Переплет - Бриджет Коллинз

– Не глупи, Эмметт. Я знаю, как ты занят. Не целый день, нет. Просто поглядывай за ними, когда появится свободная минутка, и старайся не оставлять их надолго одних. Нам нужно уберечь ее.

Я сжал кулаки в карманах и уставился мимо нее на банку варенья из локвы. В школе локву называли «зуболомкой». Ее твердые плоды можно было есть, лишь когда те уже немного подгнили.

– Мам… он разобьет ей сердце.

– От этого еще никто не умирал.

– Она еще ребенок.

– Я была на год ее старше, когда вышла за твоего отца. И это чудесная возможность, Эмметт. Неужели не видишь? Что, если бы тебе выпал шанс на лучшую жизнь?

– Если бы этот шанс мне предложил Дарне, я бы велел ему засунуть его… – Мама прищурилась, и я вовремя замолчал. – Я бы отказался.

Вздохнув, мама, взяла с полки пару банок и прошла мимо меня к выходу. У самой двери она деловито проговорила:

– Просто пусть они знают, Эмметт, что в любой момент ты можешь войти неожиданно. Хоть это ты можешь сделать?

– Да, – ответил я, но она уже ушла.

Я сделал все, как просила мама. Мне не хотелось следить за ними, пришлось переступать через себя, и поначалу, поднимаясь по лестнице в комнату Альты, я каждый раз сокрушался, что отрываюсь от дел и трачу время понапрасну. Со стороны кажется, будто зима на ферме – время затишья, но если не доделать весь мелкий ремонт, не починить машины, весной придется поплатиться – точнее, мне придется краснеть перед отцом, что я все не успел. Однако присутствие Дарне претило мне не только поэтому: мне не нравилось, как он смотрел на меня, мне не нравилось, что рядом с ним я острее ощущал вонь свиного навоза, машинного масла и пота, въевшегося в рубашку. Мне не нравилось, как скручивался в узел мой живот, когда он приближался. Я инстинктивно чувствовал его присутствие на ферме, даже если не видел, что он приехал. И сперва я даже надеялся поймать его на чем-нибудь постыдном, чтобы со спокойной душой можно было приказать ему уйти и никогда не возвращаться, но он никогда не выглядел виноватым, словно скрывать ему было нечего. Еще одна причина, почему я совсем не доверял ему: он никогда не позволял себе ничего лишнего, разве что тянул Альту за косицу или щелкал ее по щеке. Он обращался с ней, как брат с сестрой; казалось, для него она – ребенок, только и всего.

Но шли дни, и мы стали проводить больше времени втроем. Как-никак, имелись у меня и дела, которые можно было делать в доме. Стало раньше смеркаться, и я был только рад сидеть при свете лампы и чинить снасти, выстругивать нагели или штудировать каталог семян, готовясь к долгим спорам с отцом по поводу того, в какой пропорции лучше высаживать овсяницу и тимофеевку. Холода стояли жестокие; я принес Пружинку с щенками в дом и поставил им ящик у плиты, да и у Альты в комнате всегда горел камин, ведь она еще до конца не поправилась. Иногда было почти приятно коротать вечера в тепле с Альтой и Дарне, которые тихо переговаривались или красноречиво молчали; бывало, Дарне насвистывал нежную мелодию, а Альта пыталась вышивать и портила вышивку. Бывало, мне приходилось больно впиваться ногтями себе в ладони, напоминая себе, что нельзя поддаваться его обаянию.

Как-то раз Альта весь день была в дурном настроении; Дарне приехал вечером, когда солнце уже закатилось, и при нем она пыталась не показывать своего раздражения, но я видел признаки: она нервно накручивала на палец прядь волос, а потом вдруг уставилась на меня.

– Эмметт, неужто у тебя нет других дел?

– Что? – Я наблюдал за Дарне, он раскладывал пасьянс на одеяле у нее на кровати; он не заметил валета червей, из-за которого мог бы убрать целый ряд, но я прикусил язык и не сказал ему об этом.

– Ты бы пошел и занялся чем-нибудь полезным. Если тебе скучно, вовсе не обязательно сидеть с нами.

– Мне не скучно.

– А что ж ты смотришь букой?

Я почувствовал, как кровь приливает к щекам. Дарне оторвался от игры и смотрел то на Альту, то на меня, нахмурившись. А ведь я так старался не показать, что на самом деле думаю о нем, и мне казалось, что последние пару недель мне это удавалось.

– Замолчи, Альта.

– Никто не заставляет тебя здесь сидеть. Люциан слишком хорошо воспитан, чтобы выпроводить тебя, но…

– Альта, – Дарне собрал карты, – я не возражаю, пусть сидит.

– Ты так из вежливости говоришь, Люциан. А ты, Эм, если не можешь быть вежливым, просто ухо…

– Альта, не надо никого из-за меня прогонять, – прервал Дарне и посмотрел мне в глаза. – Извини, Эмметт.

Я гневно взглянул на него.

– За что?

– Я лишь… я лишь хотел сказать, что… – Он шумно выдохнул. В комнате воцарилась тишина. Не поднимая взгляд, он сунул карты в коробку. – Альта, послушай, уже поздно. Я приду завтра.

– Нет! – Она схватила его за рукав и взглянула на него округлившимися глазами. – Прошу, не уходи.

Он метнул на меня быстрый взгляд, и я пожал плечами. Затем он неожиданно сунул мне в руки колоду карт.

– Перетасуй их, ладно? – Он сел, наклонился к Альте и взял ее лицо в ладони, заставив посмотреть на него. – Это ты. Альта, ведешь себя невежливо, а не Эмметт, – произнес он. – А ну-ка прекрати.

– Ч-что?

– Я не против того, чтобы сидеть втроем. Эмметт тоже. Или ты перестанешь грубить, или мы оба уйдем.

Она таращилась на него, совершенно сбитая с толку, а затем, к моему изумлению, тихонько рассмеялась и захлопала ресницами.

– Ты прав, – произнесла она. – Прости, Люциан.

– Прощаю, – он рассмеялся и постучал ей по носу указательным пальцем. – А теперь давай я тебе погадаю. Посмотрим, что тут у нас.

Он взял у меня карты и разложил четыре в линию на покрывале. Я заметил, что Альта погладила себя по щеке, словно все еще чувствовала его прикосновение. Дарне поднял голову.

– Двойка пик, двойка червей, пиковый валет, пиковая десятка. Хмм… Интересно.

– Плохие карты?

– Нет, – ответил он, – вовсе нет. – Он указал на двойку червей. – Эта карта значит любовь. Но двойка пик перед ней… не уверен, что она означает. Может, ссору. Или то, что ты сначала не поймешь, что любовь настоящая. А пиковый валет… Брюнет. Значит, ты влюбишься в брюнета. И он тоже тебя полюбит. Как тебе такой расклад?

Альта взглянула на