Чингисхан как полководец и его наследие - Эренджен Хара-Даван
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед выступлением в поход вся армия по приказу Батыя была собрана у устьев Дуная, где ей произведен смотр. Это место было выбрано не случайно. Здесь же на военном совете было решено Молдавию и Болгарию сделать юго-западной границей Батыева удела. Для управления этими двумя землями оставлен полководец Ногай из дома Чингисхана. В 1248 году власть Ногая признала и Сербия[247]. За этими пограничными областями простирались горы: Балканский хребет и Трансильванские Альпы, не представлявшие ценности для скотоводов и степняков, почему эти страны были предоставлены самим себе.
Итак, крайней линией достижения монгольской конницы на западе была следующая: на Адриатическом море Каттаро и Клисса, Загреб в Хорватии и Нейштадт под Веной, откуда конница добровольно повернула обратно. Посылка отряда под Вену имела характер глубокой разведки, чтобы знать, кого они имеют впереди себя, а отряд Кадана[248], гнавшийся за бежавшим венгерским королем Белой IV и загнавший его на недоступные для конницы острова Адриатического моря, напоминает нам действия и задачу уничтожения бежавшего другого главы неприятельского государства хорезмшаха отрядом Джебе и Субэдэя, который так же загнал шаха на острова Каспийского моря с той лишь разницей, что последний там же и умер, между тем как король Бела IV впоследствии вернулся в свою страну, добровольно покинутую монголами[249].
Трудно не согласиться с мнением ген. Иванина, что страны Европы, не захваченные монгольским походом, своим спасением были обязаны только случайному обстоятельству — смерти Угэдэя, так как, судя по тогдашнему положению народов Европы, они едва ли были бы в состоянии противостоять натиску армии Батыя, которой предшествовал неописуемый ужас, навеянный бесчисленными кровавыми жертвами Венгерской кампании.
Последняя же справедливо может быть отнесена к одной из самых блестящих страниц в истории монгольских завоеваний. Главные операции ею были закончены в каких-нибудь 4–5 месяцев, считая от перехода Батыя через Карпаты до победы на р. Сайо. В этот короткий срок были уничтожены вооруженные силы двух сильных европейских держав, Польши и Венгрии, и парализована армия третьей державы — Чехии, не считая второстепенных противников. Главная заслуга в этих успехах должна быть, по всей вероятности, отнесена на долю участвовавшего в походе старого сподвижника Чингисхана, несравненного Субэдэй-багатура, который составил план кампании и умело направлял действия молодых царевичей, поставленных во главе армий и отдельных отрядов. Кампания 1241 г. ясно обнаружила, что европейские армии, способные к действию только сомкнутыми массами и предводимые невежественными в военном деле начальниками, никоим образом не могли равняться с обладавшими изумительной маневренной способностью монгольскими полками, предводимыми поседевшими в походах вождями — учениками великого Чингисхана.
«Монголы в походе на Западную Европу держались стратегии Чингисхана, причем крупные силы, которыми они располагали, позволяли им в полной мере осуществлять основное его правило — дробить силы неприятеля и разбивать их по частям. Впрочем, и в России, и в Польше этот стратегический маневр мог быть проведен ими тем успешнее, что общегосударственной организованной обороны монголы у них не встретили. В России преобладали центробежные стремления, и князья превратились в вотчинников своих уделов, не имея ни государственного, ни национального стремления к единству; да и Польша переживала такой же удельный период»[250].
Впечатление, произведенное на Европу «татарами», как называли монголов ее народы, было ужасно. Нашествие их было относимо к величайшим бедствиям, когда-либо постигавшим человеческий род. У Matien Paris есть трогательный рассказ о том, с какой чисто христианской покорностью некоторые из западных владык готовы были принять это наказание свыше. «Когда сей ужасный поток гнева Господня господствовал над нами, — пишет этот монах, — королева Бланш (мать короля Франции) вскричала, слушая эти новости: „Король Людовик, сын мой, где вы?“ Он, подойдя, спросил: „Мать моя, Что вам угодно?“ Тогда она, испуская глубокие вздохи и разражаясь потоками слез, сказала ему в рассуждении опасности сей как женщина, но с решительностью незаурядной дамы: „Что же делать, сын мой, при сем ужасном обстоятельстве, невыносимый шум от которого доносится до нас? Мы все, как и святая блаженная церковь, осуждены на общую погибель от сих татар!“ На эти слова король ответил печально, но не без божественного вдохновения: „Небесное утешение поддерживает нас! Ибо, если эти татары, как они себя именуют, дойдут до нас, или мы пойдем за ними в те места, где они живут, то все равно — мы пойдем на небеса“. Таким образом он сказал: „Побьем ли мы их или сами будем побиты ими, мы все равно пойдем к Богу как верующие ли, как мученики ли“. И замечательное слово это ободрило и воодушевило не только дворян Франции, но и простых горожан всех городов».
В Париже, как и по всем городам Европы, служили молебны об отвращении страшной опасности. В 1245 г. папа Иннокентий IV собрал совещание в Лионе, где было решено послать к монгольскому императору посольство во главе с 65-летним монахом Плано Карпини, описание поездки которого имеется на русском языке.
Любопытно то настроение, которое было господствующим в Европе в период нашествия монголов и которое так характерно выражено в приведенном диалоге, — сопоставить с психологией другой стороны, монголов, победоносно прошедших к тому времени весь Старый Свет почти от края до края. Эта психология победителей заметно налагает свой отпечаток на их сношения даже с незавоеванными и отдаленными народами и государями. Вот, например, в каких выражениях обращается монгольский император к французскому королю:
«Именем Бога Вседержителя повелеваю тебе, королю Людовику, быть мне послушным и торжественно объявить, чего желаешь: мира или войны? Когда воля Небес исполнится и весь мир признает меня своим повелителем, тогда воцарится на земле блаженное спокойствие и счастливые народы увидят, что мы для них сделали! Но если дерзнешь отвергнуть повеление божественное и скажешь, что земля твоя отдаленная, горы неприступные, моря глубокие и нас не боишься, то Всесильный, облегчая трудное и приближая отдаленное, покажет тебе, что мы можем сделать»[251].
Остановимся вкратце на событиях, совершившихся после смерти Великого хана Угэдэя, который, как уже говорилось, был просвещенным и гуманным государем. Ему приписывается изречение, что монарх должен заботиться не о накоплении материальных богатств, которые излишни, раз человек не может вернуться из загробного мира, а о том, чтобы отложить в сердцах людей сокровища своих поступков. Эти слова не расходились у Угэдэя с делом[252].
В вопросе о замещении вакантного императорского престола произошла некоторая
