Побег от дождя (Вопросы любви) - Светлана Эдуардовна Дубовицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в том-то была и загвоздка, что её целью не было поступить по-своему. Она добровольно уступала мужу. «Странно!» – снова подумала Дуся.
Море колыхалось, поднималось и опускалось, поглядывая на женщину на берегу. Евдокия собралась с духом и ответила ему взглядом, хотя ей было стыдно.
– Прости, – тихо сказала она и, развернувшись, пошла прочь от берега.
Метро
Вагон метро мерно покачивался. Люди в вагоне сидели, читали книги, разгадывали сканворды, тыкались в телефоны, спали в наушниках или без, порой заваливаясь на плечо соседа, но каждый раз в последний момент выпрямляясь, так и не упав. А некоторые стояли, держась за поручни, потому что им не хватило места или потому что на следующей станции нужно было выходить.
Евдокия присоединилась к последним.
Метро всегда оглушало шумом, цветом и запахами, но Евдокию это не утомляло – она давно привыкла считать метро родной стихией. Она стояла за спинами других людей, приготовившихся к выходу, и невольно впитывала в себя атмосферу вагона: тёмные цвета курток (москвичи редко надевают что-то яркое в пасмурную погоду), шевеление от ветра женских распущенных волос, крепкую хватку ладоней за поручни качающегося вагона и запахи – характерную смесь запахов женских духов, лака для волос, ноток мужского пота и ароматов одеколона.
Запахи тоже не раздражали Евдокию – она принимала эту ауру как данность и непроизвольно считывала её следы, как отдельные слова книги. Она находилась в своей стихии – стихии жизни и работы. Эта аура успокаивала женщину и давала ощущение правильности, надёжности и осмысленности жизни.
Отпуск кончился быстро, как рано или поздно кончается всё временное, но это только радовало Евдокию. В последнее время она обнаружила, что долгожданный отпуск не приносит отдыха. Всю зиму она ждала лета, как в детстве ждала новогоднего праздника (как его всегда ждут все дети), планировала маршрут поездки, чтобы было что посмотреть интересненького и мужу, и сыну и, конечно, чтобы увидеть море. Но – странно! – как только она оказывалась в заветном, долгожданном месте, то вдруг обнаруживала, что цель достигнута и стремиться больше не к чему, и ей сразу становилось скучно, хотелось обратно, туда, где нет этого бессмысленного отдыха и где есть конкретные цели и конкретные проблемы, которые надо решать.
Нет, она с удовольствием посещала все запланированные достопримечательности, фотографировала их, мужа, сына, но всё это времяпровождение казалось ей искусственным заполнением пустоты, убиванием времени.
Конечно, она не жаловалась на скуку, да и сама, пожалуй, не осознавала того, что в ней происходит, но именно в отпуске Евдокию не покидало тягостное чувство бессмысленности происходящего.
Вагон остановился в туннеле. «Просьба соблюдать спокойствие, поезд скоро отправится». Дусе всегда казалось, что эти слова машиниста, скорее, оказывают обратное действие на пассажиров. Если бы машинист ничего не объявлял, никому бы, пожалуй, и в голову не пришло, что спокойствие можно не соблюдать.
«Будьте осторожны, поезд отправляется». И впрямь, тронулся, качнулся, качнул воздух в вагоне и взбудоражил витавшие вокруг запахи. Запах туалетной воды мужчины, по-видимому стоявшего перед ней. «Приятный», – подумала Евдокия и поймала себя на мысли, что впервые в жизни выделила и оценила мужской аромат – раньше, когда, скажем, знакомая выбирала туалетную воду для своего молодого человека и давала понюхать несколько вариантов, Евдокии все они казались одинаковыми, резкими и неинтересными. Теперь же она вдруг задумалась о том, каким может быть обладатель донёсшегося до неё аромата. Как он выглядит? (Она не была уверена, что именно от её переднего соседа исходит привлекший её внимание аромат. Даже покрутила головой, пытаясь найти источник, но ей это не удалось по причине нескольких стоящих вокруг претендентов.) Какой у него характер? Как он живёт? Один ли? Или женат? Или у него есть девушка? К ней ли он сейчас едет?
Мысли были абсолютно праздные, но почему-то очень заняли Евдокию. Ей вдруг вспомнилось, что в каком-то довольно легкомысленном романе аромат мужского одеколона оказывал магическое действие на героиню, и она тут же готова была кинуться вожделенному мужчине на шею, чуть ли не раздеваясь на ходу. Дуся хотела усмехнуться этому эпизоду в книжке, потому что считала такую реакцию женщины на мужчину смешной, глупой и вообще нереальной, но улыбка почему-то так и не коснулась её губ. Зато Евдокия невольно стала разглядывать затылок впередистоящего мужчины (главного претендента на наличие столь смутившего её аромата) – возможно лишь потому, что сознание связало вместе воспринимаемое обонянием и зрением. Ей вдруг представилось, как женская рука касается этих волос, взъерошивая их, и Евдокии ужасно захотелось попробовать: а какие они на ощупь – мягкие или жёсткие? Она даже непроизвольно отпустила поручень, но, разумеется, тут же одумалась и ухватилась за него обратно покрепче.
«Чёрт! – выругалась про себя Евдокия. – Дура!» Особенно её разозлило неожиданно проявившееся в ней сходство с той банальной героиней романа.
Поезд остановился, двери открылись, поток людей хлынул наружу из дверей, запахи смешались, рассеялись, затерялись в толпе.
Вечером в ванной Евдокия придирчиво, по-женски, оглядывала себя. Каре из густых тёмных волос лежало неплохо, хотя голову уже стоило помыть. Тушь для ресниц удачно и ненавязчиво подчеркивала загадочный разрез тёмных глаз. Первые морщинки, если и успели появиться, то ещё не были никому заметны, кроме их строгой обладательницы. Одним словом, из зеркала на Евдокию смотрела, без сомнения, красивая молодая женщина.
На по-девичьи тонких ключицах лежала золотая цепочка с крестиком – подарок мужа. Почему-то теперь этот крестик привлёк внимание Евдокии. Она хотела, задумавшись, перекреститься и уже привычно подняла руку ко лбу, но так и не смогла этого сделать. Ей вдруг стало неприятно, как будто она испачкалась в грязи и теперь грязной рукой пытается коснуться чего-то заветного, священного.
Евдокия никогда не была слишком набожной – скорее, у неё были свои, непонятные, отношения со Всевышнем. Но она всегда легко отдавалась этой завораживающей её силе, ей – и только ей – Дуся открывала своё сердце, свои желания – до конца, полностью, как никому из людей, и поэтому простое движение руки со сложенными тремя пальцами она делала всегда непроизвольно, легко и не задумываясь, словно настраивая связь с великой силой.
Но сейчас этот лёгкий жест показался ей пошлым, искусственным и недостойным того, к кому был обращён. Она попыталась, по обыкновению, настроиться на общение
