На берегах тумана - Федор Чешко

В ту телегу, где следовало ехать Ларде, его не пустили. Ларда должна была безотлучно находиться рядом с поручителем и отцом, а пять человек (это считая с Фыновыми сыновьями) — и то уж слишком тяжелый груз для многодневной езды при одном вьючном в упряжи. Лефу пришлось ехать вместе с Гуфой, которая вызвалась следить в дороге за не оправившимся еще от раны парнишкой.

Так что с Лардой они могли только переглядываться, да и то лишь на поворотах, когда не застила им друг друга колымага послушников.

А поговорить не удавалось даже во время многочисленных остановок — рядом постоянно толклись чужие.

Ночевать устраивались в разных хижинах, теми же группками, которыми разобрались по телегам, — это чтоб не отягощать хозяев многолюдством. Потому с наступлением сумерек (а иногда и раньше, если путь между соседними долинами оказывался короче дня) Леф терял не только надежду оказаться рядом с Торковой дочерью, но даже возможность видеть ее виноватое растерянное лицо и пытаться утешить взглядом. Он очень старался выдумать какую-нибудь уловку, чтобы хоть краткий миг пробыть наедине с девушкой, только выдумывались одни лишь глупости. Может быть, Гуфа? Нет, Гуфа не хотела пособить ведовством. В первую ночь Леф просил ее усыпить покрепче Фына и прочих, а Ларду вызвать наружу. Ведунья отказалась наотрез. Она велела о подобном даже не думать и держаться от Ларды как можно дальше. Леф требовал объяснений, но старуха лишь мотала головой, и в глазах ее парнишке мерещилась та же робкая виноватость, что сквозила в обращенных к нему несчастных Лардиных взглядах.

До Лефа даже не доходило, чем происходящее может обернуться для него самого. За себя он по-настоящему испугался лишь однажды, перед самым отъездом, когда Хон отдирал от его накидки пальцы воющей безутешной Рахи. А потом страх исчез. Остались только тоска и досада на собственное бессилие, на отказавшуюся помогать Гуфу, на подлых послушников, на Фына — на всех. Даже прихваченное в путь певучее дерево, без которого недавно и жизни не мыслилось, теперь вызывало досаду и неприязнь. Прямо наваждение какое-то...

А может, и впрямь наваждение? Ущелья, по которым петляет-стелется опостылевшая дорога, не дают укрытия от полуденного зноя. Ведь очень непросто понять, из-за чего в такую пору горячеет подаренное старухой ведовское кольцо — горячеет чуть-чуть, еле заметно, вкрадчиво...

В Черных Землях, иначе именуемых Жирными, почему-то не оказалось ни черноты, ни жира. Земля как земля: местами серо-желтая, местами — желто-серая, обычная. Разве что всяческих сорных трав росло на ней побольше, чем в прочих местах...

Наслушавшийся Рахиных россказней Леф ожидал совсем не такого. По Рахиному получалось, будто бы здешнюю землю можно чуть ли не есть, а потому люди на ней обитают ленивые и в огородах никто не трудится вовсе. Однако, сколько ни присматривался парнишка к придорожной пыли, желания тащить такое в рот у него почему-то не возникало.

Тем не менее Леф сразу сумел уловить тот миг, когда телеги выехали, из обычных краев в эти, с глупым обманом вместо названия.

Каменные обрывы внезапно шарахнулись, увильнули в стороны от дороги поросшими колючкой и кустарником пологими склонами. И сама дорога тоже разветвилась, обернулась множеством дорог, ведущих в множество мест. А впереди... Нет, это была не долина. Долины не бывают такими просторными, они не умеют вбирать в себя обрывистые холмы, заросли грибообразных скал, чахлые недовырубленные рощицы, озера... Дорога (та из них, которая невесть какими приметами соблазнила правившего первой телегой Торка) круто пошла вниз, и Лефу хорошо было видно этот новый Мир до самого его очень неблизкого конца... Правда, Гуфа, изо всех сил натягивающая вожжи, чтоб вьючное не кинулось со всей прыти вниз (тогда, пожалуй, и костей не соберешь), пояснила, что это еще не конец Жирноземелья. Это называется «горизонт» — странная штука, которая любит забавляться с доверчивыми путниками, никогда не подпуская к себе. А настоящий край Мира гораздо дальше — вон тот черный хребет, вершины-которого парнишка сперва счел облаками.

Придерживаясь за старухино плечо, Леф с опасливым любопытством вглядывался в то, что ждало его впереди. Все время замечалось что-нибудь новое. Например, поднимающиеся с вершин некоторых холмов сигнальные дымы и строения на этих вершинах, высотой и тяжестью стен неприятно схожие с послушническими заимками... Невнятное шевеление, взблески... А вон запряженный парой вьючных возок ползет! Смешной такой, маленький — далеко... И — хижины, хижины, хижины... Чем дальше от скал, тем больше их, тем теснее лепятся они друг к другу. Очень много жилья; очень, очень много людей! А темные пятна — это что? Их тоже очень много там, внизу, впереди... Ну конечно же — огороды! Вот ведь Раха какая все-таки: мало ей настоящих чудес, так она еще и съедобную землю выдумала!

Между тем Торкова телега благополучно одолела спуск. Послушникам повезло меньше. То ли вьючное у них было пугливее, то ли возница подкачал, а только пришлось носящим серое да мерзостному меняле выпрыгивать из возка и, повиснув на бортах, пахать пятками каменистую осыпь. Но сладить с взбесившейся скотиной им не удалось. Норовя вывернуться из-под наваливающейся сзади телеги, она все прибавляла прыти, пока наконец разогнавшаяся колымага не опрокинулась, валя и вьючное, и пытавшихся его удержать. Леф с удовольствием любовался этим происшествием, но потом до него дошло, что такая участь может постичь их со старухой тоже, а потому следовало бы помочь Гуфе править.

Прежде чем опасное место осталось позади, Леф взмок, будто бы это он волок телегу, а не вьючная тварь. И вот ведь странно: хоть за краткие мгновения схватки с вожжами нестерпимо разболелась рука, хоть, похоже, Гуфе от него было больше помех, чем помощи, а все же парнишке стало легче, спокойнее как-то. Когда же он приметил глубокую ссадину на мрачном лице менялы и разбитые губы Устры, то невольно ухмыльнулся — широко, до боли в щеках. Да еще тот запряженный парой возок, который сверху таким смешным показался, подъехал совсем близко, и выяснилось, что это Нурд в нем сидит рядом с каким-то хмурым стариком...

Но первые же слова Витязя развеяли Лефову веселость, как некстати сорвавшийся ветер вылизывает с неба извилины сигнальных дымов. Витязь сказал:

— Высшие ждут со вчерашнего полудня. Они велели: суд начнется, как только вы доберетесь. Трогайте следом за нами — мы посланы показать вам путь к судному месту.

Нурд мельком глянул в настороженные Гуфины глаза, и старуха вздрогнула, будто на нее кипятком плеснули. Потому что никакие слова не смогли бы передать отчаянную тревогу, уместившуюся в этом Нурдовом взгляде.