Ржавые листья - Виктор Некрас

Чувства Некраса вдруг обострились до предела, он видел вокруг себя всё ясно и чётко до мельчайших подробностей: и тонкие, прямые, как стрелы, лучи утреннего солнца, бьющие сквозь листву; и тонкие невесомые тенёта паутины с прозрачными капельками росы у самого лица… Время вдруг растянулось в бесконечно длинную цепочку действий. Шаг Стемида — медленно взлетающий меч — рука на поясе — искра на крае мечевого лёза…

И тут же всё сгинуло, а время вновь рванулось. И Волчар, разрывая рукава рубахи, перевернулся в кустах и отчаянным взмахом выкинул вперёд обе руки с швыряльными ножами.

Варяг отчаянно попытался извернуться или отбить ножи. Закрыл лицо левой рукой и всё-таки ударил мечом. Его меч расколол наруч Волчара, прошёлся вдоль предплечья, сдирая кожу с руки. И тут же его торжествующее рычание сменилось сдавленным хрипом. Один нож ударил в наруч, с лязгом отлетел куда-то в сторону, но второй…

Сам Волчар тоже уже падал, зажимая рану на руке, пытаясь остановить хлещущую кровь. Упал на колени, раздирая ремешки пристяжки, сорвал с руки осколки наруча и принялся перетягивать руку пращой.

Стемид не шевелился.

Затянув рану, кметь вспомнил про снадобья зверолюдей. Распустил завязку на калите, вытащил холщовый мешочек, наложил на рану паутину с плесенью, замазал рану противно воняющим воском и распустил затянутую пращу. Узел разошёлся, рану резануло болью, кровь толчками хлынула в жилы. Но кровотечение вновь не открылось — и на том спаси боги.

Волчар пошевелил пальцами для проверки — ничего не мешает, хоть и больно — дня через три заживёт. Повертел в руках расколотый наруч и сунул за пояс — ковали в Киеве сварят заново, сгодится ещё. Шагнул к лежащему варягу.

Стемид был мёртв. Нож угодил прямо в горло, ничем не закрытое. Меча при нём не было…

Свёрток, что был у варяга за спиной, отыскался в кустах, из коих вышел Стемид. В нём ощущалось что-то твёрдое. И тут же подвешенный на шее науз шевельнулся. Змейка повернулась глазками к свёртку и пронзительно, но очень тихо засвистела.

Он!

Дело было сделано. На душе у Волчара почто-то было донельзя тоскливо — словно он, когда убил Стемида, совершил что-то страшное или предосудительное.

Сушняка и сухостоя вокруг поляны было в достатке. Всего за час Волчар сложил изрядную краду и возложил на неё тело варяга. Забросил туда же и его меч, аккуратно уложил в ногах. Высек огонь, запалил бересту и отступил, глядя, как пламя разгорается, жадно пожирает дрова и подымается всё выше.

Скоро гудящая стена огня встала выше головы Волчара, треща дровами и опаляя лицо жаром. Некрас попятился, заслоняя лицо рукой, в которой всё ещё держал шнурок с наузом. Змейка на кольце вновь зашипела, и Волчар повинуясь какому-то неосознанному чувству, вдруг швырнул её в костёр.

В глазах замглило от странного неощутимого удара, земля под ногами поплыла, в ушах стоял неслышный пронзительный вопль.

И тут же сгинуло. Стихло.

Костёр варяга отгорел, когда солнце уже клонилось к закату — Волчар не забывал подбрасывать в него дров, следил, чтобы сгорело всё, что может гореть. Морщился от удушливого запаха горящей плоти, моргал слезящимися глазами, но не уходил.

Сей час Некрас сидел в лучах заходящего солнца у гаснущего костра, утирал слёзы и жевал чёрствую хлебную корку. Страву творил по убитому им же варягу. Идти пока что было некуда. В Оршу возвращаться смысла нет, — тут же войт Взимок за пищик возьмёт. Надо в Киев пробираться, к полудню путь держать. А это и до утра подождёт.

Когда совсем стемнело, Волчара вдруг взяло любопытство — а что ж это за меч такой, из-за которого такая заваруха?

Рарог был замотан в холстину и обвязан тонкой бечёвкой. Обмотка упала, и Волчар восторженно ахнул, зачарованный красотой меча. Коричневые кожаные ножны с серебряной оковкой — тоже очень непростые. Серебрёная с чернью рукоять с резными костяными накладками. В навершии — литая голова сокола со сверкающими аметистами в глазах. Дрожащей рукой коснулся крыжа, погладил резные костяные щёчки рукояти. Так и потянуло взять его в руки, обнажить, ощутить в руках надмирную силу, ту, что исходит из кузни богов. Руки сами по себе обжали черен и ножны, Волчар медленно потянул меч из ножен. Нагой клинок бросился в глаза благородной серо-бурой витой сталью, золотые резы на лёзе плясали вдоль дола, мешая прочесть надпись.

«Сила Перуна — Правде защита…»

Меч покинул ножны весь, Волчар упруго провернул его в руке, залюбовался сияющим в лунном свете лёзом, взмахнул…

Пространство вокруг перекосилось, поплыло, пахнуло жаром…

Сухой удушливый жар кузни, горячий состав для закаливания, глухое размеренное бормотание Коваля — то ли молитвы бормочет, то ли заговоры, сдвоенный звон молотов…

Неимоверный восторг боя, вознесённый ввысь клинок Рарога, восторженно орущие рати со звериными глазами, идущие в наступ, вражье знамя, рвущееся на ветру и гнущееся под напором божьей Силы…

Горящие города и корабли, звон оружия и доспехов, хриплые крики и потоки крови…

Рёв идущих в наступ врагов и их искажённые ужасом лица…

Князь Святослав — лёд голубых глаз, светло-русый чупрун на бритой голове…

— Во славу Перуна-Громовержца!!!

— А-а-а!!!

Рарог вмиг выплеснул на Волчара всё, что помнило его железо. Только малая часть его воспоминаний пронеслась через сознание кметя, но и этого хватило, чтобы он без памяти повалился на траву.

Очнулся наутро. Быстро и деловито собрался, вновь увязал Рарог в холстину, приторочил его за спиной и размеренно зашагал в сторону Полоцка.

Князь Владимир меча не получит. Пока не получит.

Но и Рогнеда не получит. Пока не получит.

Рарог, Меч Богов, сам знает, что ему делать.

Повесть третья Тавлеи

Глава первая Чёрные знамёна

Ирпень. Небольшой острог на полуночный закат от Киева на берегу соимённой реки. Высокие земляные валы возделись в едином порыве, а по верху — тёмный от времени пояс рубленых стен, прясла и островерхие шатровые вежи. А к самым валам широким вольным разливом текут богатые хоромы. Жить в Ирпене не особо опасно — даже крупные загоны степняков не смогут прорваться к Киеву — с полуденного восхода Ирпень прикрыт иными крепостями: Белгородом, Витичевом, Зарубом, Родней. А ещё дальше на полдень лежит широкая и вольная лесостепь, кою понемногу заселяют русичи. И богатеет Ирпень, хоть и не досягнуть ему до тороватого Вышгорода.

Вечером погожего дня месяца изока градские Ирпеня вдруг всполошились. Небывалая весть — к граду идёт войско. Слишком долго жили в покое.