Сокровища Аттилы - Анатолий Соловьев

— Ха! Ты стар, Игарьюк! Духи загадали нетрудную задачу про кошку! Знал ли ты об этом?

— Нет, — прошептал шаман. — Почему ты решил, что кошка?

— Ее как ни бросай — упадет на четыре лапы. Духи не сказали, что подразумевается под четырьмя лапами?

Игарьюк долго молчал, приходя в себя, наконец пробормотал, что передал то, что было ему открыто.

— Я сам поговорю с ними! — объявил Аттила.

— Это невозможно! — испугался Игарьюк.

— Ты хочешь сказать, что то, что умеешь ты, не сумею я?

— Ты велик разумом и волей, джавшингир, но для волхвования нужен особый дар.

— Верить ли мне тебе?

Бахши всмотрелся в желтые пронзительные глаза Аттилы, бестрепетно сказал:

— Ты прав, Игарьюк стар. И не ему обманывать сильных мира в угоду им. Скажи, джавшингир, ты можешь стать певцом?

— Да, я не смогу быть певцом.

— Почему же ты решил, что сможешь стать волхвом?

— Моей воле должно быть подвластно будущее! Я чувствую в себе могучую силу!

— Но твоя сила не имеет ничего общего с прорицанием, для него губительна жажда власти! Разве ты сосредотачивался на мысли о Великом духе, разве ты жил по многу дней без пищи, очищаясь от всего земного? Только нужда и страдания могут открыть волхву то, что скрыто от других. Великий дух не терпит притворства!

Насколько Аттила ничего не забывал, свидетельствовали его слова, обращенные к Диору:

— Теперь я убедился: ты был прав в Аквенкуме, сказав, что магом нужно родиться.

Аттила поднялся и, не обращая больше внимания на старого Игарьюка, направился к выходу.

К нему подбежали телохранители, один подвел жеребца, другой встал на четвереньки, третий, склонившись, уперся руками в колени. Аттила, не глядя, шагнул по спинам, как по ступенькам, поднялся в седло, сказал:

— Элах и Диор, поедете со мной!

Они ехали в окружении охраны, но телохранители, чтобы не подслушивать беседу, бесшумно двигались в сотне шагов, мелькая в лунном свете, подобно ночным демонам.

Огромное пространство внутри укрепления было заполнено повозками с кибитками. Лежали сонные стада. Справа под обрывом чернела река.

Впереди показался холм, возвышавшийся над равниной. Сильный жеребец привычно вознес Аттилу на вершину холма. Охрана окружила подошву его. Со стороны реки к холму подступал лес, отделенный от него глубоким заросшим оврагом. Три всадника отчетливо вырисовывались на вершине.

. Бескрайняя, залитая лунным светом равнина лежала внизу, смутно чернели силуэты далеких гор. Призрачными казались отсюда границы света и тьмы, зыбкой была тишина. Нарушил ее голос Аттилы:

— Вглядись, Элах, весь мир лежит под копытами наших коней!

— Весь мир! — прошептал тот. — Ты хорошо сказал, отец!

— Слушай меня внимательно! Когда я встретился с великим римлянином Флавием Аэцием, он сказал: победы расслабляют победителей, а гнев и победы удесятеряют силы побежденных! Неизбежно наступает время, когда весы судьбы склоняются в пользу последних. Его слова истинны. Ответь, сын: какая опасность заключена в них для гуннов?

— Рано или поздно мы окажемся побежденными.

— Именно так. Этому есть множество подтверждений, — Аттила показал на молчаливого Диора. — Мой советник рассказывал о персе Дарии и македонянине Александре Двурогом — создателях обширных государств. Где сейчас эти государства? То же с империей Син и империей Рим. Итак, Флавий Аэций прав! Что должны сделать гунны, дабы не повторить судьбу персов, греков, синцев, римлян и других?

Диор с любопытством ожидал, что ответит Элах. Но тот заколебался, неопределенно покачал головой.

— Ты слишком молод, — произнес Аттила. — Отвечу сам: гунны не должны оставлять побежденных!

— Хай, отец, ты хочешь…

Аттила поднял руку, обрывая Элаха, зло усмехнулся.

— Меня недаром прозвали «бичом Божьим». В двух походах я уничтожил больше людей, чем Аларих и вандалы. — Голос соправителя возвысился, стал вдохновенным, — С этого холма я объявляю о начале великого похода гуннов! Последнего похода! Моя конница пройдет по всей вселенной! Я разрушу все крепости, срою все стены, уничтожу всех храбрецов! Вселенная превратится в огромное пастбище для наших стад и табунов! Осуществится мечта гуннов: птицы будут вить гнезда на спинах овец, ибо не найдут свободного клочка земли!

— На тысячелетия, отец! — горячо выдохнул Элах.

— Ты будешь повелителем над этой частью вселенной, Элах! — Аттила показал на запад, — После того как я сокрушу Рим и Константинополь, там не останется врагов. И никогда не будет! Я возьму биттогуров и с Ирником отправлюсь на родину наших предков. Пройду через Персию и синцев! Гунны станут повелителями рабов! Ежегодно вы будете вырезать храбрецов, оставляя только женщин и робких!

— Наша победа будет вечной, отец!

— И ты хорошо сказал, сын! Каждый из вас будет владеть третьей частью вселенной. Я поверну поток времени вспять! И горе тому, кто встанет на нашем пути! Игарьюк открыл будущее! Ха, кошка! Вот эти четыре лапы: мощь гуннов, удаль гуннов, преданность гуннов, сплоченность гуннов…

В это время над вершиной пропела одинокая стрела, прилетев из–за оврага. И сразу свистнуло еще несколько. Одна на излете впилась в трехслойный капюшон Аттилы. Другая со звоном ударилась о доспехи Диора. Стреляли из леса, чернеющего за оврагом. Всадники невольно пригнулись. Опять залп стрел. Вскрикнул Элах. Внизу взревел Тургут:

— Прочесать лес! Джавшингир, спустись с холма!

Аттила, бешено оскалясь, ударил плеткой жеребца раненого Элаха, потом своего. Три всадника понеслись к спуску. Копыта дробно простучали по каменистому спуску. А от холма, в обход оврага, уже рвались через кустарник к лесу телохранители.

— Ты не ранен, джавшингир? — тревожно крикнул Тургут.

Осмотрели Элаха. Пробив кафтан, стрела задела плечо. Хоть стреляли из дальнобойных луков, но расстояние от леса до холма было слишком велико. 

Часть третья

ЗОЛОТОЕ КРЕСЛО

Глава 1

ГИБЕЛЬ САРМАТОВ

1

Всю ночь ставка шумела, подобно растревоженному осиному гнезду. На правый берег Тиссы скакали гонцы. Оттуда примчалась тысяча Силхана Сеченого, развернулась, отрезая лес от степи. Лес тянулся вдоль реки почти на два гона, был густ, сумрачен, изобиловал чащобами и оврагами. Охранная тысяча Тургута неутомимо прочесывала его. Но под утро выпала обильная роса, скрыла следы. Ни ближние, ни дальние заставы не заметили чужих конных отрядов.

Аттила в ярости метался по шатру. Элах лежал, укрытый шубой, его лихорадило. Хоть сама рана и не представляла опасности, но, возможно, стрела была ядовита. Два знахаря суетились возле раненого, готовя целебные мази и взбадривающие напитки. Явился Тургут со стрелами, найденными на вершине холма. Наконечники стрел были трехлопастные, напоминавшие сарматские, но гораздо крупнее, явно приспособленные под дальнобойный гуннский лук. Древко стрел почти три локтя. Диор капнул особым настоем на наконечник. Если на нем яд, железо окрасится в синий цвет. Оно не окрасилось. Все облегченно вздохнули. Аттила уселся в кресло, велел Диору:

— Говори!

— В ставке знают, что в лунные ночи ты любишь подниматься на холм, — сказал Диор. — Со стороны степи в лес попасть невозможно. Чужих тотчас бы заметили заставы.

— А если они оборотни? — возразил Тургут. — Могли отвести воинам глаза.

— Выгодно ли сарматам убить соправителя гуннов и тем настроить против себя могучего соседа? — спросил Диор. — Нет, Тургут, нападавшие — люди Бледы!

Аттила согласился с советником и тем не менее распорядился оповестить племена, что убийцы подосланы вождем сарматов Алатеем. Это был удобный предлог для войны.

Оставшись наедине с Диором, Аттила доверительно сказал:

— Бледу пока оставим в покое. Сначала уничтожим Алатея. Его племя подобно занозе. Ты не забыл о золотом кресле? Где собираешься его раздобыть?

Советник рассказал все, что узнал от Юргута. Аттила распорядился вызвать Силхана Сеченого.

Когда тот явился, он в присутствии Диора спросил, помнит ли Силхан своего бывшего десятника Юргута, прозванного Безносым.

— Ха, конечно, помню, джавшингир!

— Почему он сбежал из тысячи Чегелая?

— На него хотел пожаловаться Тюргеш за украденные стрелы. Мол, Безносый украл стрелы с целью наговора на Тюргеша. Юргута могли взять на аркан. А он виноват не был. И оправдаться не мог.

— Где сейчас Тюргеш?

— В обозе. Очень старый. Постоянно трясется. Кормят его из жалости. Но кое–что помнит.