Закон - тайга - Эльмира Нетесова

— Какой сам, такие и бабы. Небось путные от тебя как от черта убегали. А пьющие — липли. Как говно к говну — до кучи, — засмеялся Притыкин.

— Шалишь, дед! Не все у меня такие были. Теперь что о том вспоминать? Но среди мужиков, чтоб я собственной жопой подавился, если стемню, тебя первого такого вижу. Ладно, не куришь. Работа у тебя такая. Но и не пьешь! А почему? От жадности? Так ведь я предлагал угощение! На халяву, можно сказать. С чего отказался?

Николай Федорович усмехнулся одними губами:

— Последние мозги пропивать не хочу. И тебе не советую. У нас, покуда в тайге маемся, голова завсегда тверезой должна быть.

Тимке и вовсе скучно стало, когда Притыкин не взял его с собой в тайгу лишь потому, что поутру пропустил фартовый стакан водки.

Дед за такое пригрозил его в другой раз с заимки прогнать.

Тимка зубы стиснул. Знал бы, чем все кончится, сам ушел бы тогда без оглядки. Столько времени потерял дарма! Все надежды и планы рухнули. Остался гол, как параша. Без меха, без навара. Что делать теперь, куда податься?

К фартовым? Тимофей даже язык себе прикусил за саму мысль. Такое было возможно еще недавно. Но не теперь…

Вывели его фартовые из закона. Выкинули в фраера. И самое обидное, что случилось это не в ходке в зоне. А здесь, в Трудовом. Будь оно неладно!

А самое обидное, что началось все с мелочи. Не одну зиму терпел и вздумал к Дашке подколоться. На время. Ну и схватил ее за сраку в бане, как бывало прежде в столовой. Только там она молчала. Не рыпалась. А тут развернулась и в зубы кулаком. С размаху, по-мужичьи, молча.

Тимоха тогда еле на ногах удержался. Из глаз искры посыпались, как от костра. Психанул фартовый, нагнал бабу, врезал сапогом в задницу так, что Дашка чуть в стенку зубами не вцепилась. Взвыла от боли иль от злобы. Глаза у нее из серых совсем белыми стали.

Тимоха вначале ошалел. А Дашка поперла на него буром. Видать, сослепу. Глаза небось вывернулись, в задницу смотреть стали. И, с чем попало под руки, на Тимку. Тот тоже озверел. Как мужика трамбовал бабу. Сапогами и кулаками, даже на кен- тель взял. В угол вбивал заживо.

Баба в долгу не осталась. В пах метлой въехала, а свалившемуся всю рожу изодрала, как кошка.

Фартовые их кое-как растащили. Но успокаивали Тимку зуботычинами. Он ответил взаимностью. И, не видя, въехал в мурло бугру. Такое не проходило безнаказанно. И хозяин фартовых, едва Тимофея втащили в барак, велел содрать с того все барахло и сунуть его голяком в парашу до самого утра.

Трое сявок всю ночь дежурили, не смыкая глаз. Следили, чтоб не выскочил Тимка раньше времени из параши.

Вечером на разборке, а этого следовало ожидать, Тимку вывели из закона. Новый бугор не любил оттягивать. И едва кенты высказались, бугор велел им вышибить скурвив- t

шегося фраера из барака вместе с барахлом. Что и было сделано тут же.

Тимка едва отыскал в темноте застрявший в луже рюкзак. Куда податься? К кому идти? И, увидев свет в окнах бани, пошел туда, чтоб смыть с себя вонь, грязь, боль.

Дашка, увидев его, приготовилась к защите. Лицо подергиваться стало. Он шел, наклонив голову, словно ничего не заметил.

— Куда прешься? Не видишь, я уже закрываю баню! — встала она в дверях, загородив проход руками. И вдруг повела носом, закрыла его ладонями. Отшатнулась, как от чумного. — Усрал- ся, что ли? — пропустила Тимку и закрыла дверь.

— Много там мужиков моются? — спросил он тихо, виновато опустив голову.

— Никого нет! — держалась баба на расстоянии.

— Прости. Тяжело мне, — сказал Тимоха. — На всю жизнь в науку. Если можно, дай парку. Дурь отмыть. Вместе с коростой и душу очистить.

Дарья своим ушам не верила. Впервые за все годы перед ней извинился фартовый. И не как-нибудь мимоходом, а по- человечески.

— Иди мойся.

— Прости. Тяжело мне, — повторил Тимоха, спешно раздеваясь и глядя на бабу умоляюще.

— Да будет о том. Простила…

Тимка, забыв обо всем, разделся при Дарье и, не прикрываясь тазиком, веником либо полотенцем, подошел к бабе:

— Мыла дай, если можно…

Дарья открыла шкафчик, подала кусок душистого туалетного мыла. Тимоха взял его молча. Также молча, одними глазами, поблагодарил за понимание и пошел мыться.

Он смыл с себя всю вонь и грязь. Парился на полке, обливался холодной водой и снова лез под кипяток. Тело горело от жара, а Тимке все не верилось, что смыл он с себя всю гадость минувшей ночи.

Сколько он мылся? От розового мыла не осталось ничего. Но Дарья не торопила, не напомнила из-за двери, что пора и честь знать.

Оглядев Тимоху, молча отметила, что неплохо скроен. Крепкий мужик. Как вешний клен. И поймала себя на мысли, что в его объятиях любой бабе будет житься спокойно. Вот если бы путевым был…

Едва Тимоха ушел мыться, баба, сама не зная зачем, выстирала всю его одежду, отчистила от грязи рюкзак. И положила на горячие батареи сушить белье. Едва оно высохло, Дарья кинула его под утюг. Даже брюки успела отгладить, навела на них стрелки. Повесила на спинку стула, чтоб не помялись. И, увидев грязные сапоги Тимохи, отмыла их так, как они никогда не мылись хозяином.

Тимоха впервые за этот месяц побрился. Ему не хотелось уходить из бани. Да и куда идти? К кому? Кто примет? На дворе такой собачий холод, до костей пробирает. От него нигде не спрячешься.

Тимка понял, что сколько ни сиди он в бане, уходить все равно придется. Тянуть больше нельзя. Не стоит испытывать и Дашкино терпение.

Тимоха напоследок облился горячей водой из шайки и выскочил в раздевалку.

Дарья вязала что-то за столом, придвинув поближе к себе настольную лампу. И словно не заметила Тимофея.

Про себя молча отметила, что ее бывший сожитель куда как слабее в сравнении с этим. Правда, и был он намного старше. Любила ль она его? Дашка и сама не знает. Много времени прошло. Зачем ворошить старое?

Краем глаза наблюдала за Тимофеем. Тот подскочил к стулу. Увидел все. Оторопел. Глянул на Дашку. Та и головы не подняла. Мужик торопливо вытерся. Одевался спешно. Пыхтел.

Баба поняла, что выгнали фартового из барака свои, воры. Иначе почему с рюкзаком в такую пору на улице оказался? В нем — все пожитки. Значит, выбили вместе с барахлом. Навсегда. Без права возврата в барак. Куда ж теперь пойдет? «Впрочем, какое мне до него дело?» — обрывала себя Дарья, совсем не увязывая случившееся с Тимофеем сегодня со вчерашней дракой.

Кто она такая, чтоб за нее вступились фартовые? Эти никогда не защитят. Век не простят, как, провожая убитого Дегтярева, плакала она, жалея участкового.

Законники после того дня, казалось, лишь повод искали, чтоб отомстить ей за это. Но случая не представлялось.

Тимофей оделся. Натянул сапоги. Но все еще медлил, тянул время. Словно что-то трудное обдумывал, решал для себя. А потом подошел к Дарье:

— Спасибо, Даша. В лютую минуту помогла. Век не забуду, — пошел к двери.

— Куда тебя понесло? — спросила она перешагнувшего порог Тимку.

— А черт меня знает!

— Оставайся в бане. Ночуй. Лавок много. Тепло и сухо, а завтра оглядишься, придумаешь, куда податься.

— Не откажусь, — быстро вернулся мужик. И, облюбовав лавку пошире, поставил на нее рюкзак.

— Курить снаружи будешь. Здесь — не смей. От греха подальше. Договорились?

— Так к быть, — кивнул Тимофей. И вскоре закрыл дверь на крючок — вслед за ушедшей Дашкой.

Проситься к ней в дом не решился. Второй раз попасть под ее кулаки не хотел. Да и не поверила бы баба после вчерашнего. Слава Богу, что помыться дала, белье постирала и в бане разрешила переночевать. Иначе хоть сдохни среди села!

Дарья… Странно как-то. Вот ушла домой. А перед глазами осталась. Иу почему? Ведь сколько времени ее знает, а увидел только сегодня.

«Красивая баба. Хоть спереду, хоть сзаду, все при ней. Сумела она отмыться. От всего разом. Изнутри и снаружи. Даже пить бросила. И надо ж, никого после Тихона к себе не подпускает. Хотя Дегтярев небось не упустил свое. Но вряд ли! Дашка за углами тискаться не станет. Не та натура. Да и квелый легаш был. Куда ему с такой бабой справиться? Вон зад какой крутой, что у лихой кобылки. Такую старику не объездить. Сбросит… Тут наездник помоложе, покрепче нужен. Навроде меня… — подумал Тимофей и, вспомнив белые Дашкины глаза, оглянулся. Нет, ушла баба. Не узнает. — А впрочем, что тут такого? Чем я не мужик? Когда голый перед нею стоял, не отворачивалась, с интересом рассматривала. Все ж баба. Может, стоило мне с культурным обращением к ней? Все ж семь зим без баб. А ведь тоже живой. И бабьего тепла хочется», — размечтался мужик, лежа на скамье.

Забывшись, он закурил. И вдруг услышал стук в окно, голос Дарьи:

— Тимофей, открой!

Мужик кинулся к дверям, сорвал крючок из петли.

— Ключ от дома в халате забыла, вот и пришлось вернуться. А ты почему куришь здесь? — Она нахмурила брови.