Новый Мир ( № 5 2005) - Новый Мир Новый Мир

Понятно, деньги всегда кстати, они действительно эквивалент очень многого. Кто станет с этим спорить. Да и эта война, в которой гибнет все больше мирных жителей, — тоже, очевидно, про чьи-то деньги, про трубу и т. д. Так что же, выходит, деньги — универсальная рубцовая ткань, способная затягивать любые раны? Иллюзия перспективы? Раньше мне всегда казалось, что именно дети создают иллюзию будущего, возможности будущего, а радиус действия денег — власть и комфорт, то есть то, чем можно упиваться только в настоящий момент.

Сколько же надо принести жертв, чтобы перестать так высоко ценить деньги? Может быть, лучше сделать ставку на профилактику и попробовать разлюбить их хоть чуть-чуть, пока количество жертв не перевалило… за сколько?

Человек с ружьем: смертник, бунтарь, писатель

Пустовая Валерия Ефимовна — литературный критик. Выпускница факультета журналистики МГУ (2004). Участница III и IV Форумов молодых писателей, финалистка конкурса “Дебют”. Со значительными статьями о современных прозаиках выступала на страницах “Нового мира” (2004, № 8), “Континента” (№ 121 — анализ литературной идеологии Виктора Ерофеева), а также с рядом рецензий — в “Октябре”, “Знамени”, “Русском Журнале” и др. изданиях.

Ретро-война и современный ремикс

“Добровольцы (рекрутская)” — стихотворение просилось в эпиграф. Его подарил мне на последнем Форуме молодых писателей в Липках молодой поэт Сергей Михайлов, вместе с другими произведениями своего сборника1. Особого внимания в нем заслуживали два раздела свободных стихов, глубокое обаяние которых основано на соединении света “вечных” тем человеческого бытия и трагической мглы остро прочувствованной автором современности. Я отвлеченно наслаждалась искусством, как вдруг одно из стихотворений своей почти агрессивной злободневностью сбросило меня с ясных высей эстетики на хмурую твердь публицистики. “На войну собирались шестеро”…

Поочередный говор шести богатырей в стиле старинной баллады или народной былины. “Говорил один…”, “Говорил другой…” — каждому из шестерых автор подбирает свой мотив идти на войну — в традиционно-романтическом ключе: первый идет “за родимый край воевать”, второй — искать пропавшего на войне сына — или мстить за него, третий — испытать себя и славу заслужить, четвертый — за добычей, пятый — от одиночества бежит, а шестой, “самый молодой”, — от несчастной любви. После зачина сразу следует развязка:

На войне оказались шестеро,

В вертолете одном, лицом к лицу.

Говорит один: И дурак же я!

За Державу шел, а пришел, как вор,

Не свое защищать, а чужое брать.

Говорит другой: Старый я дурак.

В мясорубке этой кого найдешь?

Отомстить — кому? Черту с дьяволом?

Третий говорит: Что я за дурак?

Нет, война без разбору людей кладет.

Я троих убил — все гражданские.

Говорит четвертый: А я, дурак,

Поживиться думал на дармовом.

А теперь бы просто пожить еще.

Пятый говорит: Дураком я был —

Стал вдвойне дурак. Бедовал один,

Так теперь со смертью в обнимку сплю.

Говорит шестой (а висок седой):

Не любил бы я — не страшна и смерть.

Не страшна и смерть — только б свидеться.

Ты меня, сержант, как-нибудь пусти,

Мне проститься с ней, и достаточно.

Но шестерым и еще шестнадцати

Не уйти на родную сторону.

Всех накрыло одной гранатою —

Замолчали они, убитые.

Никто из героев, пришедших на войну со своим дорогим умыслом, не нашел в ней мало-мальски ценного смысла. Сергей Михайлов представил нам войну-саму-по-себе, очищенную от наших иллюзий и украшательств — до состояния чистого понятия “войны” как воплощения противоестественного миропорядка, не управляемого разумом, абсурдной ситуации, неприменимой к живым нуждам человеческой жизни.

Независимо от провозглашаемой цели дело человека-воина заранее проиграно: войну не оправдать, не приспособить.

Эта чисто современная, сравнительно недавняя концепция войны нова для нас, со школы привыкших видеть в войне высокий подвиг богатырей Куликовской, Бородинской, Сталинградской. Война для традиционного сознания — это ратное дело, столь же благородное и извечное, как какое-нибудь кузнечное или земледельческое.

Во введении к текстам Олега Блоцкого, тогда под грифом “новое имя в молодой прозе” выступившего со своими “афганскими” рассказами и повестью (см.: “Дружба народов”, 1993, № 2), писательница Светлана Алексиевич заявляет о сломе отечественного представления о войне: “Мы любили человека с ружьем. <…> Человек с ружьем нам обычно представляется солдатом сорок пятого — солдатом Победы. Каким-то гипнотическим образом из нашего воображения исчезало то, что творил человек с ружьем и что творило ружье с душой этого человека. <…> Нам нравились стихи о войне, но мы не представляли себе, как пахнет засохшая кровь на солнце и на что похожи человеческие кишки, выброшенные осколком из живота”.

Афганская тема и слом военного самосознания — сочетание не случайное. Именно последние войны, афганская и чеченская, не говоря уже о других многочисленных межнациональных конфликтах на территории бывшего Союза и не упоминая о заморских вьетнамских и иракских кампаниях, подвели современного человека к мысли о драгоценной необходимости мира, сориентировав его не на победу над очередным врагом, а на одоление войны как таковой.

Из литературных произведений о Великой Отечественной повесть В. Некрасова “В окопах Сталинграда” оказывается наиболее близкой сознанию современных “военных” прозаиков. Быть может, это обусловлено ее пониженной беллетристичностью: повесть явно стремится к документальности, словно целью автора было не преломить войну писательским взглядом, а честно ее зафиксировать и поведать о ней полную правду. Эта же цель присутствует в прозе современных молодых авторов: в виде сопутствующего мотива у З. Прилепина и А. Карасева и в виде главного — у А. Бабченко.

Некрасов разворачивает динамику войны в наибольшем отдалении от развития личности главного героя. Война у него не очеловечена, не одушевлена романтическим восприятием какого-нибудь юноши, мечтающего о геройстве во славу страны, или мудростью советского командира из старого фильма.

Война в изображении Некрасова обытовлена, бестолкова, нескончаема. В повесть легко вошли бы еще несколько эпизодов военных испытаний (известно, что в текст первой публикации не были включены многие из добавленных автором, но не поспевших к печати сюжетов). Повесть, как и война, бессмысленно растяжима на многие судьбы и годы.

Война Некрасовым не слишком твердо подогнана даже под идею о спасении Родины — война неразумна. В ней много случайного, беспорядочного, недостойного, часты несовпадения между верхоглядским пафосом командования и нуждами отдельных подразделений. В ней очевидно бессилие вооруженного человека.

То, что когда-то смутно подозревалось, теперь становится предметом твердой уверенности. Сегодняшние авторы “военной” прозы максимально деидеологизируют битвы, окончательно разводят войну и воина, выявляя в воине человека, а в войне — подавившую его махину античеловеческого.

Каждый из этих авторов лично прошел через армию и войну. Денис Гуцко (род. 1969; повесть “Там, при реках Вавилона” опубликована в “Дружбе народов”, 2004, № 2) служил в Советской Армии. Александр Карасев (род. 1971; “Запах сигареты” и другие рассказы опубликованы в “Дружбе народов”, 2004, № 4) служил в Советской Армии, по контракту служил во внутренних войсках командиром взвода, участвовал в боевых действиях в Чечне. Там же воевали и Захар Прилепин (род. 1975; роман “Патологии” опубликован в журнале “Север”, 2004, № 1-2), и более знакомый читающей публике Аркадий Бабченко (род. 1977; повесть “Алхан-Юрт” опубликована в “Новом мире”, 2002, № 2).

При том, что произведения этих авторов посвящены опыту очень конкретной войны (армяно-азербайджанский конфликт у Гуцко, чеченская кампания у всех остальных), в текстах изображается война не в истории, а в вечности, не документально запомнившийся солдату местный конфликт, а прочувствованная вообще-человеком — война вообще.

Война вообще — так называемая “сука”-война (см., например, Бабченко). Определение невозможное, скажем, в песнях Отечественной, воспевавших светлый долг защитника страны. Современный человек воспринимает войну абстрактно, в отвлечении от ее цели — защиты или нападения. Потому что цели эти из смыслообразующих идей превратились просто в вид стратегии: нападать или защищать — но ради чего? У новых войн идеи нет, и поскольку их нельзя оправдать, отгородившись от правды смерти и убийства верой в насущную необходимость конечной победы и промежуточных потерь, постольку воин в ситуации новых битв оказывается безоружен. В произведениях молодых прозаиков обнажается хрупкость, нестойкость, одиночество человека перед лицом войны.