Стальной лев. За Родину! За Троцкого! - Иван Евграшин

Колчак сам не знал и не понимал, что ему делать. Фактически он плыл по течению.

Дальше лозунга «За Россию единую и неделимую!» понимание Александра Васильевича не распространялось. Точно так же он совершенно не понимал, что же ему делать дальше в случае победы. Толковых же политических советников при адмирале не было, как не было и нормальной политической платформы.

В-третьих. Александра Васильевича немного беспокоило замедление темпов наступления на Пермь. В последнее время он иногда нервничал, кроме этого постоянно давал о себе знать и ревматизм. Во время второй Северной экспедиции он провалился с головой под лед. Когда Колчака вытащили, он был без сознания. Всю оставшуюся жизнь страдал чудовищными ревматическими болями. Их снимали морфием, а для того чтобы избавляться от внезапных приступов, у адмирала всегда был с собой кокаин. Поэтому по большей части адмирал находился в состоянии эйфории. Настроение было в основном приподнятое и благодушное. Состояние расслабленности, покоя, удовлетворения и безмятежности редко покидало Верховного Правителя. Он периодически о чем-то беспокоился, как, например, сейчас, но обычно это чувство уходило после очередной инъекции.

Александр Васильевич Колчак, сам этого совершенно не понимая, в роли Верховного Правителя России и спасителя Отечества устраивал абсолютно всех. И свое правительство, и офицерский корпус, и союзников, и, по большому счету, большевиков. Адмирал Колчак прославился многим. В честь него названы два географических объекта. В 1901 году Эдуард Васильевич Толль увековечил имя Колчака, назвав его именем открытый экспедицией остров в Карском море и мыс. Александр Васильевич капитально обморозился на северах и спел в лицо расстреливавшим его большевикам хороший романс «Гори, гори, моя звезда».

Кроме этих двух подвигов, еще он был славен вывезенным золотым запасом, титулом «правителя», который пригрел на «широкой адмиральской груди» уйму подонков. Эти люди и устроили за Уралом и в его окрестностях то, что потом назвали «колчаковщиной».

На спасителя Отечества Колчак не тянул. На отважного исследователя северных широт – тянул. На запутавшегося между офицерской честью, личными страданиями и потреблением кокаина солдата – тоже тянул. На заигравшегося во власть адмирала – вполне. Но вот на новую историко-политическую икону – никак.

Однако сам Александр Васильевич этого не осознавал, потому как он не вникал глубоко в происходящее. Ему рассказывали, какой он прекрасный военачальник и правитель все его окружающие, и он им верил. Это его вполне устраивало.

Тем не менее какие-то смутные подозрения периодически бродили в его голове. Например, подозрения о том, что в его правительстве все не так хорошо, как ему рассказывают. Мысль же, что темп наступления замедляется – стала уже просто навязчивой.

«Надо что-то еще предпринять, – думал он. – Вот только что?»

В голову ничего путного не приходило, кроме того, что необходимо самому съездить в Пермь и посмотреть на происходящее в городе.

«Надо туда кого-то послать», – решил наконец для себя адмирал. Он позвонил в колокольчик и вызвал к себе генерал-майора Рябикова, который пришел достаточно быстро.

– Дмитрий Антонович, – обратился к начальнику разведки адмирал. – Прошу вас направить кого-нибудь в Пермь, для того чтобы проверить происходящее в городе.

– Слушаюсь, Александр Васильевич!

– Я думаю, что будет неплохо, если вы отправите в город также несколько террористических групп для осуществления актов террора и саботажа в тылу большевиков, – Колчак сделал паузу. – Дмитрий Антонович, меня очень беспокоит происходящее. Мы обязательно должны взять Пермь как можно быстрее. Прошу вас, проследите за тем, чтобы генерал-майор Лебедев организовал переброску дополнительных частей и пополнений для взятия Перми в кратчайший срок и доложите мне.

– Я все понял, Александр Васильевич. Разрешите выполнять?

– Выполняйте. Можете быть свободны.

После того как Рябиков вышел, Колчак почувствовал, что сейчас его скрутит приступ боли. Он достал табакерку с кокаином.

Глава 19

24 декабря 1918 года.

Горнозаводская ветка. Станция Чусовая – Екатеринбург. Санитарный поезд.

Андрон Селиванов ехал в Екатеринбург.

21 декабря Селиванов был ранен в ногу в боях на Гороблагодатском тракте. Кости задеты не были, да и само ранение было не таким уж серьезным. По идее отправлять его в такой глубокий тыл никакого смысла не было. Однако Андрон переговорил с фельдшером и теперь ехал в тыл. Его отправили в госпиталь в Екатеринбург. У фельдшера остался подаренный Троцким браунинг.

«Хорошая мена, – думал солдат. – Зачем мне эта «офицерская штучка»? Совсем незачем. А вот подъехать поближе к дому не мешает».

Мысль грела лучше всякой печки.

Андрон лежал на полке и рассматривал проходящих мимо солдат. Неожиданно он узнал одного из проходящих.

– Здорово, Кузнецов! – крикнул Селиванов.

Солдат остановился и начал осматриваться.

– Кондрат, я тут! – Андрон махнул рукой.

Увидев Андрона, знакомец заулыбался и подошел к нему. У Кондрата не было левой руки.

Поздоровались. После этого Кондрат присел к Селиванову на койку. Разговорились.

Кондрат Кузнецов был солдатом старшего возраста и после ранения ехал домой. Сам он был из новониколаевских. Они с Андроном встречались еще в Петрограде в 1917 году.

Говорили долго. Давно не виделись, поэтому новостей было много и у одного и у второго.

Постепенно в их разговор включились и окружающие раненые. Один из них, совсем молодой солдатик, рассказал, что сегодня видел самого Колчака.

– Это ладно. Мы вот с Селивановым разговаривали с ним еще в Питере. В 1917 году. Летом. – Кондрат повернулся к Андрону: – Помнишь?

– А то. Конечно, помню, Кондрат. Мы еще и с Керенским тогда говорили, – откликнулся Селиванов. Народ начал приставать, чтобы рассказали. Рассказывать стал Кузнецов, который по возрасту был старше Андрона. Ему шел сорок пятый год.

Было это 4 июля 1917 года.

В тот день прямо с утра к Керенскому явилась депутация уволенных старших возрастов, свыше сорока двух лет. Селиванов пошел к Керенскому вместе с депутацией на тот случай, если им разрешат подлить отпуск для уборки хлеба. В этом случае солдаты средних возрастов тоже собирались идти к будущему председателю Временного Правительства за тем же самым. Вот Андрон и пошел.

Тогда Керенским были устроены периодические отпуска для полевых работ, но все это делалось довольно несистематически и вызывало неудовольствие солдат.

В то время уже стала особенно заметна тенденция ухода с фронта в армии и во флоте, особенно на Черноморском флоте. Уже после первой недели Революции у всех наблюдалось стремление все бросить и уехать домой по своим делам. Теперь же в период сбора хлеба это стремление особенно обострилось.

Когда явилась депутация, Керенский заявил, что он не примет ее, так как у него нет времени. В ответ на это депутация заявила, что она не уйдет, пока военный и морской министр не даст положительного ответа относительно продления срока отпуска.

Тогда Керенский, который завтракал вместе с Колчаком, встал и вместе с присутствующими вышел в приемную и на лестницу, где находилось человек тридцать солдат старшего возраста.

Депутаты заявили, что хотя срок отпуска у них и вышел, но что у них как раз теперь начинается уборка хлеба, что работников в деревне нет и что поэтому они просят продлить срок отпуска до окончания уборки, что иначе они не в состоянии будут убрать хлеб. Керенский сказал, что постановление относительно их возвращения есть постановление Совета Депутатов фронта, что он его утвердил и изменять его не может, не переговоривши с фронтовой организацией, так как продление их отпуска задерживает тех, которые ожидают своей очереди.

– Поэтому, – сказал Керенский, – я ни в каком случае не отменю распоряжения.

Это вызвало чрезвычайно энергичные протесты среди этих депутатов, которые начали говорить, что их зря берут на фронт, тогда как ведь хлеб тоже нужен для ведения войны. Один из них, это был как раз Кондрат Кузнецов, обратился к Керенскому с таким заявлением:

– Нас всего около сорока тысяч, а здесь, в Петрограде, имеется до ста тысяч бездельников, которые никуда не хотят идти. Вы нас посылаете на фронт, потому что мы люди старые, привыкшие к дисциплине, привыкшие исполнять приказания, а вот вместо нас вы послали бы части, которые находятся в Петрограде и которые ничего не делают. Между тем вы их не можете послать, так как они не хотят идти, и вы ничего не можете с ними сделать. От нас вы требуете этого, так как знаете, что мы привыкли исполнять приказания и будем их выполнять.

На это Керенский ничего толкового ответить не смог и неожиданно повернулся к Колчаку, который стоял позади него.