До завтра, товарищи - Мануэл Тиагу

Прощаясь с Маркишем, он сказал как нечто незначительное:

— Если у меня будет время, я поговорю с Сезариу. Если будет время.

Энрикиш помчался домой к Сезариу и рассказал о визите Маркиша.

— Что делает этот человек! — воскликнул с досадой Сезариу.

— Я не могу пересказать все его слова, но мне кажется, он в чем-то прав. Если мы, члены партии, встанем в первые ряды, а за нами никто не последует, мы погибнем.

Сезариу прервал его таким возбужденным голосом, какого Энрикиш никогда не слышал.

— Что же получается? Партийная организация решает, дает указания, готовит все необходимое, а в последний момент какой-то товарищик (впервые употребляя это слово по отношению к Маркишу, Сезариу еще раз повторил его), какой-то товарищик, считая себя особым господином в партии, по своей собственной инициативе дзет другие указания. Если бы я хорошо не знал Маркиша, то счел бы его раскольником и оппозиционером, ведущим подрывную работу.

— Хорошо, — согласился Энрикиш, кивая головой. — Я тоже недоволен его действиями и поэтому пришел к тебе. Но я не могу отрицать, что в чем-то он прав.

— Друг! — перебил Сезариу. — Никто не собирается выставлять себя под пули врага. Ты еще вчера говорил мне, как за нами последуют беспартийные трудящиеся и члены комиссий единства. Ты говорил, они все за забастовку. К чему же ведут речи товарищика? Только к дезорганизации и неразберихе. Сейчас нет ни доводов, ни полудоводов. Сейчас надо проводить в жизнь решения, делать все возможное и невозможное для забастовки.

Энрикиш вышел полный решимости. Поговорив с членами комиссии единства своего предприятия, он заметил, как они (по сравнению с предыдущим днем) изменили свои взгляды. За малым исключением все были настроены пессимистически. «Да, Маркиш в чем-то был прав», — подумал Энрикиш.

Он не знал, что Маркиш, уйдя от него, разговаривал с теми самыми людьми, которые теперь находились в подавленном настроении.

9

Получив накануне указания и прочитав листовку, рабочие ждали знака к началу забастовки.

Но его не было. Ответственные товарищи и члены комиссии единства делали вид, что ни о чем не знают.

— Черт возьми, что за люди наши руководители? — заорал какой-то детина, покраснев от злости. — Они мужчины или такие, как Борралья? (Как мы помним, Борралья был несчастный пьяница, подсобный рабочий, служивший мишенью для шуток.)

Энрикиш поговорил кое с кем из рабочих и посоветовал не приступать к работе. Не поддержанный никем в комиссии единства (все ее члены пребывали в нерешительности после беседы с Маркишем), он пошел вместе с детиной, назвавшим руководителей комиссии борральями, и с двумя другими рабочими к директору предъявить требования.

От директора не укрылось, что Энрикиш явился без своих прежних товарищей.

— Новая комиссия, господин Энрикиш? — произнес он. — Очень хорошо, очень хорошо. Сейчас я ничего не могу поделать, ведь несколько недель назад я повысил вам зарплату. — Глядя на Энрикиша с недоброй улыбкой, он добавил:

— Я кое-что слышал. Ваши наиболее благоразумные сторонники покинули вас. Смотрите же. За все, что произойдет, ответите вы.

Энрикиш, мигая, наивно посмотрел на него.

— Вы удовлетворяете или нет наши требования? Повышаете или нет заработную плату?

Его перебил детина, ударив по столу кулаком.

— Вы угрожаете моему другу Энрикишу. Однако я хочу вам сказать: все мы с ним заодно. За что отвечает о», я тоже отвечаю.

Директор играл ножичком для разрезания бумаги и смотрел с такой же недоброй улыбкой.

— Очень хорошо, очень хорошо. Я знаю это и не забываю. Такие люди мне нравятся.

— Вы удовлетворите наши требования или нет? — настаивал Энрикиш. — Нам лучше узнать об этом сейчас.

— Я уже ответил! — сказал директор и встал, давая понять, что разговор окончен. — Если вы натворите глупостей, сами и пострадаете. Сами себе копаете яму…

Энрикиш и его спутники вышли из заводской конторы и сообщили результаты переговоров.

Детина, сопровождавший Энрикиша (и который всегда был незаметен на предприятии), говорил с таким жаром, его слова так выражали общее настроение, что ему несколько раз аплодировали.

Как и было намечено в листовке, рабочие постановили провести двадцатичетырехчасовую забастовку. Но два члена бывшей комиссии единства выступили против этого решения, в результате чего рабочие приступили к работе.

В тот же час объявил забастовку небольшой завод Сезариу, несколько строек, джутовая фабрика и один магазин. На джутовой фабрике многие женщины, предупрежденные заранее, без колебаний прекратили работу.

Высокая, худая, с белокурыми волосами, перевязанными сзади лентой, Лизета переходила от одной группы женщин к другой, заговаривая со всеми. Одна женщина схватила ее за руку.

— Если бы Мария нас сейчас увидела, она бы осталась довольна, а? — Она улыбнулась, вспомнив бывшую подругу с фабрики, которая исчезла несколько месяцев назад.

— Она узнает об этом, — улыбаясь, ответила Лизета.

10

Паулу оставил велосипед в одной из таверн, сел на поезд и сошел, не доехав одной остановки.

Станция кишела шпиками, и Паулу решил пройти несколько километров. Даже на этом маленьком полустанке патруль полицейских подозрительно рассматривал пассажиров. Полицейские ничего не спрашивали, но Паулу чувствовал, как их глаза бесцеремонно обыскали его с головы до ног.

Появился второй патруль, который, казалось, не обращал никакого внимания на сошедших с поезда. Полицейский с расстегнутым воротником вытирал платком потную шею.

Паулу пошел по дороге. Едва он прошел полкилометра, как на развилке наткнулся на заставу. Четверо полицейских в касках стояли около дорожного указателя. Еще двое маячили на дороге, по которой Паулу должен был пройти. На обочине рядом с полицейским застыли молчаливые люди, в большинстве своем крестьяне.

Поздно было повернуть и пытаться пройти полями. Паулу сделал несколько шагов и остановился перед двумя полицейскими, которые говорили с женщинами.

— Я прекрасно понимаю, — говорил красноносый полицейский, — вы хотели присоединиться к бунтовщикам. Чтобы орать на площади, и так хватит народу.

— Конечно, она хотела присоединиться, — с важным видом подтвердил второй полицейский.

— Вы не знаете, в какое положение меня ставите, — спокойно объяснила женщина. — Если я не пойду туда сегодня, не знаю, когда смогу вернуться. А что скажет мой муж? С ним беседовать не вам, а мне.

— Даже если мы вас пропустим, то магазины закрыты, — отрезал полицейский. Недоверчиво посмотрев вокруг, он буркнул: — Я уже и так сказал лишнее.

Он нахмурил брови, и его лицо приняло свирепое выражение, словно он грозил наказать любого. Тут он взглянул на Паулу и спросил, чего ему угодно.

— А что означают ваши слова, что там много шума? — робко спросил Паулу.

Полицейский продолжал хмуро разглядывать его. Он словно пытался понять степень опасности вновь появившегося человека, заметить следы волнения и страха на его лице.

— А что? Вы тоже хотите идти туда?

— Если там спокойно, то хочу. Ведь там живет моя семья. Но если там неспокойно, пусть все успокоится, а я останусь у своей кумы. Я и так пострадал. — Паулу показал забинтованную руку.

Паулу так естественно говорил, что ему нельзя было не поверить.

Полицейский с красным носом отвел взгляд от Паулу и взглянул на второго полицейского.

— Бросил семью в огне и не волнуется.

Второй полицейский утвердительно кивнул головой, сохраняя все тот же важный вид.

— Вы мудро говорите, — продолжал Паулу. — Однако лучше двое мертвых и один живой, чем трое мертвецов.

— Хватит об этом, — прервал красноносый, чувствуя себя великим защитником не только порядка, но и морали. Затем он повернулся к своему напарнику и добавил:

— Разношерстный нынче народ…

Не зная еще, что требуют от тех, кто хочет пройти, Паулу отошел в сторону и присоединился к стоящим на обочине.

К заставе подошла старуха с корзиной, поговорила с полицейскими, и те, заглянув в корзину, пропустили ее.

Паулу подошел к ним и спросил, показывая на уходящую старуху:

— Значит, можно спокойно туда идти?

Красноносый несколько минут внимательно рассматривал маленького человечка с пиджаком в руках, с седыми волосами, выбивающимися из-под берета, с обожженным лицом и перевязанной рукой. Затем пожал плечами.

— Засранец — вот ты кто!

— Я пошел, — сказал Паулу с покорным и безропотным видом. — Я всегда был любопытным.

Пройдя кордон, он тихо пошел по дороге, ожидая каждую секунду, что его окликнут и проверят карманы. Но этого не случилось.

Оба полицейских следили за ним, и красноносый сказал: