Призыв к оружию - Алан Фостер

— Да, лепары. Это те существа, одно из которых преградило мне путь к бегству, когда я хотел вплавь спастись от вас в момент нашего первого знакомства?

— Да. Ваша бойкость в воде явилась для нас полной неожиданностью. Лишь отдельные расы, населяющие Узор, обладают способностью находиться в воде. Наши биологи были потрясены до глубины души, когда узнали, что двуногое млекопитающее с легкими, приспособленными для дыхания исключительно воздухом, умеет так хорошо и стремительно плавать.

Уилл кивнул, хотя его в лучшем случае можно было отнести к довольно средним пловцам.

— А лепары?

— Лепары — амфибии. В этом они по-своему уникальны. Это первый и единственный известный нам случай развития цивилизации у амфибий, впрочем, они… — Он сделал паузу, подбирая нужные слова, — до сих пор кое в чем заторможены. Но очень преданны общему делу и хорошо выполняют свою работу. Из-за своих резких отличий от прочих рас Узора они держатся особняком. Даже чиринальдо, которые дышат атмосферой, обогащенной гелием, и которые настолько грузны, что не могут свободно перемещаться по кораблю, даже они более общительны. В сложившейся ситуации способность лепаров долгое время пребывать под водой является для нас настоящим подарком. Значение этой способности трудно переоценить.

— Счастливое совпадение, что несколько этих существ оказались в команде экспедиции?

— Нет. Наш корабль специально готовился как исследовательский и разведывательный. Команда подбиралась из представителей самых разных рас, ибо мы должны были справиться со всеми непредвиденными неожиданностями. Лепары делают что-то лучше, чем массуды. Массуды в свою очередь имеют свои преимущества перед с’ванами. И так далее.

— А мы, как вы думаете, можем делать что-то лучше, чем вы?

— Мы очень надеемся на это. Именно выяснению этого общего вопроса и посвящены все наши исследования здесь.

Уилл много времени провел в воде, наблюдая за тем, как база пришельцев постепенно обретает свои очертания и форму. Он не ушел до тех пор, пока челнок вновь не превратился в ничем не отличимую от прочих подводную скалу. Он беспокоился немного за то, как бы не засекли все эти работы с самолетов, летающих на низкой высоте. Впрочем, вероятное движение, которое осуществлялось в этом уголке мира, в основном, пролегало строго по воображаемой линии с севера на юг, вдоль побережья Юкатана к Гондурасу. Лайтхауз Риф располагался в сторонке, и коммерческая авиация также не тревожила его покоя.

Как только была закончена маскировка челнока, — то есть сердце базы, — вокруг него тотчас же стали возводиться прочие необходимые для работы сооружения, которые маскировались под коралловые шельфы, ветви, пещерки, верхушки коралловых рифов. Даже по расцветке никак нельзя было отличить искусственное от настоящего. Омары и морские ежи сразу же приплыли сюда в большом количестве и деловито стали обживать расщелинки и другие укромные уголки искусственных скал.

Уилл приходил и уходил когда хотел, пользуясь специальным рабочим проходом лепаров. По ночам он порой перевозил на надувной лодке к ближайшему острову каких-то беспокойных, дрожащих массудов, которые, выпрыгнув на твердую землю, сразу же пускались бежать по пляжу и бегать могли часами без перерыва, выпуская понемногу нервную энергию, саккумулированную за день. Издали казалось, что они летят в нескольких дюймах над землей, ибо их длинные и стройные ноги двигались без всяких видимых усилий, заставляя их обладателя делать бесконечные круги по острову мимо одних и тех же пальм и жестких кустарников. Как-то Кальдак объяснил Уиллу, какое значение имеют для всех массудов бег и прыжки, соревнование с силой тяжести. Это было их наследство от далеких предков, глубоко уходящая корнями в историю традиция. Однако вскоре Уилл к своему величайшему удивлению подметил, что хотя массуды могли бегать сколь угодно долго, никто из них не развивал большой скорости, а прыжки их были хоть и нескончаемы, но относительно невысоки. Композитору было далеко за тридцать, и он был не в самой своей лучшей форме, однако всерьез полагал, что, пожалуй, сможет сравняться в скорости бега с Кальдаком, а то и перегнать его. Проверять он не стал, ибо посчитал, что возможный выигрыш у пришельца будет с его стороны нетактичным поступком. Он также не стал говорить о том, что любой профессиональный спринтер-землянин даст сто очков вперед самому быстрому массуду.

Гивистамы, о’о’йаны, с’ваны и вейсы вообще не обладали ни одной внешней приметой атлетизма. Это удивляло Уилла. Уилл прикладывал все силы к тому, чтобы убедить специалистов, прикрепленных к базе, в том, что человечество уже слишком далеко продвинулось по дороге мира и благополучия. Безнадежно далеко. Его заявления полностью противоречили их данным, полученным в результате просмотра стандартных телевизионных программ. Так что Уиллу частенько приходилось объяснять пришельцам разницу между реальностью и фантастикой. Даже если признать, что земляне всю свою историю убивали друг друга, то из этого вовсе не проистекал вывод о том, что они готовы тут же включиться в войну против мощного альянса инопланетных народов, о существовании которых человечество ничего не знает и которые ничего дурного человечеству не сделали.

Нет!

Землянам только-то и хотелось, что развить у себя дома такую цивилизацию, которой располагают те же гивистамы и с’ваны.

Они слушали с внимательным интересом то, что он рассказывал, порой с одобрением и даже с восхищением отмечая успехи Земли в искусстве, музыке, литературе и драматургии. И действительно примеров сотрудничества землян между собой во имя созидания лучшей жизни, примеров гармонии в их взаимоотношениях и понимания было множество.

Впрочем, противоречий тоже хватало. Часть человеческой музыки была зловещей и какой-то порочной. То же самое можно было сказать о некоторых проявлениях в искусстве и драматургии. Некоторые виды спорта на Земле выглядели нисколько не менее жестокими, чем война между Узором и Амплитуром. Даже земной юмор, несмотря на свою тонкость, казался пришельцам излишне едким и наступательным.

Уиллу оставалось только терпеливо разъяснять, толковать, разбирать в деталях. Он доказывал, что целью человеческого юмора является смех не над кем-нибудь, а вместе с кем-нибудь. Он несколько раз подряд повторил железное правило земного спорта: не причинить кому-нибудь увечье, а проверить собственные силы в честном соревновании. Он проводил параллели с бегом массудов.

Пришельцы продолжали активно работать, смотреть, слушать, наблюдать. Получаемые данные все больше и больше тревожили второго помощника руководителя по науке, который отвечал за работу отдела ксенопсихологии.

— Так что вы все-таки скажете? — спросил его однажды Кальдак, когда тот пришел к нему в каюту на разговор. — Вы согласны с той оценкой, которую дает человеческой породе Уилл, или же не согласны?

— И то, и другое.

Кальдаку не видны были истинные мысли ученого. Гивистамы гораздо больше полагались на жесты, чем на изменение выражения лица, когда им хотелось выразить какие-то свои внутренние чувства. Он стоял перед командиром неподвижно.

Очки его были затенены. Изящные пальцы рук сомкнуты в замок. Гивистам мог находиться в этом покое сколь угодно долго. Во всяком случае достаточно, чтобы любого массуда свести с ума.

— Все, что говорит землянин, — правда. И все, что говорит землянин, — ложь.

— Интересное суждение, — саркастически заметил Кальдак. — В итоговом рапорте о проведенной работе будет смотреться очень эффектно.

Ученый расцепил пальцы.

— Иначе я не могу определить это. Порой мне и моим коллегам кажется, что этот мир — своеобразная черная дыра, куда засасывает противоречия и загадки со всей Вселенной. Даже их погода способна принимать крайне противоположные формы, где такое еще было?

— Да, я слышал.

В последнее время Уилл отчаянно пытался втолковать пришельцам о том, что надвигается сезон ураганов. Кальдаку было чрезвычайно трудно поверить в слова землянина, ибо он знал, что ураганы происходят, как правило, на газовых гигантах, но никак не на тех планетах, где развивается разумная жизнь.

Вдруг второй помощник руководителя по науке стал нетерпеливо расхаживать по каюте взад-вперед. Кальдак удивленно выпрямился. Гивистамам не свойственна была привычка так двигаться. Ученый в эти минуты больше походил на массуда.

— Помните реакцию специалиста, которая была травмирована во время сканирования землянина?

— Да, — ответил Кальдак.

— Эта реакция была слишком резка, но… Каждый новый день вызывает во мне все больше сомнения в том, что эта реакция является неоправданной, как мы поначалу решили.

Кальдак на сдержал своего неудовольствия.

— И это говорит ученый?!