100 великих казней - Елена Авадяева

Политическая обстановка не позволяла суду и стоявшему за ним независимому руководству армии пренебрегать возможностью доказать вину короля. Для этой цели было проведено — в отсутствие подсудимого — заслушивание свидетелей, выявивших роль Карла в ведении гражданской войны, нарушение им заключенных соглашений, приводилась перехваченная переписка короля, свидетельствовавшая о его намерении при первом же удобном случае расправиться со своими противниками (эти показания были напечатаны и в лондонских газетах). 27 января Карла снова привели в зал суда. Король, отлично зная, что все подготовлено для вынесения приговора, попытался сорвать намеченный ход заседания речью, обращенной к судьям. Брейдшоу запретил ему говорить. Но как только председатель суда произнес несколько слов о том, что обвинение поддерживается от имени английского народа, с галереи раздался женский голос: «Не от имени половины, не от четверти английского народа. Оливер Кромвель — изменник», — кричала какая-то важная дама в маске. Потом выяснилось, что это была леди Ферфакс, жена номинального командующего парламентской армией, который, несмотря на все настояния своего заместителя Кромвеля, уклонился от участия в процессе короля. После того как наконец воцарилась тишина, Брейдшоу продолжил свою речь. Поскольку, заявил он, обвиняемый отказывается ответить на вопрос, признает ли он себя виновным, суду остается вынести приговор. Обвиняемому может быть дано слово, если он не возобновит спора о полномочиях суда. Не вступая в дискуссию, король, однако, подтвердил, что отрицает право судить его. Опять часть судей усомнилась в правомочности своих действий. Один из них, Джон Дауне, вполголоса выразил сомнение. Сидевший впереди него Кромвель резко повернулся: «Что тебя беспокоит? Ты что, спятил? Не можешь сидеть тихо и вести себя спокойно?»

Но и после этого окрика Дауне громко произнес, что он не удовлетворен ходом дела. Брейдшоу неожиданно объявил перерыв, и суд удалился на совещание. Что происходило в эти полчаса? Впоследствии, уже после реставрации, не только Дауне, но и несколько других членов суда уверяли, что они требовали в последнюю минуту достигнуть соглашения с королем и что все их соображения были гневно отвергнуты Кромвелем. Он напомнил им о нарушениях Карлом прежних обязательств. Кромвелю удалось сплотить подавляющее большинство членов суда.

При возобновлении заседания Карл, учитывая обстановку, потребовал, чтобы парламент выслушал его новые предложения. Брейдшоу отверг этот последний маневр короля. В своей заключительной речи председатель суда снова напомнил о преступлениях Карла перед английским народом, о нарушении им договора, который связывает монарха с его подданными, разжигании гражданской войны.

Брейдшоу объяснил, игнорируя протесты Карла, почему короля нужно считать тираном, изменником и убийцей в полном смысле этого слова. Приговор, зачитанный секретарем суда, гласил: «Указанный Карл Стюарт, как тиран, изменник, убийца и враг общества, будет предан смерти посредством отсечения головы от туловища».

Те немногие дни, которые отделяли вердикт суда от казни, были заполнены лихорадочной активностью роялистов и иностранных дипломатов, пытавшихся добиться отсрочки или пересмотра приговора. В Лондоне распространялись слухи, что даже палач отказался выполнять свои обязанности и что его роль будет играть сам Кромвель. Палач и его помощник, действительно, были в масках, очевидно, чтобы потом иметь возможность, если потребуется, отрицать свое участие в цареубийстве, а пока, чтобы избежать удара кинжалом, который всегда ведь мог быть нанесен из-за угла рукой какого-нибудь кавалера. 30 января Карл I взошел на эшафот. Парламент немедля принял закон, запрещавший провозглашение королем наследника казненного монарха. Как указывалось в парламентском решении, принятом через неделю после казни, «было доказано на опыте, что должность короля Англии и принадлежность власти над нею какому-либо одному лицу не обязательны, обременительны и опасны для свободы, безопасности и общественных интересов народа и, следовательно, должны быть уничтожены».

…Когда спустя 11 лет после этого процесса судили оставшихся в живых «цареубийц», юристы короны долго ломали голову над сложной правовой проблемой: считать ли день казни 30 января 1649 года последним днем царствования Карла I или первым днем правления его сына Карла II?

По закону не должно быть разрыва даже в один день.

Некоторые судьи считали, что можно выйти из затруднения, отнеся этот роковой день к обоим царствованиям, другие выражали сомнения в правильности такого толкования законов. В результате, чтобы обойти столь непреодолимую преграду, обвиняемым было инкриминировано не убийство Карла I 30 января, а злоумышление против жизни короля 29 января 1649 года.

А ведь в этот никак не умещающийся ни в одно царствование день 30 января приказ о приведении в исполнение смертного приговора прямо указывал, что казни подлежит «король Англии». И палач даже на эшафоте именовал Карла не иначе, как «Ваше Величество».

ОЛИВЕР КРОМВЕЛЬ

Я надеюсь, что могут сказать моя жизнь была добровольной жертвой, и я надеюсь… я готов сказать: «О, если бы я имел крылья, подобно голубю, я улетел бы и обрел покой».

Этот человек при жизни стал легендой. Он пережил период безграничной народной любви и столь же безграничной ненависти, но никем ни разу не был побежден при жизни. И лишь после смерти столь ненавидимые им аристократы в бессильной ненависти надругались над его останками. Интересующихся мы отсылаем к истории английской революции, в нашем же кратком очерке мы скажем лишь, что ничто в его биографии рачительного сельского сквайра вплоть до начала гражданской войны не свидетельствовало о скрывавшихся в нем талантах выдающегося полководца и искусного политика и даже после ее начала не предвещало, на какую историческую высоту его вознесет волна революционных событий. Впоследствии, когда жизнь Кромвеля уже клонилась к закату, а слава его достигла общеевропейского зенита, он сам объяснил случившееся — по обыкновению истых пуритан того времени — «волей всевышнего», сравнив себя с человеком, ведомым «по темной тропе провидением».

«Я был по рождению джентльменом и жил хотя не в очень высоких кругах, но и не в полной безвестности». И следует признать, что вряд ли можно было более точно охарактеризовать не только родовое, но и общественное положение сквайра одного из среднеанглийских графств. Самое парадоксальное в биографии Кромвеля не только в его стремительном взлете на политическую вершину страны, в результате чего его личная судьба слилась воедино с судьбой великой социальной революции, с судьбой народа Англии. Не менее парадоксальной выглядела цепь его «превращений» из «штурмовавшего небо» революционера начала 40-х годов XVII века в консервативного и, более того, в контрреволюционного диктатора 50-х годов; из организатора свержения монархии, суда и казни «коронованного тирана» Карла I — в лорда-протектора Англии, готового было возложить на себя английскую корону и основать новую династию взамен низложенной.

Стоит ли удивляться тому, что современники, наблюдавшие за этими превращениями, чаще всего считали Кромвеля «бесстыдным лицемером» и «великим обманщиком», «учеником Макиавелли», будто бы изначально замыслившим то, чем завершил свою карьеру, — установление своей диктатуры.

Когда в Англии началась революция, Оливер Кромвель, помещик среднего достатка из числа «новых дворян», вступил в армию парламента капитаном и пользовался все это время любовью и уважением солдат за отчаянную смелость и заботу о подчиненных. Всем очевидна была его решимость бороться против короля. Отряд Кромвеля не знал поражений. За храбрость и стойкость его солдат прозвали «железнобокими». Он был одним из инициаторов смертного приговора королю и установления республики в Англии. Он завоевал для своей страны Ирландию, чего ирландцы до сих пор не могут ему простить. Увидев, что Англия не в состоянии выкарабкаться из экономического кризиса без крепкой власти, он взваливает на свои плечи титул (и полномочия) диктатора — лорда-протектора.

Увы, первая и последняя в Англии республика держалась лишь на его железной воле. Судя по тому, что страна была в долгах и в казне не было ни гроша, хозяйственником он был не ахти. Протектор явно не смог ни экономически, ни политически закрепить свой успех. В последние годы жизни народ побаивался его и не доверял. И потому в общем-то не сопротивлялся возвращению династии Стюартов.

Когда Протектору исполнилось 58 лет, его здоровье сильно пошатнулось. Усилилась одутловатость лица, шаркающей стала походка, тряслись руки — он едва мог писать. Вне семьи он был почти одинок, и в делах государства мог полагаться только на близких: младшего сына Генри — наместника Ирландии, своего зятя Флитвуда — фактически командовавшего армией, родственников, задававших тон в Государственном совете. Летом 1658 года тяжело заболела его любимая дочь Элизабет, и Кромвель две недели не отходил от ее постели.