Они жаждут - Роберт Рик МакКаммон

Палатазина и схватила его за руку. «Беги! – прошептала она. – Беги, Андре!» Но где-то там, в маленьком домике, Палатазина ждала Джо, и он должен был вернуться за ней, пусть даже для этого требовалось прорваться сквозь строй ухмыляющихся чудищ. «Я не брошу тебя», – сказала мать, и в это мгновение твари вцепились в горло Палатазина.

Он проснулся в холодном поту, и утром за завтраком Джо пыталась разузнать, что ему приснилось. Палатазин рассказал ей что-то про Таракана, он еще не готов был открыть жене правду.

На дальнем конце стола Макбрайд закрыл рапорт и отпихнул в сторону. Его глаза над чашечкой кофе внимательно наблюдали за Гарнеттом и Палатазином и на мгновение ошеломленно замерли при виде ярко-зеленого полосатого галстука, который Палатазин надел со светло-коричневым пиджаком. Комиссар поставил чашку на стол и заговорил:

– Этого мало. Фактически здесь чуть больше, чем совсем ничего. «Таймс» настаивает на публичном освещении хода расследования. Если бы я взял за основу ваш отчет, это было бы пустое сотрясение воздуха. Так в чем трудности? – Он сверкнул голубыми, как лед, глазами. – У нас лучшая полиция во всей стране! Почему же мы не можем поймать одного человека? Капитан, вы две недели работали над этим делом, имея в полном распоряжении все наши силы, от вертолетов до патрульных. Почему я не получил от вас ничего более конкретного, чем вот это?

– Сэр, мне кажется, мы достигли некоторого прогресса, – попытался возразить Палатазин. – Фоторобот преступника уже напечатан на первой полосе сегодняшней «Таймс» и будет отправлен в вечерние газеты. Мы также предоставим его телевизионным каналам ко времени дневных и вечерних новостей. Что касается «фольксвагена»…

– Жидко, Палатазин, – перебил его комиссар. – Чертовски, до ужаса жидко.

– Согласен с вами, сэр, но теперь у нас гораздо больше зацепок, чем раньше. Женщины – уличные проститутки – беспокоятся, что кто-нибудь увидит, как они разговаривают с полицейскими. Они боятся Таракана, но и нам тоже не доверяют. Но именно через них мы и собираемся выйти на этого типа. Мои люди заняты поисками «фольксвагена» с цифрами «два» и «семь» и буквой «Т» на номере.

– Подозреваю, что таких могут быть сотни, – сказал Макбрайд.

– Да, сэр, так и есть. Возможно, даже больше тысячи. Но согласитесь, что эту зацепку стоит разрабатывать.

– Мне нужны конкретные имена, капитан. Фамилии и адреса. Я хочу, чтобы подозреваемых допросили, установили наблюдение. Я хочу, чтобы этого парня поймали.

– Мы все этого хотим, комиссар, – спокойно ответил Гарнетт. – И вы сами знаете, что капитан ежедневно допрашивает подозреваемых и ведет наблюдение. Дело в том, что… в общем, похоже, что Таракан залег на дно, сэр. Возможно, даже уехал из города. Поймать такого непредсказуемого убийцу, психопата, не имеющего мотивов, – самая трудная задача, какую только…

– Ах, избавьте меня от этого. Не хочу слушать ваши признания. – Макбрайд снова перевел взгляд на Палатазина, безуспешно пытающегося раскурить трубку. – Вы говорите, что номер этого «фольксвагена» – единственная зацепка, какая у вас есть, правильно?

– Да, сэр. Боюсь, что так.

Макбрайд громко вздохнул и сложил руки перед собой.

– Я не хочу, чтобы повторилось дело Хилсайдских душителей, капитан. Я хочу, чтобы этого парня – или этих парней – поймали как можно быстрее, пока мы не получили пинка под зад от публики или прессы. Не говоря уже о том, что рано или поздно мы наткнемся на труп еще одной девицы, пока этот слизень остается неопознанным. Я хочу, чтобы его сцапали, понимаете? И сцапали быстро!

Он взял отчет и подтолкнул его по столу к Палатазину:

– Если вы не в состоянии поймать его, капитан, я назначу кого-нибудь другого, кто это сможет. Все ясно? Тогда отправляйтесь работать, оба!

Пока они ждали лифт в коридоре возле конференц-зала, Гарнетт сказал Палатазину:

– Ну что ж, Энди, все кончилось не так плохо, как я думал.

– Не так плохо? Значит, я ничего не понял.

Его трубка остыла до каменного холода, и он засунул ее в карман.

Какое-то время Гарнетт молча разглядывал его.

– У тебя усталый вид, Энди. Издерганный какой-то. Дома все в порядке?

– Дома? Да. А при чем здесь это?

– Если у тебя проблемы, можешь поделиться со мной. Я не против.

– Нет, никаких проблем. Только из-за Таракана.

– О-хо-хо… – Гарнетт помолчал немного, наблюдая за сменой цифр над дверью лифта. – Понимаешь, на таком деле даже самый могучий буйвол может надорваться. Дьявольская ответственность. Говорю тебе, Энди, ты выглядишь так, будто не спал двое суток. Ты… черт побери… ты ведь даже не побрился сегодня утром.

Палатазин провел пальцами по подбородку и почувствовал щетину. Попытался вспомнить, брился ли сегодня, и решил, что, видимо, нет.

– Неудивительно, что твои ребята тоже замечают перемены в тебе.

Они вошли в кабину лифта и начали спускаться.

– Это никуда не годится. Ты теряешь свой авторитет.

Палатазин мрачно усмехнулся:

– Догадываюсь, кто тебе рассказал об этом. Может быть, детектив Брашер? Еще тот бездельник. Или Цайтфогель? Кто-то еще?

Гарнетт пожал плечами:

– Все говорят. Последние дни ты словно сам не свой…

– И поэтому они начали переводить стрелки. Что ж, для этого потребовалось меньше времени, чем я думал.

– Пожалуйста, Энди, пойми меня правильно. Я хочу поговорить с тобой на правах старого друга, хорошо? Ради всего святого, чего ты добивался, когда позвонил Киркленду из Голливудского дивизиона и попросил установить наблюдение за кладбищем?

– Ах вот оно что! – тихо сказал Палатазин. – Понятно.

Дверь лифта открылась в широкий коридор, выстеленный зеленым линолеумом. Они вышли и направились к отделу по расследованию убийств за двойными дверями с матовыми стеклами.

– Ну так в чем там было дело? – спросил Гарнетт.

Палатазин повернулся лицом к нему. Глаза на бледном лице казались черными ямами.

– Это связано с вандализмом на кладбище…

– Я так и думал. Но это не твоя задача и не твоя обязанность. Пусть там прибирается Голливудский отдел по борьбе с вандализмом. Ты занимаешься убийствами.

– Дай мне закончить.

Голос Палатазина дрожал, и Гарнетт невольно подумал, что Энди сейчас сорвется.

– Ты должен знать, что там, где я родился, в Венгрии, люди по другому смотрят на… многие вещи. Теперь я тоже американец, но думаю я до сих пор как венгр. Я все еще верю в то, во что верят в Венгрии. Называй это суевериями, бабушкиными сказками или как-нибудь еще, но я считаю, что это правда.

Гарнетт прищурился:

– Ничего не понимаю.

– У нас другие представления о… жизни и смерти, о том, что ты посчитал бы темой для дурацких фильмов и дешевых книжек в мягкой обложке. Мы уверены, что не все в мире можно объяснить законом