Австралия — Terra Incognita: Когда звери еще были людьми - Соломон Шульман

Борису около сорока. Родился в Австралии, куда в середине 1950-х перебрались из Харбина его родители. В этом русско-китайском городе с восточными пагодами и православными церквями застрял в 1917 году его дед — инженер-полковник царской армии, один из руководителей строительства Маньчжурской железной дороги. Большевистская революция отрезала его от родины, а когда в 1949 году и Китай стал «красным», семье пришлось бежать дальше — в Австралию. Поселились в Брисбене — столице штата Квинсленд.

Маленькому Борису прочили блестящее будущее пианиста. В семнадцать лет он уже солировал во всемирно известном зале — Карнеги-холле в Нью-Йорке, а в восемнадцать произошло несчастье. Гуляя с друзьями накануне Рождества по центральной улице Брисбена, они, дурачась, толкали друг друга. Толчок оказался неудачным. Борис влетел в витрину, повредив разбитым стеклом сухожилие правой руки. Все старания врачей не увенчались успехом, и о музыке пришлось забыть, так как подвижность кисти пропала.

Борис заканчивает юридический факультет университета и становится адвокатом. Но бурный характер парня не уживается с педантичной профессией, и он оставляет ее. Затем идут годы поисков самого себя, которые и приводят его сюда, в Лайтнинг-Ридж, на землю бродяг…

— А почему ты считаешь, что все те, кто не нашел опалы, обязательно неудачники? — говорю я. — Если перефразировать Льва Николаевича Толстого, то можно сказать, что «все нашедшие опалы счастливы одинаково, а каждый из ненашедших может быть счастлив по-своему»… Разве Кенни, Амиго или Гомес неудачники? Ведь они не только богаты, но и создали нечто грандиозное, что нравится людям и что могли создать только они!.. Разве это не большее счастье, чем просто обогащение?.. Сам ты для чего ищешь опалы?..

Борис улыбается.

— Пожалуй, ты прав, — соглашается он. — Мое хобби — это скорость. Когда есть время, выезжаю на плато… километров сорок отсюда — бывшее соленое озеро, ровное, как стол… там мой «Спорт-Порш» идет с ветерком, от 250 километров в час и выше… Для меня это счастье…

— Вот видишь…

— Но и поиск опала — это тоже искусство… захватывает!.. — говорит Борис. — Знаешь, когда я впервые нашел красный опал — обалдел от красоты. Представляешь, отвалился кусок породы, и оттуда ударил яркий отраженный свет, как огни на новогодней елке… это называется «цвет бабочки». Потрясающее зрелище… Помню, я сел, закурил и сидел так часа два, любуясь…

…Утро. Мы спускаемся в забой на тридцатиметровую глубину. Там уже орудует жилистый молчаливый мужик лет пятидесяти, с орлиным носом и лицом, высушенным, как у мумии. Он явно не ожидал гостя и не в восторге от моего появления.

— Познакомьтесь, — представляет его Борис, — мой напарник.

— Том или Лесной Том… как больше нравится… — представляется мужик, протягивая руку.

Я пожимаю его твердую, как гранит, ладонь.

— Том — это наша легенда, — говорит Борис. — Отшельник… живет один в лесу… Ты, пожалуй, пятый или шестой, с кем он повстречался за последние два-три года, если не считать меня и продуктовую лавку.

Сначала я подумал, что Борис шутит, но отрешенный взгляд Лесного Тома, который стоял в стороне и непослушными корявыми пальцами скручивал очередную сигаретку, подтверждал эти слова.

Позже я узнал историю этого милого и очень ранимого человека. Горный инженер по профессии, он лет десять назад появился в Лайтнинг-Ридж со своей семьей — женой и двумя сыновьями. Дела шли великолепно. Спустя год они уже были обладателями перспективного участка на несколько миллионов долларов. А потом произошла трагедия. Рухнул свод шахты, похоронив под собой всю семью. Спастись удалось только Тому. С того момента мир людей перестал для него существовать…

Грохот отбойного молотка не дает говорить. Мощный зуб вгрызается в породу, отваливая пласт за пластом. Спина у Бориса взмокла, а по мускулистой загорелой шее катятся струйки пота. «Странно тасуются карты жизни, — думаю я, наблюдая за играющими бицепсами моего нового друга. — Эти руки должны были услаждать слух чарующими звуками Моцарта, а они крушат гранит…»

Борис словно угадывает мои мысли.

— Если порода мягкая, то можно пройти метра два-три в день, — говорит он, выключая молоток и вытирая пот. — Ну а если гранит, то и полуметра за неделю не пройдешь… Все от «лица» зависит…

— От «лица»? — не понимаю я.

— Так мы называем стену, в которую вгрызаемся… Мы смотрим на нее, а она смотрит на нас… лицом к лицу…

— Как ты угадываешь, где должен залегать опал? — спрашиваю я.

— Опал формируется в пустотах. Газ заполняет пустоты и формирует опал. От типа газа зависит и цвет опала. Нормальный природный опал имеет серый или черный цвет. Но этот цвет для нас бросовый, малоценный. Мы ищем ошибку природы, когда случайное смешение газов создает необычный цвет, например черно-красный… Вот такой опал может стоить очень дорого — от пятнадцати тысяч долларов за карат и выше. Самый дорогой камень, который я держал в руках, имел десять карат и был продан за тридцать пять миллионов…

— Ну а как насчет воровства? — спрашиваю я.

Борис смеется:

— Ничто человеческое нам не чуждо… Есть и это… Нечасто, но есть… Мы их называем «крысами». Обычно это заезжие гастролеры. Узнав, что кто-то открыл хорошую жилу, они забираются ночью в его шахту и начинают копать. Занятие опасное, так как если хозяин поймает, то вор может остаться там навсегда… Сколько таких «крыс» осталось под завалами, никто не знает…

…Завтра я покидаю Огненные Холмы, а сегодня мои новые друзья решили устроить мне проводы в клубе. Местный клуб — явление уникальное. Таким клубом не погнушалась бы ни одна мировая столица. В этом ультрамодерновом по архитектурному решению здании, поразительно красиво вписанном в пустынный пейзаж на краю света, есть все блага цивилизации — от боулинга, ресторанов и спортзалов до бассейнов, танцклассов и детских площадок. Люди приходят сюда целыми семьями, чтобы не чувствовать одиночества, оторванности от большого мира.

Самый шикарный обед в клубном ресторане стоит почти ничего — пять долларов. Платят только за обслугу, а не за продукты. На мой вопрос — как это может быть в их «жестоком капиталистическом мире», я получал только веселые улыбки — «это наша общая собственность, у нас коммунизм».

Мы сидим за столом, потягивая ледяное пиво, — Карл Маркс, Боб, Ален, Борис, Амиго… После хорошего возлияния, обнявшись, мы поем любимую песню австралийских ковбоев, ставшую почти национальным гимном: «Матильда, Матильда… Матильда моя…»