час,Хотел сказать он, вероятно?…Что мне за дело! вот так раз:Зачем мне это непонятно?…
III. Первое свиданиеИ вот я забываю дверьСвою закрыть, и в час он входит…Как я изумлена теперь,Что дверь открытою находит!..
— Но разве дверь не заперта?… —Я спрашиваю. Предо мноюЕго глаза, его уста,В них фраза: «Я ее закрою»…
Но топота его сапогБоюсь: разбудит он служанку.И стула скрип, и топот ног…«Не сесть ли мне на оттоманку?»
— Да, — говорю. Лишь потому,Что стул скрипел… Ах, оттого лишь!..Он сел, приблизясь к моемуПлечу. Я — в сторону. Неволишь?…
Глаза я впустила. ОнСказал: «Ты зябнешь». Взял за руку,Своею обнял. Входим в сон.Петух провозгласил разлуку.
IV. Вкушение«Пропел петух, ты слышишь?» СжалМеня, — совсем я растерялась.Я бормотала: ты слыхал?Ты не ослышался? Металась,
Хотела встать. Но вновь на лбуПятна два лихорадно-красныхУвидев, вверила судьбу.Свою глазам его прекрасным…
Настало утро. Пробудясь,Я комнаты не узнавалаИ даже башмачков. Смеясь,Себя невольно вопрошала:
Во мне струится что-то. Что жВо мне струиться-то могло бы?…Который час, — как тут поймешь?И я — одна? и мы — не оба?
V. ВосторгАх, я не знаю ничего…Лишь помню: дверь закрыть забыла…Служанка входит. «ОтчегоСвои цветы ты не полила?»
— Я их забыла. — Снова та:«Где платье ты свое измяла?»Смеется сердце. Та-та-та!О, если бы я это знала!..
Подъехал к саду фаэтон…«И ты не накормила кошку», —Твердит служанка. «Это он!»Твердит мне сердце. Я — к окошку!
Проси, проси его ко мне, —Я жду его: мне надо что-то…И у меня наедине —Запрет он дверь? — одна забота…
VI. Второе свиданиеСтучится. Отворяю. И,Желая оказать услугу,Дверь вмиг на ключ. В уста моиМеня целует, как подругу.
— Не посылала за тобой, —Шепчу… «Так ты не посылала?»Смущаюсь и кричу душой:— Да, мне тебя не доставало!
Да, посылала! да, побудьНемного здесь! — Глаза рукамиЗакрыла от любви, на грудьК нему склонив уста с глазами…
«Но кажется пропел петух?»Он стал прислушиваться. Я жеПодумала невольно вслух:— Как это мог подумать даже?…
Никто не пел. Пожалуй, лишьКудахтала немного кура…Он мне: «Немного погодишь, —Я дверь запру». И вечер хмуро
В окно взглянул. А я едваМогла шепнуть: — Но дверь закрыта…Я заперла уже… — Трава,Деревья, все — луной облито.
VII. У зеркалаУехал он опять. Во мнеКак будто золото струилось.Я — к зеркалу. Там, в глубине,Влюбленных глаза два светилось.
Лишь я увидела тот взгляд,Во мне вдруг что-то задрожало,И заструился сладкий ядВкруг сердца, выпуская жало…
О, раньше я была не та:Так на себя я не смотрела!..И в зеркале себя в устаПоцеловать я захотела…
Георгию Шенгели