Миры Джона Уиндема, том 2 - Джон Уиндем

– А капитан тоже ничего! – увернулась Филлис.

– Можно подвести итог: мы провели вечер с двумя милыми привлекательными людьми, не так ли?

Филлис что-то пробурчала.

– Любимая, не ревнуешь же ты меня в самом деле? Мой талант притворяться…

– Как-то внезапно он у тебя прорезался, дорогой, – оборвала меня Филлис.

– Я всегда сочувствовал мужчинам, толкущимся вокруг тебя.

– Мне они не нужны.

– Дорогая, – заметил я спустя некоторое время, – я начинаю сомневаться, стоит ли нам еще встречаться с Милдред.

– Мм… и с капитаном тоже.

– А все-таки, что говорил тебе капитан?

– О, массу комплиментов! В нем определенно есть ирландская кровь.

– И все-таки, давай от дел суетных перейдем к насущным, о чем вы говорили с капитаном?

– О чем? Да, в основном, он старался держать язык за зубами, а то, что мне удалось из него вытянуть, не очень-то утешительно. Местами – просто ужасно…

– ???

– В принципе, ничего не изменилось. Ни здесь, ни там – на глубине. Во всяком случае, никто не имеет ни малейшего представления о том, что нас ждет. Неизвестность нагнетает тревогу, и наши адмиралы боятся, как бы она не обернулась паникой. Из его объяснений я поняла, что все их попытки исследования Глубин не увенчались успехом. Например – эхолокация. Они прощупали все дно, но ничего не определили. Вторичное эхо оказывалось настолько слабым, что понять – стайки ли это мелких рыб или более крупные существа – было невозможно.

Мало проку и от глубинных микрофонов: то абсолютная тишина, то невообразимое нагромождение звуков, подобное тому, что мы слышали из телебата. Помня о том, что случилось с исследовательским судном, они попытались использовать трос из токонепроводящего материала, но и он сгорел на глубине тысяча саженей. Телекамера, работающая в инфракрасном свете, расплавилась на глубине восьмисот саженей и замкнула половину их приборов, хорошо, что они догадались изолировать ее от судна.

С атомными бомбами покончено, во всяком случае – на некоторое время. Капитан сказал, что их разрешено использовать только в определенных местах – «у черта на рогах». Но все равно радиоактивность уничтожает несметное число промысловой рыбы. Рыбинспекция по обе стороны Атлантики подняла дикий гвалт и утверждает, что своими испытаниями ВМС нарушили естественный процесс миграции рыб, а заодно и всю экологическую систему. Правда, кое-кто из специалистов считает, что данных для подобных утверждений маловато, что все это может происходить и по другой причине. Бесспорно – это отразится на обеспечении продовольствием. В общем, общественность без понятия, чего еще ждать от бомб, кроме гибели рыбы и повышения цен, поэтому популярность их резко упала.

– Ну, все это мы знали и раньше, – заметил я.

– Тогда кое-что новенькое для тебя: из сброшенных бомб две не взорвались.

– И что?

– Не знаю. Но адмиралы явно перетрусили. Видишь ли, эти бомбы сконструированы так, что взрываются на заданной глубине от давления. Надежно и весьма просто.

– Значит, они не достигли области нужного давления и застряли где-то по пути.

– Все это было бы так, но дело в том, что в бомбы вмонтировано специальное устройство, срабатывающее в подобных случаях как часовой механизм. И только на этот раз произошла осечка. Вот это и беспокоит адмиралов.

– Все элементарно, мой дорогой Ватсон, – улыбнулся я, – вода попала в часовой механизм, чего-то там заклинило и…

– Во-первых, ничего там не заклинило, – холодно обрубила Филлис, – во-вторых, Ватсон – это ты, а в-третьих, видел бы ты при этом лицо Винтерса…

– Еще бы! Посеять парочку атомных бомб – не шутка, я бы на их месте тоже не прыгал от радости, – откровенно признался я. – Что еще?

– Еще три судна пропали без вести.

– Когда?

– Одно – полгода назад, второе – с месяц, третье – на прошлой неделе.

– Возможно, здесь нет никакой связи.

– Все может быть… Но капитан уверен в обратном.

– Сколько осталось в живых?

– Никого.

Мы помолчали.

– Что-нибудь еще? – спросил я.

– Подожди, дай вспомнить. Ах, да… Они разработали какой-то специальный снаряд убийственной силы, но – не атомный. Правда, испытать не успели.

Я с восхищением посмотрел на свою жену.

– Вот это работка, дорогая. И ты еще говоришь, что капитан держал язык за зубами! Да у тебя мертвая хватка! Может быть, тебе удалось раздобыть и какие-нибудь чертежи или рисунки?

– Глупая твоя голова. В газетах нет публикаций только потому, что никто не хочет лишний раз волновать народ. Ни одна редакция не пойдет на это. Прошлый шум-гам настолько сократил число тиражей, что теперь рекламодатели ни за что не станут рисковать. Никто ведь не собирается звонить, например, во впадину Минданао и интересоваться – не хочет ли там кто-нибудь приобрести любопытную информацию.

– Пожалуй, ты права, – согласился я.

– Иногда и вояки проявляют здравый смысл, – задумчиво констатировала Филлис и добавила: – Хотя, возможно, он и умолчал о чем-нибудь.

– Наверняка, – поддакнул я.

– А! Самое главное, – спохватилась Филлис, – капитан обещал познакомить меня с доктором Матетом.

Я сел.

– Но, милая, после нашей последней передачи Океанографическое общество пригрозило отлучением всякому, кто посмеет связываться с нами. Это же часть их антибокеровской кампании.

– Да, но доктор Матет – друг капитана, он в курсе всех дел. И мы с тобой все-таки не отъявленные бокерианцы, не так ли?

– Кто знает, совпадет ли твое мнение о нас с мнением доктора Матета? Ну, да ладно… Когда же мы встречаемся с ним?

– Полагаю, я увижу его через пару дней, милый.

– Не понял. Не хочешь ли ты сказать, любимая…

– Так мило с твоей стороны доверять мне.

– Но…

– Все, дорогой. Пора спать, – отчеканила Филлис.

Как потом рассказывала Филлис, Матет встретил ее обычными словами.

– И-Би-Си? – недоуменно воскликнул он. – Мне помнится, капитан Винтерс говорил про Би-Би-Си.

Это был довольно крупный худощавый человек с огромной шарообразной головой. Полированный загорелый лоб заканчивался, казалось, на самой макушке, и весь величественный купол его головы был обрамлен волнистыми седыми волосами. Слегка портили впечатление пучки волос, торчащие из ушей. Два горящих карих глаза, выдающийся римский нос, большой выразительный рот, тяжелый, чуть-чуть раздвоенный подбородок… – Филлис настолько образно описала мне этого человека, что я ясно представил, как он сутулится под тяжестью своей невообразимой ноши.