Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов

интеллектуальной жизни. Роль в ней И.П. Тургенева еще более возрастает с назначением его директором Московского университета (1800–1803). Его сыновья – Андрей, Александр, Николай и Сергей, росшие в духовной атмосфере масонства, с детства впитывали так называемую науку самопознания, готовность к «принятию мудрости и ко вступлению на путь добродетели и общественного служения». Вместе с тем им было близко то направление русской мысли, выразителем которого стал Карамзин. Возвратившись из путешествия по Европе, он противопоставляет прозападническим настроениям русских масонов обращение к национальным ценностям и традициям. Синтез двух начал – европейского гуманистического и русского самобытного – во многом сформировал мировоззрение молодых Тургеневых.

Первоначальное образование братья Тургеневы получили под руководством женевца Георга Кристофа Тоблера, родственника швейцарского проповедника Лафатера. Не без его влияния они увлекаются немецкой литературой, прежде всего Гёте, которого Тоблер знал лично и с которым переписывался И.П. Тургенев.

В 1797 году Александр Тургенев поступает в Московский университетский благородный пансион, который оканчивает в 1800 году. Именно тогда его старший брат Андрей, одаренный литератор, создает «Дружеское литературное общество»; оно объединит участников литературных кружков, ранее возникших среди воспитанников пансиона и университета. «Дружеское литературное общество» было по своему замыслу прежде всего просветительским объединением. Ознакомление русской читающей публики с германской литературой, ее лучшими образцами воодушевляло всех собравшихся вокруг Андрея Тургенева. В этом объединении дворянской молодежи, с его ярко выраженными просветительскими установками, не было идейного единства. Если для Андрея Тургенева, Андрея Кайсарова, Алексея Мерзлякова общим (по выражению Ю.М. Лотмана) было «стремление рассматривать литературу как средство пропаганды гражданственных, патриотических идей, а сама цель объединения мыслилась не только как литературная, но и общественно-воспитательная», то для Александра Тургенева, его друзей Василия Жуковского и Михаила Кайсарова была характерна устремленность к высокой морали и философии. Это настроение Александра Тургенева отразилось в произнесенной им на собрании Общества речи «О том, что люди по большей части сами виновники своих несчастий и неудовольствий, встречающихся в их жизни». «Источник зла, разлитого во вселенной, – утверждает молодой Тургенев, – ты сам, в тебе источник зла, испорченная воля твоя, твое воображение…»

Геттинген, куда летом 1802 года направился Александр Тургенев вместе с группой других московских студентов, был выбран не случайно. Этот протестантский университет был самым притягательным для русской молодежи в силу высокого научного авторитета. Именно это определило выбор Ивана Петровича Тургенева. Поклонник немецкой учености, он имел давнишние связи с Геттингеном. Среди местных профессоров были ученые, нечуждые новым идеям и теориям, как, например, поклонник Адама Смита профессор политической экономии Георг Сарториус, профессора Арнольд Геерен, Иоганн Эйхгорн, Август Шлецер – люди не только знаменитые своей образованностью, но и обладавшие высоким авторитетом в европейской политике. «Лютер в политике тогдашней», как позже скажет о Шлецере А.И. Тургенев.

Именно в первый – осенний – семестр (1802) Шлецер начал читать «Историю северных государств, наиболее Российской империи». Это был первый университетский курс русской истории. В том же 1802 году вышел первый том его четырехтомного издания начальной летописи – «Нестор».

Тургенева покорила увлеченность Шлецера Россией. «Профессор Шлецер мне отменно полюбился, – писал он родителям, – за свой образ преподавания и за то, что он любит Россию и говорит о ней с такой похвалой и таким жаром, как бы самый ревностный сын моего отечества». Столь же сочувственен был его отклик на трактовку ученым политических уроков истории. Делясь впечатлениями от только что прослушанного курса Шлецера, Тургенев писал: «Основываясь на практической мудрости, он сказал, что хотя страждущие от тиранства подданные имеют право на революцию и право ссадить своего тирана, но что действие сие сопряжено всегда с такой опасностью, что лучше оставить и терпеть до тех пор, пока Провидение само захочет освободить народ от железного скипетра… Сколь далеко простирается история, везде почти показывает она, что, хотя мятежи кой-когда и удавались, всегда почти приносили они с собой больше пагубы и бедствий для народа, нежели, сколько бы претерпел он, снося тиранских действий». Мудрость такой оценки исторической целесообразности революций была очевидна для Тургенева как в ранней юности, так и в зрелые годы. Именно здесь, в Геттингене, в политическом сознании Тургенева укоренилась идея верховенства закона в человеческом сообществе.

В те же годы, осмысливая впечатления, вынесенные из путешествия по немецким и славянским землям, где он был свидетелем острого конфессионального и национального противостояния, Тургенев становится убежденным космополитом, сторонником «всеобщего человеческого братства». «Для чего не стараться нам, насколько можно, получить всеобщее чувство и право называться гражданами одного мира, одной церкви? И зачем все сии расколы в христианстве? Неужели человек, любящий свое отечество, свою родину, совершенно потерял всеобщее чувство братства? Неужели физические границы так сильно отделяют его от собрата его как за горами Апеннинскими, так и за ледовитым морем?» – писал он.

Идеям Тургенева о роли разума в деле прогресса оказался близок протестантизм. В августе 1804 года он писал родителям из Будапешта: «Что касается протестантов и католиков, то мудрено ли, что первые умнее и трудолюбивее последних. Их свободный образ мыслей, очищенный от предрассудков, сблизил протестантов более с просвещением, и они смеют пользоваться открытиями других, между тем как католиков намеренно держат в их прежнем невежестве и успехи всеобщего образования у них гораздо медленнее». Тот культ разума, существовавший в масонском кругу отца, оказался глубоко созвучен восприятию Александром Тургеневым протестантизма, этические нормы которого в начале века воспринимались русским образованным обществом в неразрывной взаимосвязи с экономическим и политическим прогрессом.

Итак, если ранний, московский период жизни А.И. Тургенева был отмечен в основном увлечением литературой, то в Геттингене под влиянием лекций университетских профессоров определяется поворот Тургенева к осмыслению проблем русской истории, ее соотношения с историей Европы. Именно в эти годы, в Геттингене, под влиянием лекций Шлецера, берет начало устойчивый интерес Тургенева к русской культурно-исторической традиции и к источникам русской истории, поискам, сбору и публикации которых он впоследствии посвятил большую часть своей жизни. Уже в геттингенский период Тургенев стал тем, кем он был до конца своей жизни. «Космополит и русский в одно время», – говорил он о себе.

За время обучения в Геттингене Тургенев неоднократно выступает с докладами, публикует статьи в «Вестнике Европы» и «Северном вестнике». Его научные успехи получили самую высокую оценку геттингенских профессоров. Август Шлецер не мыслил своего русского студента вне науки: он снабдил его перед возращением в Россию рекомендацией в Императорскую академию наук на должность адъюнкта по историческому классу. Александр Тургенев надеялся совместить занятия наукой и государственную службу. «Что касается до будущего моего определения, – писал он отцу из Геттингена, – я всегда надеялся, что служба не совсем лишит меня времени заниматься и что