Игра с тенью - Джеймс Уилсон

В квартире номер восемь звонка не имелось, а дверной молоток был таким истертым, что я с трудом смогла им воспользоваться, и произведенный им стук оказался не громче покашливания. Молодой человек, проходивший мимо (из-за шапки с козырьком и опрятного пальто с латунными пуговицами он показался мне служащим железнодорожной охраны), заметил мои затруднения и остановился:

— Могу ли я помочь вам, мисс?

— Спасибо.

Впрочем, и ему пришлось выдержать некоторую борьбу; но в конце концов он сумел нанести два звонких удара, которые потрясли ветхую дверь. Раскатившееся но дому эхо прозвучало так гулко, что мгновение я думала: сэр Чарльз ошибся и строение необитаемо; но затем мы услышали отдаленные шаги человека, спускающегося по не покрытой ковром лестнице.

Мой спаситель расценил это как сигнал, позволяющий ему удалиться. Я намеревалась предложить ему деньги, однако его учтивые и полные достоинства манеры наводили на мысль, что он помог мне, руководствуясь своим профессиональным долгом. Я вспомнила запрет давать чаевые железнодорожным служащим и побоялась ого обидеть. Вглядевшись в него, я убедилась в правильности своего решения, ибо не заметила ни надежды, ни разочарования, а только профессиональную удовлетворенность исполненным делом. Однако в этот момент дверь позади меня отворилась, и лицо молодого человека приобрело недоверчиво-изумленное выражение.

Обернувшись, я увидела в дверях человека лет пятидесяти. Безусловно, в его внешности таилось нечто необычное и тревожное. Он был не выше среднего роста, однако благодаря плотному, массивному торсу, который мог бы показаться неуклюжим, напоминал сильное и опасное животное. Это впечатление усиливалось черным пальто: изъеденное молью и очень тесное, оно едва выдерживало напор тела и, казалось, готово было лопнуть по швам. Он был почти полностью лысым, за исключением серебристых полосок мелкой щетины над ушами, а вены на его висках и шее сильно набухли, и можно было отчетливо видеть, как они пульсируют. «Кровь» — при взгляде на него именно это слово первым приходило на ум. Кровь переполняла его, словно насосавшуюся пиявку, и нельзя было удержаться и не подумать: уколите его слегка — и из-под раздувшейся кожи брызнет неиссякаемый кровавый поток.

— Мистер Хейст? — спросила я.

Он не ответил, но сердито на меня уставился.

— Я Мэриан Халкомб. Вы получили мое письмо?

Он посмотрел мимо меня.

— Кто это? — Его голос был громким, недовольным и неожиданно высоким.

Я обернулась. Молодой человек все еще стоял на улице, ожидая, конечно же, не денег, а возможности оказать мне дальнейшую помощь. Я и сама сомневалась, что помощь мне не понадобится, однако не могла войти в дом под охраной полицейского, поэтому кивнула и сказала:

— Спасибо вам еще раз.

Молодой человек мгновение колебался; затем, коснувшись пальцами козырька фуражки, произнес:

— Очень хорошо, мисс, — и пошел своей дорогой.

Хейст по-прежнему хранил молчание. Он сверлил меня маленькими оценивающими глазами, нервно теребя носовой платок, плотно обернутый вокруг пальцев левой руки. Затем, не вымолвив ни слова, он резко отступил в сторону и пропустил меня внутрь.

Я последовала за ним в тесную и абсолютно пустую прихожую. Он захлопнул входную дверь и направился вверх по лестнице, а оторвавшаяся подметка одной из его туфель шумно захлопала по деревянным ступеням.

— Это жилье — не для леди, — произнес он, обернувшись ко мне через плечо, когда мы достигли лестничной площадки. — Оно не годится и для джентльмена. Не годится даже для собаки.

Хейст резко указал на комнату, окна которой выходили на улицу. Мгновение я думала, что он приглашает меня войти, но затем поняла: жест всего лишь подтверждал его слова, ибо комната оказалась тоже совсем пустой, а хозяин уже поднимался на следующий этаж.

Я шла за ним, охваченная растущей тревогой, поскольку с каждым новым шагом — то из-за призрачного следа сундука, оставшегося на выцветших обоях, то из-за одинокого крюка, на котором некогда висела картина, — с каждым мгновением становилось яснее, что дом совершенно пуст, и мы в нем одни. А когда мы достигли самого верха и я узрела прямо перед собой простую узкую дверь с задвижками и висячим замком, моя тревога переросла в настоящий страх. Внезапно — как я ни пыталась с собой бороться — мне припомнилась история Синей Бороды. Вовсе не ожидая увидеть за дверью трупы убитых жен, я все-таки не могла не задуматься о том, почему он меня сюда привел, и осознала: если Хейст вознамерится причинить мне вред, я не смогу ни защититься, ни позвать на помощь. Однако было очевидно, что пытаться уйти бессмысленно. Если Хейст задумал неладное, он поймает меня прежде, чем я убегу; но если все это напрасная тревога, я упущу единственный шанс узнать о Тернере нечто новое. Кроме того, поведение самого Хейста успокаивало меня. Будь у меня серьезные основания опасаться, он мог заметить мою тревогу и попытался бы ее рассеять; а он тем временем рассеянно извлек из кармана ключ, отпер дверь и распахнул ее, почти не замечая моего присутствия и предоставив меня собственным мыслям.

Мы вошли в длинную комнату с низким потолком, непритязательно-простую, как большинство чердачных помещений, но все же не лишенную некоторого комфорта. Скудный огонь за скромной каминной решеткой немного согревал воздух, а красивый старинный стул перед камином, казалось, был неким оазисом в пустыне окружающей нищеты и тягот. Были здесь и книги, почти все — с истрескавшимися переплетами и выцветшим золоченым тиснением. Среди сотни малознакомых названий я заметила издания пьес Шекспира, «Энеиду», вордсвортовского «Возничего»; все они были втиснуты в миниатюрный книжный шкаф, искусно устроенный под низким скошенным потолком.

— Некто сообщил, что вы хотите прочитать отцовский дневник, — сказал мистер Хейст, уставившись в окно мансарды.

— Некто! Вы имеете в виду сэра Чарльза Истлейка? Он не ответил, но взял из коробки подле очага нечто напоминающее отломанную ножку стула, положил ее на угли и наклонился, пытаясь раздуть огонь. Он не предложил мне сесть, и поэтому, не зная, что сказать или сделать, я ждала у дверей и осматривалась вокруг. Несмотря на очевидную бедность и пустоту, в комнате ощущалось стремление к опрятности и уюту, и благодаря этому она не выглядела совсем уж убого. Матрас, служивший кроватью, скрывался под чистой белой накидкой, а стопки бумаг на полу и на маленьком столе лежали в определенном порядке — хотя я и не понимала, в каком. Единственной деталью, выбивающейся из общей картины, было огромное полотно без рамы, пристроенное на дальней стене комнаты под странным углом (слишком большое, оно не помещалось на плоскости стены). Казалось, оно принадлежит иному миропорядку и было вовсе не к месту в этой жалкой комнате, будто великан, попавший в лачугу. Картина изображала короля Лира на пустоши, с воздетыми руками и мокрой от ливня бородой, бредущего средь бури, под расколовшей небеса молнией.

Я ощутила на себе взгляд мистера Хейста.

— Это работа вашего отца? — спросила я.

Он кивнул:

— Все, что мне оставили судебные приставы. Я укрыл ее здесь, встал на верхнюю площадку лестницы, вооружившись кочергой, и сообщил: если они попытаются войти, то мало им не покажется. Я отогнал их, жалких слабаков, но не могу утверждать, что они не попытаются вернуться.

Так вот зачем здесь висячий замок, подумала я: Хейст всегда его запирает, прежде чем спуститься к посетителю. Меня охватила волна облегчения и странноватой признательности картине, столь замечательно разъяснившей мне ситуацию. Внезапно я почувствовала, что готова счесть это полотно шедевром, но взглянула на него снова и не справилась с разочарованием. Что-то с картиной было определенно не так: возможно, из-за странности ее расположения.

— Она производит сильное впечатление, — произнесла я.

Если Хейст и расслышал нотки колебания в моем голосе, то предпочел их не заметить.

— Мой отец был гением, — сказал он. — Но быть гением в Англии, конечно же, недостаточно.

— Неужели?

Он потряс головой.

— Если ты хочешь преуспеть, ты должен уметь и пресмыкаться, и подлизываться, и держать язык за зубами. Как тот самый человек.

— Какой человек? — переспросила я, мгновенно догадавшись: он говорит про сэра Чарльза. — Почему бы вам не назвать его по имени?

— Подойдите сюда, — сказал он, переходя к окну. — Вы знаете, что это такое?

Я вытянула шею, пытаясь понять, куда он указывает; по тот дом располагался под острым углом, и я могла бы увидеть его только с того места, где стоял Хейст. Заметив мои затруднения, он подвинулся.

— Большое здание. Каменное, — уточнил он.

Я разглядела над крышами лишь смутный серый квадрат.

— Национальная галерея? — спросила я.