Чингисхан-2. Чужие земли - Сергей Волков

– Нафига? – я улыбаюсь, а внутри все обмирает. – Ты ж все равно не поймешь.

– Эт-точно! – Витек тянется к бутылке. – Давай махнем за Индию.

Чокаемся, пьем. Виски напоминает хорошо очищенный самогон с привкусом дубового веника. Чувствую – начинаю плыть. Достаю из пачки «Парламента» сигарету, но не прикуриваю. Если я сейчас буду курить – совсем окосею.

Берусь за шампур с шашлыком. Надо закусывать. Я чувствую, что наши с Витьком посиделки просто так не закончатся. Стало быть, надо держаться, быть в форме.

Финал моей выдуманной одиссеи проговариваю на скорости: мол, когда СССР распался, и открыли границы, познакомился с нашими летчиками, и они согласились добросить до Перми на чартерном рейсе вместе с грузом.

– Че везли-то? – интересуется Витек.

– Обувь какую-то – кроссовки там, тапочки. Холодно было. Самолет грузовой, кресел нет, стюардессы не ходят.

– О, кстати, о стюардессах, – оживляется Витек. – Айда-ка щас вызовем!

– Кого? Стюардесс?

– Да хоть бы и стюардесс! Они кем угодно нарядятся – хохочет Витек. – Хочешь, стюардессами, хочешь, монашками...

– Да нет, неохота, – качаю я головой.

– О-па, – он изображает живейшее сожаление, отчего его пухлое лицо сминается, как подушка. – Полшестого? Доканала тебя заграница, а?

– Не, все нормуль. Просто я с Надей встретился… – я не развиваю тему.

– С Надей? С той самой? Она ж за Бики выскочила. В Лондоне живет, – демонстрирует завидную осведомленность Витек.

– Развелись они. Летом. Здесь она, в Казани, – выдаю я и тут же жалею о сказанном.

– Та-ак! – улыбка сползает с лица моего приятеля. – А вот это уже интересно.

– Чего тебе интересно?

– Мне Бики денег должен.

– Тебе?

– Ну, бизнес у нас был, по нефтянке, – кривится Витек. – Я вложился, а он, гнида, соскочил. Бабки зависли.

– И что? Надя тут с какого бока? – мне очень не нравится этот разговор.

– Теперь, наверное, ни с какого, – вздыхает Витек. – Это чмо за старую бабу рубиться не станет. Ладно, Артамон, не напрягайся, все путем. Не хочешь девочек – не надо. Айда-ка в парную, погреем кости. А потом – бассейн. Ништяк?

– Ништяк, – с облегчением киваю я.

Плаваем в бассейне. Витек, похохатывая, рассказывает историю про щенков бультерьеров. Псарня у него образцовая, вот только разводит он каких-то уродцев – толстые, бочкообразные псы с вытянутыми мордами и маленькими злыми глазками больше похожи на свиней-мутантов, чем на собак. Когда я сказал ему об этом, он натурально обиделся.

– Ты че! Это ж були, чемпионы породы.

И вот теперь Витек делится со мной, как ему удалось поставить на место какого-то самарского авторитета. Тот возомнил себя таким же крутым, как Витек, и тоже решил завести бультерьеров.

– Ну, я реально намекал ему – уймись, братан! Не, какой там. Тянет одеяло на себя, лошара. Ну, тогда я и делаю финт ушами. Нахожу парнишку одного, типа собачника, перетираю с ним. Он выходит на того самарского чудилу, предлагает ему щенков буля от золотых медалистов международных выставок. Типа, это из питомника самого Галимого! Мол, сучка померла при родах, а щенки остались. Самарский и клюнул. Купил пять штук, по три косаря грина за хвост. Ты щенков бультерьера видал когда-нибудь?

– Я и взрослых-то у тебя первый раз увидел.

– А-а, – с разочарованием тянет Витек, ныряет, поднимая тучу брызг. Вынырнув, он долго отплевывается, потом продолжает. – Короче, поросята, пока у них пятаки не появились, и щенки буля похожи, сечешь? В общем, загнал я этому самарскому барбосу пять чушек, ха-ха! Он их месяц выкармливал, чуть ли не сам с соской по ночам вставал. Выкормил – а они ему: «Папа, хрю-хрю!». Он на беду сел, забухал. А поросят велел зажарить и мне отправил.

– И что?

– Ниче, вкусные были чушки, – Витек бьет рукой по воде.

– А зачем все это было надо?

Он перестает смеяться.

– Теперь все серьезные люди знают, что этого оленя вокруг пальца обвести можно. И дел с ним никто не имеет с тех пор. Понял?

– Сурово!

– А ты думал! – и Витек с фырканьем уходит под воду.

Без одежды он здорово напоминает бегемота. А бегемоты в Африке считаются самыми опасными животными…

После бассейна мы опять беремся за виски. Разговор плавно перетекает на тему «А помнишь?». Мы спорим, смеемся, перекрикиваем друг друга. В дверь заглядывает обеспокоенный Теплый.

– Все пучком! – машет на него Витек и тут же спохватывается: – Вискаря еще принеси.

Шашлык съеден. Вторая бутылка виски опустела наполовину. Мне хорошо. Витек пыхтит кальяном, блажено улыбаясь. Но за этой улыбкой я вижу что-то темное, злое. Чувствую – этот вечер встречи старых друзей закончится на серьезной ноте. Витек, ставший бандитским авторитетом Галимым, не показался мне сентиментальным, впечатлительным или просто расслабленным человеком. Те немногие искренние проявления чувств, что случились у него за все время нашего общения, были скорее случайностью. В остальном же Витек полностью контролирует ситуацию. И ведет все к некой лишь ему одному известной цели.

– Артамон, – выпустив изо рта мундштук, лениво говорит он, – ты на войне людей убивал…

Это звучит не как вопрос. Скорее как утверждение. Констатация факта. Закидываю в рот дольку апельсина, неопределенно дергаю плечом – мол, сам же понимаешь, на то она и война.

– Тебе работа нужна, – снова с непонятной интонацией произносит Витек.

– Ну…

– Есть дело.

И он затягивается, прикрыв глаза. Я усмехаюсь. Чутье не подвело. Что за дело – и так понятно. Не зря он жаловался, что у него нет хорошо подготовленных бойцов.

– Какое дело?

Он проводит большим пальцем по шее. В детстве таким жестом мы показывали, что наелись – мол, во как налопались, до отвалу. Понятно, что сейчас Витек вкладывает в это движение совсем другой смысл.

– Нет, Витек. Моя война давно закончилась.

– Ну-у, ты не спеши, – он открывает глаза, садится, поправляет сползшую с волосатого живота простыню. – Тут дело серьезное. И бабки серьезные. Три тонны бакинских.

– Я не понимаю.

– Три тысячи долларов. В рубли сам переведешь?

– А как? – этот вопрос вырывается у меня непроизвольно.

Витек смеется, берет салфетку, достает с полки над спинкой дивана золотой карандашик, начинает писать:

– Курс сейчас – три тысячи сорок за доллар. Умножаем на три тысячи… Получаем… Девять миллионов сто двадцать тысяч деревянных.

Я сглатываю. ДЕВЯТЬ МИЛЛИОНОВ! С ума можно сойти. Мне таких денег не заработать и за несколько лет. И тут же мне становится стыдно. К чему весь этот пафос, слова о давно закончившейся войне, если все дело лишь в сумме? Да даже за миллион этих проклятых долларов, баксов, гринов или как их там еще называют, я не пойду на убийство! Хватит, настрелялся!