Тайный советник вождя - Владимир Успенский

— Неужели конец всему? — невпопад спросил я. Но Николай Герасимович понял:

— При новых-то?

— Под себя мять будут, по-своему повернут. Счеты начнут сводить.

— Со мной тоже. И с Жуковым. С многими, — согласился Николай Герасимович. — Не доконали сразу после войны, Сталин не дал, теперь постараются. Но им еще машину раскочегарить надо, пар до марки поднять, а для этого время требуется.

— Они уже раскочегаривают, выражаясь по-вашему, по-флотски. Они уже начали. Нынче я почувствовал это.

Николай Герасимович внимательно посмотрел на меня, помолчал. Велел водителю-мичману остановить автомобиль у подъезда дома. Предложил мне:

— Пройдемся? Вечерок-то какой.

Морозило. Было скользко. Кузнецов поддерживал меня за локоть.

— Помните, Николай Алексеевич, как меня из наркомов вытурили, как звезды с погонов сняли?

— Дело Алафузова?

— Пусть так. Ликовал Берия: схарчил неподатливых моряков. А меня вызвал товарищ Сталин и предложил: принимайте должность заместителя главнокомандующего войсками Дальнего Востока по военно-морским силам. Я удивился: нет такой должности, да и зачем она, кому нужна? А Сталин спокойненько: «Если нет должности, значит, будет. А нужна она нам с вами. От Москвы далеко, у вас там флот, даже два флота, вас там знают. У флотов свои силы, своя контрразведка, в конце концов».

— К чему вы это? — спросил я.

— А к тому, что и сейчас у нас свое военно-морское министерство, своя контрразведка, свои возможности. Хотите поработать или отдохнуть на любом флоте, под любым званием? На Тихом океане, на острове, начальником минно-торпедного склада? Ни один черт не доберется. Или подлечитесь в нашем санатории, хоть на озере Сенеж, хоть в Прибалтике, хоть в Крыму? Можете спокойно отдыхать по крайней мере до осени, это вам гарантирую.

— Спасибо, Николай Герасимович, — я был тронут его заботой. — Остров на Тихом океане — это слишком далеко и не очень привычно. Лучше поближе к Москве.

Все было решено и сделано к моему полному удовлетворению. Сразу же после похорон Иосифа Виссарионовича мы с дочерью оставили на попечение прислуги квартиру и дачный наш домик, а сами, выражаясь по-военному, отбыли к новому месту службы, имея надежные документы, которыми снабдили нас в Министерстве военно-морского флота. Я тогда впервые на несколько месяцев надел морской китель с двумя красными просветами и двумя звездами на погонах и узнал, что стал «красноперкой». Так называли на флотах офицеров с упомянутыми просветами, не имевших морского образования, в отличие от особой касты истинных моряков. Отношение к «красноперкам», вне зависимости от звания, было насмешливо-снисходительное, по принципу: «Корабельный кок равен сухопутному полковнику». И этакий нюанс, видите ли, довелось познать на старости лет мне, долго числившемуся советником вождя и главнокомандующего по военным вопросам. Может, как раз и хороша жизнь своим разнообразием и непредсказуемостью!

А на похоронах Иосифа Виссарионовича я все же побывал. Не простил бы себе, если бы не сумел сделать этого. Конечно, к тем, кто официально провожал Сталина в последний путь от Колонного зала до Мавзолея, меня и близко не подпустили бы. Я смотрел из окна одного старого здания, видел все шествие и сверху, и сбоку, имея при себе бинокль с сильным увеличением. Врезалась в память не только вся общая картина, но и отдельные детали, подробности. Искреннее горе выражало осунувшееся лицо Ворошилова под непомерно высокой, да еще и расширявшейся кверху папахой — будто с чужой головы. У других — казенная скорбь. Мясистые, как у хомяка, щеки Маленкова разрозовелись на холоде и, казалось, больше, чем всегда, выпирали из-под какой-то малой шапчонки, прилепившейся на затылке. Хрущев обычен со своим «пирожком»: поворачивался туда-сюда, будто искал какой-либо непорядок, чтобы дать замечание, исправить: такой уж деятельный человек. Разглядеть выражение бериевского лица я не смог, его одутловатую физиономию скрывала широкополая шляпа, из-под которой поблескивали стекла пенсне.

Лафет с гробом Сталина влекли черные кони, заранее приученные к тому, чтобы идти медленно, равномерно, определяя темп торжественно-печальной процессии. Но в узком подъеме между Кремлевской стеной и Историческим музеем кони ощутили тяжесть груза и скользь под копытами, инстинктивно напряглись, ускорили шаг. Следовавшие за лафетом толстяки-коротыши Берия, Маленков, Хрущев и иже с ними сразу сбились с ритма, начали задыхаться, отстали, процессия растянулась, смешалась. Даже за мертвым Сталиным не под силу им было угнаться.

Увезли тело Иосифа Виссарионовича с Ближней дачи, и осиротела она, ставши бесхозной. Почти всю охрану сняли (в Колонный зал, в Кремль, к Мавзолею — для обеспечения безопасности нового руководства). Растерянная обслуга не знала, что делать, томилась неизвестностью. Агенты Берии сразу же «обследовали» кабинеты Сталина и в Кремле, и в «Блинах», увезли интересовавшие Лаврентия Павловича документы. Без разбора свалили в кузов грузовика груду бумаг и отправили на Лубянку.

Из руководящих работников по своей инициативе на даче и на квартире Сталина вскоре после его смерти побывал лишь Дмитрий Тимофеевич Шепилов. Наверно, материал собирал для «Правды». Потом поговаривали, что воспоминания намеревался писать, в том числе и о встречах с Иосифом Виссарионовичем. Не знаю, трудился ли он над мемуарами, но по крайней мере хорошее дело сделал: составил опись личного имущества товарища Сталина. Конечно, кое-чего к его приезду уже не оказалось, пуст был стол, в котором и на котором лежали пакеты с деньгами, и все же опись представляет определенную историческую ценность. К сожалению, при публикации ее в различных органах печати не обошлось без тенденциозности, без передержек, без ёрничества. Один из журналистов, к примеру, сосредоточил внимание на том, что в кабинете Сталина оказался географический атлас для средней школы. Таков, мол, уровень… И ни слова о подробнейших географических картах, с которыми работал Иосиф Виссарионович. А хороший атлас при этом совсем не помеха. Сталин хоть знал, чему в школе учат.

Похихикивая, перечисляют: четыре трубки, семь пар носков и всего лишь одни подтяжки…

Кстати, в том варианте шепиловской описи, которая есть у меня, ни носки, ни подтяжки не значатся… Впрочем, Шепилов, как я понимаю, и не претендовал на исследование сталинского быта, он просто назвал то, что увидел, а главная мысль при этом была такова: посмотрите, как просто и скромно жил великий человек, не позволяя себе никаких излишеств. И вот тут я бы чуть-чуть поправил Дмитрия Тимофеевича. В формулировке. Сталин не то чтобы не позволял себе излишеств, они органически были чужды ему. Он просто не думал о них, не отказывая себе в том, что необходимо было для работы, для нормальной жизни.

Гардероб его действительно был невелик. Несколько кителей стального цвета и цвета хаки, а один — белый. Мундир маршала — Сталин надевал его довольно часто. Новый мундир генералиссимуса «не пришелся» Иосифу Виссарионовичу и висел в шкафу. Как, кстати, два или три гражданских костюма, в которые он почти никогда не облачался. Ну, еще шинель, плащ, мягкие кавказские сапоги, несколько пар ботинок. Старая шуба — тулуп — и не менее старые, подшитые валенки для «прогулок», то есть для отдыха на дачной террасе. Тулуп оказался у меня, в память о друге, а валенки, вероятно, выбросили вместе с прочим «хламом». Были еще какие-то мелочи на подмосковных дачах и на Кавказе, но это уж совсем пустяки. В смысле необремененности вещами Иосифу Виссарионовичу мог бы позавидовать любой аскет.

Очень жаль, что почти ничего не сохранилось для музеев Сталина: они будут, в этом я глубоко убежден. Растащено имущество его. И не только в Москве, но и на юге, где частенько бывал Иосиф Виссарионович. Вот маленькая подробность. Многие люди ездили на озеро Рица, любовались красотами природы, фотографировались на фоне гор, скал, бурной горной реки. Особенно охотно снимались на полпути к Рице у так называемого Голубого озера. А квитанции на получение фотографий оформлялись тут же, на стареньком письменном столе. Я узнал его — это был стол, за которым работал на даче Иосиф Виссарионович… Потом, после Голубого озера, стол оказался в Пицунде, в известном «абхазском доме», где одним из энтузиастов, ревнителей старины, были собраны уникальные экспонаты. Там же находилась и деревянная вешалка, которой пользовался Сталин. Может, и еще что-нибудь уцелело?!

Не угадали мы с адмиралом Кузнецовым, предполагая, что новым правителям потребуется какое-то время, чтобы «раскочегариться и поднять пары». Или хотя бы соблюсти элементарную порядочность, не ломать сразу то, что было сделано предшественником. Однако группа Берии — Хрущева — Маленкова, дорвавшись до власти, так жаждала перемен, что не смогла придерживаться самых простых правил приличия. Не хватило терпения подождать, пока рассеется траур. Каждый день приносил новости, казавшиеся неожиданными, непонятными, но в общем-то закономерные. Буквально через несколько суток после похорон началась смена руководителей пропагандистских печатных органов, в первую очередь были закрыты газеты, которые Иосиф Виссарионович считал наиболее надежными: «Красный флот», «Сталинский сокол», «Патриот Родины»… Закрыть «Правду» решимости не хватило, но Хрущев взял ее под свои неусыпный контроль, с кадровыми, естественно, переменами. А зятя своего Аджубея вскоре «посадил» на «Комсомольскую правду» для формирования нового мышления у молодого поколения.