Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов

из дома – казалось, что и со стула-то уже не встать, но Борисков пересилил себя и потом очень даже приятно погулял. Были и знакомые собаки. Микоша хорошо поиграла, побегала.

Тут же гуляла соседка со своим котом на поводке. Этот так называемый элитный персидский кот все прошлое лето прятался, где-то бродил, и когда его все же отловили, то оказалось, что он свалялся, как валенок, и его пришлось остригать, как овцу, преодолевая яростное сопротивление. Соседке он тогда распорол руку так, что думали вообще нужно будет зашивать. И морда у него всегда была очень недовольная – такая порода.

Но это было еще не самое вредное животное, какое Борисков знал. Самое вредное животное в мире он когда-то знал очень хорошо. Это был Софьин кот – известная сволочь по кличке Кузя. Этот самый кот Кузя еще котенком проявлял свой исключительно скверный и склочный характер: дрался и царапался совершенно безжалостно. Софье постоянно рвал колготки. В зрелом возрасте он ходил по перилам лоджий, гадил на балконах у соседей, воровал еду, запросто мог влезь в приоткрытое окно и навалить уже и в комнате. Борискову он как-то нассал на сиденье в машине, причем так обильно и вонюче, что даже встала актуальная дилемма: то ли постоянно обрабатывать машину дезодорантами, то ли вообще менять сиденье. Несмотря на все ухищрения Борискова, запах, наверно, с полгода стоял ужасный, потом Борискову отдали сиденье с разбитой машины. Даже когда сиденье уже поменяли, запах этот Борискову чудился еще долго.

На спортивной площадке какие-то ребята лет двадцати громко матерились друг с другом. В темноте хорошо было видно, как кто-то звонил по мобильному, светился синий дисплей, ему сходу врезали по морде – он рухнул, а голубой огонек мобильника взлетел высоко вверх и куда-то упал на газон – в старый снег и там погас.

Борисков опять почувствовал перебои в сердце. Даже вспотел.

Вернувшись, помыл Микоше лапки (Виктоша уже лежала в кровати), еще поел макарон с котлетами, наелся до отвала. Виктоша прямо из кровати грузила по ходу какими-то семейными проблемами, проблемами своей подруги, проблемами на своей работе. Еще и проблемами тестя. Борисков слушал, смотрел телевизор и ел, ел, ел, пил чай. Когда лег, тут же пошли пузыри из пищевода. Подумал: не надо было столько есть на ночь. Но нет воли. Ворочался, не спалось, пошел на кухню, выпил сначала тридцать капель корвалола, потом подумал: "Коньячку, что ли, шлепнуть?" – и шлепнул. И Наташину таблетку тоже проглотил. Наконец заснул.

Была совершенно бредовая ночь. Приснилась Софья. Проснулся в возбуждении почти счастливый в пять утра и потом долго не мог заснуть.

Как всегда прекрасная Софья даже во сне внесла в его жизнь смуту. С ней всегда были проблемы. Вспомнил, как они жили с Софьей на даче зимой. Основной проблемой были дрова, потому что стояли довольно сильные морозы, и нужно было топить печку каждый день, причем утром и вечером. Проходило довольно много времени, пока накапливалось хоть какое-то тепло. Борисков направлял электрический рефлектор на раскрытую постель, чтобы хоть как-то ее подсушить и согреть. Потом они забирались в кровать, крепко прижимались, обнимались, любили друг друга, лежали под двумя одеялами в отблесках огня из печки. Больше никого, кажется, тогда и не было во всем дачном поселке. В выходные они лежали в постели с ночи до вечера следующего дня и любили друг друга – до полного истощения. Казалось, что впереди жизнь будет еще лучше. А лучше уже никогда не было. Но короткий зимний день быстро кончался. Печь остывала. Нужно было возвращаться в город.

Потом пришла весна. Оседали сугробы, в воздухе терпко пахло талой водой. Помнится, когда они шли с Софьей от платформы по поселку к их домику – у Борискова мучительно болело и тянуло в паху – так он ее хотел. Как-то пошли в рощу за березовым соком, Борискову захотелось заняться любовью тут же в роще, вокруг вроде никого не было, он начал пристраиваться, но тут в небе затрещал мотор параплана. Тот сделал разворот и низко пронесся над полем, поднимая из борозд только что вскрытой пашни грачиные крики.

Они с Софьей спали на чердаке дачи, где под крышей была сделана крохотная уютная комнатка, типа мансарды, стены которой изгибались под углом как крыша. Утром их будили вороны, ходившие по жести на коньке крыши и гремевшие по ней своими когтями. Но обычно было тихо, никто их не беспокоил. В будни на даче никого не было и соседей не было, лишь где-то далеко визжала пила. Никогда больше не было таких спокойных солнечных дней, которые они проводили на озере, в прогулках и в любви ночью. Это был их крохотный мир, их страна, и они были единственными ее жителями. Однако вторжение в их страну вскоре началось. Оно произошло в виде самого худшего варианта – Алика, бывшего Софьиного бойфренда, заявившегося на своей старой раздолбанной машине с огромным арбузом, цветами и шампанским. Он не дрался, не скандалил, но само его вторжение в их мир сломало весь распорядок этой спокойной жизни. Они сели на кухне разговаривать (Софья, умоляющее глядя, попросила Борискова полчасика погулять), пили чай. Потом Алик уехал, оставив арбуз. О чем они говорили с Софьей – было неизвестно, но настроение было испорчено надолго. Вечером лежали в постели рядом, не разговаривая. Борисков видел, что Софья не спала, глаза сверкали в темноте, когда она открывала веки. Потом робко теплая рука ее коснулась его руки, переползла на живот и начала спускаться ниже. Он вздохнул и обнял ее.

Утром Софья с аппетитом ела арбуз. Борисков есть не стал. Софья, увидев его мрачный взгляд, виновато сказала:

– Не сердись! Хороший арбуз, что же его – выбрасывать? Хочешь, я соседей угощу?

Потом опять стала к нему приласкиваться, залезла в штаны, Борисков поначалу сердился, но у нее как всегда все получилось. Мир снова был восстановлен.Так и жили.

Потом пошли сплошные ливневые дожди, и на даче стало как в тропиках – жарко и сыро. Пот тек ручьями. Это было не очень удобно. Они скользили друг по другу, как смазанные маслом. Тогда же с Софьей как-то ходили в сауну в лесу на берегу лесного озера. Моросил дождь, побежали на мостки прыгать в воду. Софья совсем уж голой постеснялась, была только в трусиках, и казалась необыкновенно прекрасной. Взявшись за руки, с шумом бултыхнулись в воду, поплыли к кувшинкам. Над водой стлался пар. Это были чудесные неповторимые мгновения