Ренегат. Империя зла - Александр Шакилов

Потом электроснабжение восстановилось, все загудело разом, заработало. И это словно послужило сигналом для вертухаев, они разом загомонили:

– Тревога! Надо на базу! Тревога! Вернуться!..

Раб, ради которого они сюда примчались, их больше не интересовал. Появились дела поважнее. Опустив дубинки и развернувшись, вэвэшники заторопились к выходу из цеха.

– Что случилось? – Иван встал у конвейера.

Старик пожал плечами.

Почти до самого конца смены они не перекинулись больше ни словом. Каждый думал о своем, наблюдая за странной суетой, что творилась вокруг.

Визит лагерной охраны отрезвил Жукова. Нелегко было принять неизбежное. Увы, Ириске уже не помочь. А вот себя он мог загубить, так и не отомстив ни за отца, ни за всех рабов Союза, обреченных на каторжный труд в нечеловеческих условиях. И за себя не отомстив, за свое уничтоженное счастье. За обман, в котором всегда жил. За мать. За землю, обратившуюся радиоактивным стеклом. Он больше не ощущал себя союзником. Не надо ему светлого будущего, замешанного на лжи и горе.

Он – отверженный.

Раб, не желающий быть рабом.

Глава 10

Я всегда буду против

В кабине вертолета было душно, пахло перегаром и нестираными носками.

Носками – потому что сопровождали министра четверо здоровенных секьюрити. А перегаром – потому что министр методично вливал в себя уже вторую бутылку «Martell» подряд, вопреки увещеваниям личного доктора, умолявшего не злоупотреблять. От предложенного бокала – Лали нашла целый набор стекляшек среди прочих удобств салона – отец отказался, пил прямо из горлышка, не закусывая.

Доктор нервничал. Видно, боялся летать. Лали даже немного жаль стало этого толстяка в белом халате. На глазах у него были очки с толстенными линзами, которые он то и дело обмахивал рукавом халата. Заодно рукавом доктор вытирал с залысины пот, а с подлокотника кресла – несуществующую пыль.

Летели долго. Все были при деле: пилоты в забавных белых шлемах вели вертолет, врач заботился о здоровье отца, секьюрити тоже заботились о его здоровье, но чуть иначе, сам же отец целеустремленно утолял коньячную жажду, наплевав на их заботу. Одна Лали ничего не делала. То есть вообще. Из-за этого она чувствовала себя неловко.

То и дело мигала оранжевым лампочка у потолка, сообщая, что они пролетают над участком с повышенным радиационным фоном. В такие моменты врач замолкал и принимался тереть рукавом поочередно линзы, залысину и подлокотники. Секьюрити чесали затылки. Отец делал глоток. А пилоты просто продолжали заниматься своим делом.

И вот опять мигнула лампочка, но ритуал нарушился. Из-за отца. Он вдруг отставил бутылку и громко, с выражением прочел по памяти:

Свободы тайный страж, карающий кинжал,Последний судия позора и обиды…[7]

Вертолет дернуло. Секьюрити дружно принялись истязать ногтями лбы, а врач так растерялся, что оставил свой рукав в покое.

– О чем ты? – осторожно спросила Лали.

– Вот об этом. – Отец вытащил из ножен здоровенный кинжал, что обычно лежал в нижнем ящике его рабочего стола. – Это рукоять, она из рога буйвола. Дитта – клинок. Харш – дола. И острие. Свет моих очей, не отворачивайся, посмотри. Вот этим острием я твоему хахалю…

Она заткнула уши. Не желала слушать эти бредни. Отца переполняла ненависть, распирала его, уничтожала изнутри. Лали поняла: он узнал, где скрывается Ванька, и теперь хочет убить его.

Неужели все это из-за нее?..

Точно из-за нее. Если б она не выказала свою привязанность к Ваньке на том приеме в Новом Кремле, все было бы иначе.

На сердце стало тяжело.

Сирена выла долго, протяжно. Въедалась в уши, прогрызала мозг насквозь, вынося из него все и заполняя собой. Иван обрадовался, когда она – наконец-то! – замолчала.

Вот только вместо нее зашелся в лающем хрипе начальник лагеря. Запись его голоса транслировали через все динамики на Хортице два часа подряд:

– Сегодня нас почтит рабочим визитом глубокоуважаемый министр восстанавливаемых ресурсов Гурген Аланович Бадоев. Гурген Аланович любит порядок. Гурген Аланович любит творческих рабов… э-э… работников. Гурген Аланович считает, что рабы – рабочие! – должны иногда – нечасто – отдыхать и веселиться. А визит Гургена Алановича для нас всегда праздник…

И так далее, и в том же духе.

Вот в чем причина тревог и волнений. Кулаки непроизвольно сжались.

Ирония судьбы: грядущий визит Бадоева, человека, разрушившего Ивану жизнь, спас Ивана от гибели. Но ведь неспроста министр собрался на Хортицу, явно неспроста. Вычислил, что террорист № 1 скрывается в конкретном лагере? Если да, то почему местным властям не отдал приказ взять преступника? И что теперь делать? Прятаться? Или самоотверженно напасть на Бадоева и погибнуть от пуль его телохранителей?..

Ответов на вопросы не было. Но одно Жуков знал точно: два часа подряд слушать ненавистное имя – это пытка. Речь начлага заглушала даже шум конвейера.

А потом опять завыла сирена. И опять речь. И сирена, и…

Кстати, пускать пыль в глаза проверяющим в Хортицком лагере умели и делали это качественно, с размахом. Первое, что потребовали от рабов, – это соблюсти форму одежды. Как того требует государственная политика относительно работников лагерей, всем велели снять гражданское, контрабандой за периметр переправленное, а взамен нацепить робы. Конкретно бабам – бантики долой, ленточки и заколки аналогично, снять юбки, натянуть штаны. И никаких пальтишек и курток, ходить только строем по территории и только в фуфайках! Время для приведения себя в порядок будет выделено, рабочий день сегодня сокращенный.

Согласно уставу, вэвэшникам категорически рекомендовалось застегнуть все расстегнутое, заправить койки в казарме, навести порядок в тумбочках.

Пока же народ пыхтел на производстве, в бараках провели шмон. Все, что не соответствовало, снесли на отдельный склад, который велено было не открывать никому вообще, пока министр не умчится обратно в Москву, даже если он, министр, попросит.

Устроили внеочередные поверки. Дамочкам, у которых на лицах заметили косметику, то есть всем старше одиннадцати и моложе семидесяти, сделали конкретное внушение. Конфисковали помаду, пудру и прочие прибамбасы. Все отправили на склад. Вязаные шапки, в которых на улице работать удобнее и теплее, чем в казенных «тюбетейках», – на склад. Аналогичные шапки изъяли и у вэвэшников – мол, по уставу фуражки положены, и по фигу, что в уши дует.

А еще начлаг озадачил личный состав учебной тревогой. А потом вертухаи не в ногу маршировали по плацу, на котором как раз устанавливали две сцены. Счастливчики из ближайших к плацу цехов отлично посмеялись, пялясь на это действо.

Потом вэвэшники собрали всех начальничков и особо доверенных, ожидающих перевода в персы, и пообещали устроить кузькину мать за несоблюдение дисциплины во вверенных подразделениях. Вот все начальнички и носились теперь туда-сюда, раздавая ЦУ. Ведь сам министр вот-вот нагрянет!

За периметр отправили команду звероловов. Говорят, министр обожает диких кабанов.

Местной рок-группе подобрали репертуар. Министр любит брутальную лагерную музыку.

Бордюры побелить. Сначала очистить от снега, а потом побелить.

Сортиры отдраить. Свалку за внешней бетонной стеной накрыть маскировочной сетью.

Художнику из потенциальных персов велели в рекордные сроки обновить всю наглядную агитацию. И никого не интересует, что краски нет. Прояви́те смекалку, будущий гражданин Союза. Если надо, кровью своей малюйте.

В каждом бараке приказали вывесить стенгазету, в которой гневно обличить тех, кто перевыполняет норму всего на три процента. Можно старую стенгазету, но дату исправить. Да, еще бы упомянуть о чуткости руководства лагеря и благородной строгости охраны. А как же. Стишков и рисунков не надо, не в детском саду.

И всем помыться, побрить морды, выщипать брови.

Пару человек посадили в штрафной изолятор – в назидание остальным и чтобы не пустовал. Морозилка, конечно, эффективнее. Изолятор в сравнении с ней – райское местечко. Но положено, чтоб был изолятор и функционировал!..

Уже через час начлаг сипел – сорвал голос. Не то что орать, говорить нормально не мог.

Очередное ЦУ: нашить на рукава отличительные знаки, чтобы министр сразу видел, кто дежурный, а кто аж бригадир. Прямо на рабочих местах всем раздали повязки с гербом Союза. Министр обожает патриотов.

– Проверяющие никогда по баракам и цехам не ходят, – нарушил затянувшееся молчание Илья Степанович. – Западло это для них. Так что шмон и прочее – так, для порядку, чтобы рабы прочувствовали серьезность момента. А министр если и прилетит, то разве бухнуть с начлагом в баньке. Но вряд ли, не тот фасон: Бадоев до нашего прыща опускаться не станет, ему самогон хлестать не с руки. Так что суетиться надо в меру, исключительно когда начальство смотрит. Рвать живот не рекомендую.